– Скользкие сволочи, – Юлька потрогала вилкой дымящегося краба. – Я чувствую себя персонажем Джулии Робертс из "Pretty Woman". Слушай, а мы не превратимся в зажравшихся буржуа, чванливых и не понимающих чаяний народа?
Он расхохотался: "Не думал, что у меня жена – тургеневская девушка. С каких пор тебя волнуют нужды народа?"
– Да ладно тебе! Поумничать нельзя. Так, когда мы едем в Испанию? – она повела плечами как танцовщица фламенко.
Сегодня они отмечали четыре месяца его работы в банке. И первый серьёзный успех. Весь город был увешан рекламными щитами, предлагающими покупать акции банка. Автором идеи раздробить название заведения на множество мелких кусочков был Х, идеологом Леонид Борисович, исполнителем он. В общем, трилоквиум заработал.
– У населения полно денег под подушкой. Сбербанку никто не верит, – уверенно произнёс Михаил Борисович. – Плюс традиционное славянское желание засунуть голову в омут. Всё-таки страна с приличным средним образованием, все что-нибудь да слышали о рантье. А тут мы – деньги приносят деньги, вот что выбирает молодое поколение.
Леонид Борисович оказался на удивление способным переговорщиком. В мгновенье ока он посетил городские службы, отвечающие за фасады зданий, фонарные столбы и перекрытия мостов. Стоимость размещения рекламы оказалась в результате смехотворной, в том числе и потому, что никаких расценок не существовало. Особенно чудодейственным образом конвертики, извлекаемые Леонидом Борисовичем из внутреннего кармана пиджака, действовали на сотрудников телевидения. Суперпопулярные молодежные ведущие млели от счастья, получая стодолларовую купюру, и восторженно декламировали написанные им тексты.
Он отчасти подменял Леонида Борисовича на переговорах, но в основном был по художественной части. Писал зазывающие мульки, продумывал географию размещения рекламных щитов. Юльке он как-то показал макет: розовощекий красногвардеец в буденовке протягивал указующий перст: – А ты уже отнёс деньги в банк?
– Н-н-да! – сказала Юлька. – Сальвадор Дали переворачивается в гробу.
– Зато доходчиво, – ответил он. – Гегемону не надо лишний раз извилины напрягать. Твой Дали, между прочим, тоже не чурался китча.
Юлька бредила Дали. Откуда в этой среднестатистической московской девочке с филологическим уклоном было столько неподдельной страсти к живописи далёкого сумасшедшего испанца, он честно не понимал. Видимо, что-то из области фрейдистских комплексов, думал он, вечно дремлющая склонность к разврату. Хотя в постели вроде всё нормально, даже очень хорошо. Он полистал, как и все на первом курсе, "Толкование сновидений", решил, что блевотина и читать не стал, благо, Фрейд в программу не входил.
– Через две недели, – сказал он. – Сначала в Барселону, два дня валяемся на пляже. А потом – в Фигерас.
На утреннем совещании трилоквиума решили подлить масла в огонь.
– Завтра объявляем о завершении продажи акций, – сообщил Леонид Борисович. – Итак, очереди стоят на хлебный склад, а тут вообще дурдом начнётся.
– Брокеры подготовлены? – спросил Х.
– Да. Три посреднических конторы, – доложил он. – Им уже передано пятнадцать процентов акций банка. У всех контор один владелец.
– Кто таков? – спросил Х.
– Некто Михаил Фридман. Фарцовщик со стажем и спекулянт театральными билетами. Несколько раз ходил под уголовным делом, но выкрутился.
– Ну, с такой биографией и с такой фамилией он нас не подведёт, – Михаил Борисович протёр очки. – Леонид Борисович, лично контролируете, чтобы не перегибали палку на перепродажах. А то отлучу выкреста от церкви. В конечном счёте, мы все хотим жить в цивилизованной стране. – Х задумчиво посмотрел на присутствующих.
– Фридмана привести? – спросил Леонид Борисович.
– Не надо, – сказал Михаил Борисович. – В нашем раскладе я белый и пушистый. Кстати, как там дело с кандидатом на пост начальника службы безопасности банка?
– Я пообщался с несколькими кэгэбешниками. Генералы, конечно, но бараньё. Чуть печень не посадил. – Леонид Борисович потёр бок. – Обещают партийные деньги заводить.
– Ясно, – сказал Х. – Партийных денег нам не надо. Раз талдычат не про своё, значит, не при делах. Есть другие кандидатуры?
– У родителей моей жены дальний родственник служит в охране Мефодьича, – сказал он. – Полковник, из честных солдафонов, мечтает о большем. Как-то по пьяни жаловался, что у Мефодьича его не ценят.
– А вот это уже любопытно, – сказал Х. – Вообще, к окружению Мефодьича надо подбираться. Все эти союзные структуры во главе Горбачевым не жильцы, поверьте моему чутью. Приглашайте родственника в субботу ко мне на дачу.
Из Барселоны выехали, когда стемнело. Водитель такси, совсем не похожий на каталонца, белобрысый, с зачем-то выкрашенными красной охрой висками, всю дорогу молча жевал резинку. "Во как! – подумал он. – Испания – прибежище анархистов всех мастей. Это кто-то из приспешников Берии сказал. Наверное. Надо запомнить, вдруг пригодится".
Юлька спала на заднем сидении. Дома, в Нальчике, горы были величественные, грозные, но навсегда слились в его памяти в одно слово: шашлык. И ещё поход. Он вечно стирал ноги в этих походах в горы, то с родителями, то всем классом со школьным физкультурником во главе. Наверное, в этих лазаниях по горам он, в общем-то, книжный мальчик, так рано научился ругаться матом. Он вспомнил вылезшие на лоб глаза отца, обнаружившего в дневнике шестиклассника напротив двойки по геометрии чётко выведенное: "На хуй, на хуй! Кричали пьяные пионэры!" Отец, пожалуй, был единственным человеком, вполне разделявшим его непреклонное желание уехать после окончания школы в Москву. "Слишком он нервный и слишком тонкий, – сказал он матери, – чтобы среди кавказцев жить. Ему в Россию надо, а лучше ещё дальше". Мать посмотрела по сторонам: "Ты чего, отец?!" Они как раз выбирали дыню на базаре.
– Да ладно! – сказал отец. – Сейчас уже другие времена.
Машина остановилась на смотровой площадке.
– Сейчас, конечно, темно, – на плохом английском сказал водитель. – А днём шикарный вид на город. Вы завтра приезжайте, взгляните.
Он посмотрел на мерцающие внизу огоньки.
– Здесь высоко? – спросил он.
– Чуть больше двух километров, – сказал водитель. – Вполне достаточно, чтобы улететь на встречу с богом.
– Или с дьяволом, – сказал он.
– Вы верующий? – водитель попытался спрятать от ветра сигарету в ладони.
– Я гностик, – сказал он.
– Это печально, – сказал водитель. – А я атеист, – и выбросил сигарету в пропасть.
– Как достали эти китайцы. Или японцы. – Юлька устало плюхнулась на скамейку возле музея. – Бедные мои ноженьки. Дай кока-колу, а!
Всю экскурсию по дому Дали они никак не могли оторваться от группы азиатов, беспрестанно щёлкавших фотокамерами и восторженно цокавших на своем языке.
– Здесь хорошо побродить без посетителей, – сказала Юлька. – Но всё равно – кайф, – она торжественно подняла банку с кока-колой. – Я – в доме Дали.
– Всё для тебя, любимая, – сказал он. – Согласись, ради этого стоило уйти из аспирантуры.
– Ещё скажи: "Любой каприз за ваши деньги!" – Юлька сделала милую гримаску. – Дарю фразу для твоего банковского новояза. Ты, кстати, обратил внимание на эти два портрета Галы?
– Так много её портретов, – уклончиво ответил он.
– Ну что ты?! Первый – у самого входа в дом. На нём цветущая молодая женщина с яркими глазами. А второй – на выходе: истощённая старуха с безумным взглядом.
– Да-да! Конечно, заметил.
– Ты знаешь, – сказал Юлька, – мне кажется, Дали не был никакой сумасшедший. Он просто всю жизнь разыгрывал спектакль, а она влюбилась в него по уши и верила во всё это свято. В результате, свихнулась. Тяжелая судьба у русских женщин. – Юлька задумалась о чём-то своём.
– Теперь уже никто не разберёт, – сказал он. – Осталась только легенда.
Ночью он тихонько разбудил Юльку: – Не спится. Пойду, посижу на берегу моря.
– Только недолго, – промурлыкала Юлька. – А то обижусь.
От гостиницы до дома Дали было два шага. Он долго стучался в массивную дверь, пока открыл сонный привратник.
– Por favor! Пожалуйста, пустите, – он протянул две купюры по пять тысяч песет. – Take the money. Мне очень нужно войти. Bitte, всего на несколько минут. Я не вор, честное слово!
Привратник молча смотрел на него.
"Немой, сука, что ли?" – подумал он.
Из-за спины охранника выглянула женщина, запахнутая в чёрную шаль и потому похожая на опереточную дуэнью.
– Музей закрыт до утра, – сказала она. – Приходите завтра.
В мозге с бешеной скоростью прокручивались знакомые фразы из разных языков.
– Por favor! Я вас умоляю. Мне очень важно посмотреть на портреты Галы в одиночестве. Я готов заплатить любые деньги. Por favor! Я только взгляну и всё.
– Хорошо, – сказала дуэнья. – У вас полчаса, и ни секунды больше. Пропусти его.
В темноте зала глаза Галы казались закрытыми свинцовыми тучами. Безумие таилось где-то в недоступной глубине, разворачиваясь непостижимыми цветами радуги.
"DEUS – HOMMO …." – он оторопело тряхнул головой.
Женщина, запахнутая в чёрную шаль, осторожно тронула его за плечо: "Пойдёмте со мной".
Они вышли на пляж. Метрах в трёх от воды торчал трухлявый остов давно сгнившей лодки.
– Хозяин любил приходить сюда по ночам, – сказала женщина. – Сидел в лодке и смотрел в темноту. На заре сталкивал лодку в воду и отправлялся рыбачить. Я один раз поплыла вместе с ним. Он не рыбачил, он просто спал под палящим солнцем.
– Si, si, signora! I understand, – пробормотал он.
В небе отчётливо проявлялось лицо истерзанной, одряхлевшей, безумной Юльки…
5