Алеша Горелов, пропуская их веселую перебранку мимо ушей, продолжал вглядываться с безоблачной высоты в необъятную панораму степного края. Кто-то аккуратно провел прямые линии аэродромных дорог, вычертил квадратики белых зданий авиагородка и полоски улиц. Излучина широкой реки и ее поросшие серым кустарником берега с желтыми языками отмелей, выступающих местами до самой середины, оживляли безлюдную необъятную равнину, лишь кое-где изрезанную балочками и лощинами. Виднелись редкие юрты. Возле них пестрели пасущиеся стада. Алеша перенес взгляд правее и увидел скопление белых, густо лепившихся у берега реки зданий Степновска, большое поле аэродрома, обозначенное скрещением двух бетонированных полос и самолетными стоянками, а чуть подальше - другое поле с выложенным для приземления парашютистов белым кругом. Вдали от аэродрома и Степновска в миражном мареве то возникали, то угасали контуры еще одного большого городка, такого неожиданного в этой степи.
- Павел Иванович, а там что? - спросил Горелов у Нелидова.
Полковник тыльной стороной ладони притронулся к шраму:
- На горизонте, что ли?
- Да.
- Геологи раньше обитали.
- В этой степи?
- Разумеется.
- И что же они тут делали? Нелидов пожал плечами:
- Странный вопрос. Это же не бесплодная Сахара, в которой только атомные взрывы можно производить да финики выращивать у оазисов. Среднеазиатская степь щедрая. В ней и ископаемых немало.
- А теперь что там?
Замполит пожал плечами:
- Не знаю, Алексей Павлович. По-моему, какое-то мирное поселение.
За спиной у полковника Нелидова выросла фигура второго пилота. Он осведомился, можно ли запросить разрешение на посадку. Нелидов утвердительно кивнул седеющей головой. Лайнер вздрогнул, меняя курс. Левый борт машины уходил от солнца, и на толстом плексигласе круглого окна Горелов на мгновение увидел четкое отражение своего лица. Серые глаза под широким разлетом бровей, курчавые волосы, взбегающие над бугристым лбом, мягкий очерк подбородка - все было прежним, если не считать, что в глазницах уже легли морщинки не то от усталости, не то от напряжения, а скорее, от этих последних, нелегко прожитых в особом отряде лет. "Прежний и не прежний Алешка", - подумал он о себе.
Лайнер, упрямо кренясь, шел на посадку. Оставались до нее считанные минуты. Пять, может, шесть, не больше. Оттого, что хвост самолета резко взбалтывался на разворотах, в заднем салоне подрагивали мешки с парашютным снаряжением.
"А почему же я не прежний? - спросил самого себя Горелов. - Неужели только потому, что прорезались под глазами лучики вот этих морщин, а на кителе серебрится ромбик выпускника военно-инженерной академии? Или потому, что на погонах появилась четвертая, капитанская, звездочка? Вздор! - резко оборвал он себя. - При чем тут внешность? Человек меняется внутренне. Беднеет или богатеет. А я? Разбогател или оскудел?" И Алеша задумался. Нет, не зря прошли эти годы. Он вспомнил Верхневолжск и тот день, когда бросался к машине Гагарина с конвертом в руке, в котором была изложена просьба "взять в космонавты". Наивная юношеская просьба. Потом вспомнил Соболевку, погибшего друга Васю Комкова, себя, спасающего горящий истребитель, сурового, но такого доброго комдива Ефимкова, случайное, счастливое направление в отряд генерала Мочалова…
Эти годы… Они многое изменили и в отряде космонавтов, готовящихся к первому полету к Луне. Алеша пришел туда наивным неоперившимся пареньком. И вот он не только закончил академию, но уже успел написать большую работу об испытании скафандра космонавта в окололунной сфере. Он бы никогда ее не одолел, если бы не тот драматический опыт у "закройщика космической одежды" Станислава Леонидовича, когда в условиях лунной ночи Алеша потерял сознание. Он тогда решил, что не годится в космонавты, и стал писать заявление об уходе из отряда. Его высмеяли ребята, и прежде всего их бессменный парторг Сережа Ножиков. А полгода назад Станислав Леонидович снова затребовал его, Горелова, на опробование нового скафандра. Алеша усмешливо спросил:
- Мне к чему готовиться? Снова в обморок?
- Если вам к обмороку, то мне к отставке, - холодно пошутил конструктор. - Нет, Алексей Павлович, теперь из области экспериментальной моя конструкция переходит в область эксплуатационную. - Он поджал тонкие губы. - Впрочем, если это вас не устраивает, я могу найти и другого кандидата для последнего испытания.
- Что вы, Станислав Леонидович, - засмеялся Горелов, - давайте уж лучше я. Все-таки я уже жертвовал здоровьем во имя вашего скафандра.
Конструктор неодобрительно пожал плечами:
- На сей раз никаких жертв от вас не потребуется.
Его снова проводили врачи и инженеры в тоннель, где была смонтирована термобарокамера, усадили в кабину, из которой три года назад он не мог выбраться без посторонней помощи. И опять с пульта управления был включен мертвенно-голубой свет, извещающий о температуре в минус сто шестьдесят градусов. Минут через пятнадцать Горелов ощутил небольшую тяжесть. Ожидая, что она начнет быстро нарастать, спружинил тело. Но тяжесть равномерно легла на плечи, спину и грудь, так что могло показаться - будто на него попросту надели еще один, более тяжелый, скафандр. Перегрузки больше не возрастали. Дышать было легко, кровь не звенела в голове и доска приборов не подрагивала перед глазами, как во время первого испытания.
- Алексей Павлович, - прозвучал спокойный голос конструктора, - дайте мне отсчеты, курс, время, скорость, процент кислорода, температуру в кабине, давление.
Горелов быстро назвал показания приборов и удивился, что сидит в термобарокамере уже более тридцати минут, а минус сто шестьдесят по Цельсию еще не дали себя знать.
- Вы нам спеть что-нибудь не сможете? - спросил конструктор.
- Станислав Леонидович, - рассмеялся Алексей, - вы же знаете, что я из породы безголосых.
- Тогда продекламируйте что-нибудь. Надо записать дыхание.
- Это можно, - согласился Алеша и неторопливым глуховатым голосом начал:
Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье,
Не пропадет ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье.
Лунный свет заливал глаза, сковывал своей холодной таинственностью. Горелов с вдохновением продолжал:
…Темницы рухнут - и свобода
Вас примет радостно у входа,
И братья меч вам отдадут.
- Достаточно, Алексей Павлович, - остановил конструктор. - Однако согласитесь с тем, что ваша темница сегодня не такая страшная, какой была в прошлый раз. Вы просидели сорок восемь минут. Усталость ощущаете?
- Нет.
- Тогда продолжаем опыт…
Горелов вышел из термобарокамеры через четыре с половиной часа, почти не ощущая перенесенной перегрузки. Его встретили с цветами, но Алеша решительно отстранил от себя молоденькую лаборантку:
- Позвольте, товарищи. Это не по адресу. Я здесь ни при чем. Для букета есть прямой адресат - Станислав Леонидович.
В тот вечер они долго просидели в кабинете у конструктора. Станислав Леонидович подробно, со всеми деталями объяснил ему схему нового скафандра, внесенные в нее усовершенствования, допускавшие длительное пребывание космонавта в условиях лунной среды. Потом он подошел к книжному шкафу, нажал кнопку. Полка с книгами выдвинулась, и Алеша увидел тайник. В небольшой нише стояла бутылка коньяку, блюдечко с лимоном и две хрустальные рюмки-тонконожки.
- Полагаю, мы имеем право - за победу? - лихо предложил Станислав Леонидович. - Давайте перед ужином дернем но одной?
Горелов развел руками:
- Так ведь ко мне ночью придут врачи кардиограмму записывать.
- Чудак человек, - окончательно развеселился конструктор, - не забывайте, что после испытания у вас пульс замедленный и такой ускоритель, как пятизвездочный армянский коньяк, только поможет. Притом мы всего, как говорится, символически… только по пятьдесят.
- За такой успех стоило бы и побольше, - осмелел Алеша.
Но Станислав Леонидович погрозил правой рукой без мизинца:
- Ну-ну, вы же космонавт. А значит - трезвость прежде всею. Больше не налью. Берите лимон и - ваше здоровье.
- За ваш успех! - восторженно воскликнул Горелов. Конструктор выпил и, не взяв лимона, поставил на место пустую рюмку.
- Успех, говорите? - переспросил он. - Да, это действительно успех! Десять минут назад с космодрома принесли поздравительную телеграмму от моего самого большого начальника. Короче говоря, лунная одежонка есть. Остановка теперь за лунной тележкой. Тогда и на самом деле к ночной красавице можно будет в гости собираться. А мой скафандр… - он вдруг прервал свою речь коротким нервным смешком, - вы знаете, Алексей Павлович, о чем я часто думаю? Люди были бы страшно неинтересными, если бы состояли из одних положительных качеств и добродетелей. Не люди, а этакие совершенные и плохо осязаемые кибернетические существа. Нажми одну кнопку - и гениальное решение. Нажми другую - идеальный высокоэтический поступок. Тьфу! Помереть бы можно было от такой правильности. Ни споров, ни ссор, ни конфликтов. Нет, дорогой мой друг и соратник, человек именно тем и хорош, что состоит не только из достоинств, но и из слабостей. Возьмите, например, женщину. Я полагаю, что из нас, мужчин, никто не вобрал в себя так, как женщина, веками нажитую эмоциональность: и нежность, и страсть, и жертвенность, и смелость в поступках, не всегда, может быть, правильных, но всегда продиктованных искренним порывом души. А лишите ее всех этих качеств, сделайте холодной и рассудочно-правильной, так мы же первые отвернемся и потеряем самое дорогое - возможность для большой любви.