- Коростель! - крикнул Горин. - Валет, Валет!.. Ищи!
Тщетно обнюхивал Валет кусты, тщетно кидался то в одну, то в другую сторону, совал морду за бурелом - коростели как не бывало. Что-то жалкое было в суетне Валета, и Муханов заметил подошедшему Толмачеву:
- А он у вас на подранков не больно натаскан…
Толмачев будто не расслышал, он поймал Валета за ошейник.
- Куш!.. Тихо!..
Пес дрожал и ошалело сиял золотыми глазами.
- Этого подранка на реактивном не догонишь, - сказал Горин, - дробь по перу хлестнула, а ты знаешь, как коростель бегает?
- Да знаю! - отмахнулся Муханов.
До конца охоты Валет еще дважды делал стойку. Первый раз - на какую-то мелкую птичку, вроде королька, другой - на груду окровавленных тетеревиных перьев возле горелого пня.
- Браконьер?! - яростно крикнул Горин егерю Кретову.
- Ястреб, нешто не видите, - побледнев, ответил тот.
И почти сразу вслед за тем и охотники и егеря, не сговариваясь, вышли из леса на край поля. Мы почти замкнули круг, но все же с полкилометра не дошли до телеги, возле которой паслись стреноженная Ольга и жеребенок. Прогалистый лес впереди по кругу был черным, обуглившимся после недавнего пожара, и делать там было нечего…
Мне очень отчетливо представился весь наш путь из Москвы сюда: двести веселых километров асфальтового шоссе и пятьдесят большака, страшного, как в Приволховье военной порой; двадцать километров болтанки по целине в грузовике-вездеходе от гостиницы охотбазы до протоки; ночное плавание по узкой протоке на моторке с карманным электрическим фонариком, его свет расплющивался о голубой туман, и лодка поминутно тыкалась носом то в берег, то в оторвавшиеся от плавунного берега куски, поросшие лезвистой лещугой; мне вспомнилась бобриная плотина, на которую мы взлетели с разгона и провисли над водой, пока общими усилиями не перевалили лодку на другую сторону, и долгое томительное ожидание Толмачева в Конюшкове, и поездка сюда с заведомым опозданием под уютную ворчбу Горина, и досадно упущенный на реке тетеревиный выводок, первый и последний в нашей охоте, И после всего этого до чего же печально-смехотворен в своей краткости был лесной проход - венец наших долгих усилий!
Мы медленно побрели краем поля к телеге, впереди охотники, позади егеря. И то ли на самом деле, то ли мне казалось, будто всем было чего-то совестно.
- Может, егеря приберегают выводки? - тихо сказал подполковник.
- То есть как это? - с наигранным простодушием спросил Горин.
- Да очень просто: тут же граница ваших владений, - значит, бродят поблизости вольные стрелки. Им только укажи неразбитый выводок - скупиться не станут.
- Это вы бросьте! - Горин справился с минутной слабостью: предположение подполковника снимало с него ответственность за неудачу. - Не такие у нас люди…
- Ну и хвалить их тоже нечего! - вдруг рассердился подполковник. - Валет-то испорчен! Хорошо же его воспитали, если собака на любое дерьмо стойку делает!
- А Толмачеву до этого как до лампочки! - поддержал Муханов.
- Ну вот, договорились! - всерьез расстроился Горин. - Кого хотите ругайте: Кретова, Пешкина, меня самого, но Толмачева оставьте в покое.
- А что он за серебряный такой? - вскипел Муханов. - Собака классная, а работает плохо!..
- А такой, - перебил Горин, - что если тебе половину пережить, что ему выпало, ты бы на полусогнутых ходил. А Толмачев - как солдат, всегда точен, исполнителен, собран… Нет уж, Толмачева не трогай!
- Ладно, бог с ним, - сказал Муханов, которого занимали по-настоящему лишь счеты с Гориным. - Егерь ни при чем, раз тетеревов в помине не было. Говорил я, что поздно выезжаем, так и вышло: тетерева в крепь ушли, вот и весь сказ!
- Да ведь хотелось, чтобы побольше набродов было, - жалобно признаваясь в своем поражении, пробормотал Горин.
- Слушай старших другой раз! - невеликодушно заключил Муханов.
Торжество над Гориным доставило ему такое удовольствие, что он перестал жалеть о неудачной охоте. Широко отверзая прокуренную желтозубую пасть, он улыбался огромной и страшной улыбкой сытого людоеда.
Колобком подкатил егерь Кретов.
- Товарищ Горин, мы по мхам пройдем, - может, чего подымем?..
- Валяйте, ребята, - добрым голосом сказал Горин, - не возвращаться же пустыми!
Я обрадовался: мне казалось, что этим предложением они сразу отводят прочь все досужие и несправедливые домыслы на их счет.
Мне нравились егеря: и большой, покорный Пешкин, и быстрый, радостно-готовый Кретов, и особенно - тихий, вежливый, погруженный в себя, печально-загадочный Толмачев. И неприятно было, что, пусть с досады, только что подверглись сомнению их честность и профессиональное умение.
- Не устали, товарищ Толмачев?! - крикнул Горин.
Толмачев сперва не расслышал, но когда Горин повторил вопрос, он тихо улыбнулся и слегка расправил покатые сильные плечи. И снова почувствовалось, какой он неустанный, свежий человек. В последний момент Муханов заявил, что идет с егерями. Победа над Гориным одарила его ощущением могучей жизненной силы, он и слышать не хотел ни о каких трудностях. Мхи, непролазь - чепуха! Привет, слабосильная команда! И Муханов зашагал журавлиным шагом вслед за егерями через лес на мшару.
Вернулся Муханов раньше своих спутников, без ног и без сердца. Мы валялись на траве в тени телеги. Он молча опустился на землю, достал трубочку с валидолом, сунул под язык белую лепешку, закинул руки за голову и смежил веки.
- Могу предложить нитроглицерин… - сказал Горин.
- Пошел вон! - сумрачно донеслось из-под грустно поникших усов.
Вскоре вернулись и егеря, пустые.
- Мошника одного подняли, - сказал Кретов, - да больно далеко…
- Ужас, до чего тяжело по мхам ходить, - застенчиво улыбнулся распаренный, мокрый Пешкин, поглядывая на свои толстые ноги.
Это замечание вернуло бодрость Муханову, он открыл глаза и сел, опираясь на руку.
- Я знал, что это пустой номер, - нешто его сейчас из крепи выгонишь!
- Ты потому и вернулся? - спросил Горин.
Там, где дорога входила в лес, стоял небольшой домик лесничего с резными наличниками и голубыми ставнями. Проезжая мимо этого нарядного домика, мы увидели на коньке крыши недвижную, как изваяние, хищноклювую птицу. Правду говоря, я поначалу решил, что это - резная деревянная фигурка, водруженная лесничим на крышу для украшения, но егерь Кретов сердито сказал:
- Тетеревятник, зараза, ишь, до чего обнаглел!..
- Возле пня - небось, его работа! - добавил Горин.
Ястреб-тетеревятник сидел, тесно прижав изогнутый клюв к крутой сильной грудке, когти железных лап впились в свежий тес, замерший взгляд прикован к далекому лесу. Быть может, он видит и далее, за лес, - мшарник, где в крепких местах схоронились тетерева?..
Муханов выругался и потянул с плеча ружье.
- Валерик, очнись, стрелять по жилью!.. - накинулся на него Горин.
- Дай я хоть этого гада убью!
- Опомнись! Ребята, отберите у него ружье!
Словно ведая об охраняющем его законе, ястреб даже не повернул в нашу сторону головы. Спокойствие, с каким он служил своей цели, было исполнено презрительного высокомерия ко всему окружающему.
- Ладно вам! - отмахнулся от егерей Муханов, - У меня же четверка, стрелять без толку.
- На таком расстоянии его разве что двойкой возьмешь, - заметил Кретов.
- Да и то как попасть, - вставил подполковник. - Тетеревятник на редкость к дроби крепкий…
В Щебетовке нас поджидал Матвеич с готовой ухой. Горин зачерпнул золотистой жидкости, попробовал, почавкал губами.
- Никак из одних карасей?
- Ну и что же? - обиделся Матвеич. - Карасевая ушица - гостиная еда.
Обида Матвеича имела основание. Его артистическую душу увлекла эта "выездная" уха, и он после долгого небрежения расстарался на славу. За обедом мы все дружно отдали дань его мастерству, и старик снова повеселел.
К концу обеда началась какая-то суетня. Куда-то выбегала и вновь появлялась раскрасневшаяся, встревоженная Кретова. Матвеич со странной поспешностью выметнулся из-за стола и уж не вернулся в избу. Потом Кретова стола подавать Толмачеву от порога зовущие знаки, но тот холодно поглядел на нее и принялся скручивать папиросу.
В избу вошла женщина в темном шерстяном костюме и белой блузке, голова повязана толстым, домашней вязки, шерстяным платком. Она опустила платок на плечи и, чуть наклонив русую седеющую голову, тихо сказала:
- Здравствуйте!
Мы отозвались вразнобой.
- Зачем приехала? - спросил Толмачев. Его лицо будто подернулось ровной розовой пленкой, жестко затвердели губы.
- Поговорить нужно, Тимофей Сергеич… - со слабой улыбкой произнесла женщина. - Не выйдете со мной?
- Я на работе. А поговорить и тут можем…
- Располагайте собой как знаете, товарищ Толмачев… начал Горин, но осекся под холодным взглядом егеря.
- Присаживайся, рассказывай, тут все свои…
Этой фразой Толмачев как-то странно обязал нас присутствовать при его разговоре с женой - я уже понял, что это его жена, хотя она обращалась к нему на "вы" и по имени-отчеству.
Женщина легкой походкой обошла стол и села возле мужа, сложив руки на коленях. Молодость застенчиво пробивалась сквозь ее уже пожилой облик внезапным румянцем, улыбкой. Прежде она, наверное, была хороша: смуглая, сероглазая, круглолицая.
- Значит… Аннушка расписалась, вы должны назначить, когда свадьбу играть.
- Уже расписалась? - Чело егеря словно притуманилось.
- Да нешто не знаете? - испуганно спросила женщина. - Мы вам все отписали.
- Когда письмо послано?