В повести В. Шурыгина показывается романтика военной службы в наши дни, раскрываются характеры людей, всегда готовых на подвиг во имя Родины. Главные герои произведений - молодые воины. Об их многогранной жизни, где нежность соседствует с суровостью, повседневность - с героикой, и рассказывает эта книга.
Владислав Шурыгин
ТРЕВОЖНЫЙ БЕРЕГ
Ходил ли я по этой земле? Грубой, серой, как сукно солдатской шинели, земле. Если я здесь случайный гость, то почему жесткие травы доверчиво касаются моих ног? О чем шепчут, о чем вспоминают эти степные трапы?
Конечно же я ходил по этой земле. Еще как ходил! Я служил здесь срочную. А что, любопытное слово "служил"? Первая часть - служба, вторая - жизнь. И в то же время - одно единое. Любопытное слово…
Казалось бы, уехал отсюда и забыл. Но нет же… Все эти годы ты снился мне, пост 33, наша дальняя точка, приютившаяся возле береговых круч моря. Самого синего и мире. Во всяком случае, так в песнях утверждается.
Я и раньше любил постоять на обрыве, особенно когда море гонит на штурм белых утесов неисчислимые цепи своих волн. Здесь волны всегда почему-то разворачиваются слева направо; а повадки у них боксерские - бьют под известковые кручи неожиданно и резко. Вот сейчас море такое и волны такие.
А за спиной моей, на дальнем краю холмистой степи, кудрявятся сады, белеют хатки под черепичными крышами; между ними всплеснулись и застыли зубцы тополей. Это здешний оазис - совхоз Прибрежный. Как все знакомо!
Высоко в небе парит орел. Здорово, приятель! Я рад тебя видеть! Значит, по-прежнему несешь воздушный дозор над постом 33, проверяешь свои владения? С высоты тебе отлично видны степь, полевая дорога, одинокий домик у моря, радарная установка на холме… А помнишь, когда-то она казалась тебе диковинной птицей, потерпевшей неудачу на скалистом берегу… Но потом ты привык.
Узнал, что она не летает, а только кружится, кружится на месте, растопырив широкие решетчатые крылья. Не правда ли - странное создание?
Смотрю я на тех, что стоят сейчас рядом. Я знал других, чем-то очень похожих на них…
Сегодня на точке все новое. Люди, домик, боевая техника. И служат ребята уже не три года, как мы когда-то служили…
1
Звонок коротко дзинькнул еще раз. "Какой-то робкий человек", - подумал Андрей и открыл дверь.
Мальчишка лет восьми, с яблочным румянцем на щеках, с оттопыренными ушами заячьей шапки, тянулся, чтобы нажать кнопку звонка.
- Ты к нам? - спросил Андрей.
- К вам… - не очень уверенно ответил мальчишка и, картавя, выпалил: - Управдомша сказала, что сегодня в четыре часа будем все снег кидать… - Перевел дыхание, добавил самое главное: - С крыши! Приходите!
К радости мальчишки, Андрей по-военному ответил:
- Есть! Принято.
Мальчишка глазел на невесть откуда появившегося в соседней квартире бравого сержанта, видно не узнавая Андрея, а затем, поздоровавшись с вошедшей в прихожую матерью Русова, исчез.
- Это чей же такой, мам? - спросил Андрей.
- Захаровых.
- Захаровых? Брат Люды, что ли?
- Да. А Люду-то видел?
- Не встречались пока, - ответил Андрей и не без раздражения подумал: "Зачем спрашивает? Ведь знает же…"
- Она как-то интересовалась, когда служба у тебя закончится.
- Надо же…
- Я сказала, что через полгода.
- Полгода? - Андрей усмехнулся. - Иногда и родители ошибаются. Ведь так бывает, а, мам?
Мать уловила в голосе сына незнакомые нотки иронии, и, хотя ирония была доброй, она все же почувствовала, что сказал он так неспроста.
- Бывает, Андрюша, что и родители ошибаются… Только дети гораздо чаще. Что это ты об ошибках заговорил?
- Не об ошибках я, мама. Просто может случиться, что не вернусь я после срочной службы домой. Стихия манит.
- Опять в летное надумал? - спросила она встревоженно.
- Точно, мамуль, в него. Как батя.
- Зачем тебе военная служба? Ты ведь и так третий год служишь. Неужели не надоело?
Сын молчал.
- Поступил бы после службы в институт гражданской авиации, стал бы инженером…
- При небе? Не пойдет, мама. Вот в небе инженером - это здорово! Говорят, скоро каждый военный летчик инженером станет. Так и будет называться - летчик-инженер… Можно бы, конечно, работать и в Аэрофлоте, но топкость одна есть… В ГВФ, мама, молодым так сразу штурвал реактивного лайнера не доверят. Нужен высший летный класс, нужно время, время… И будешь все вторым:, вторым, в лучшем случае. А то ведь еще и на винтомоторных полетать заставят. Нет, такое не по мне. Как говорил Чкалов: если уж быть, то быть первым! В военной авиации молодому летчику доверяют такую же боевую машину, как и опытному. Только задачи сначала не те… По самое главное, сам - хозяин в воздухе. Все будет отлично, мама. Ну, что ты? В конце концов кто-то же должен охранять небо страны, а?
Андрей стал в боксерскую стойку, коренастый, широкоплечий, кулаки возле подбородка, из-под светлых броней задиристо сияли глаза.
- Мальчишка ты еще… Давай вместе подумаем.
- Хорошо, мама. Подумаем вместе. - Он легонько привлек ее к себе и, чмокнув в щеку, отошел к письменному столу.
Мать проводила его взглядом: "До чего похож на отца…" Ей почему-то захотелось, чтобы он надел тонкий шерстяной свитер, тогда схожесть эта была бы абсолютной. Часто, придя с полетов, Иван сбрасывал кожанку и оставался в свитере…
- Андрюша, надел бы свитерок. Что ты все в форме да в форме?
Но он ответил, что скоро идти в комендатуру. Надо стать на учет.
…Андрей присел к столу, устроился в старом добром кресле. Когда-то на это кресло ему, первокласснику, для удобства подкладывали большущие книги - энциклопедии. Кресло было новым, ярко-зеленым, и скрытые в нем пружины не ворчали, не жаловались. А самое главное - был жив отец…
Он был военным летчиком. Жили Русовы тогда в ГДР. Все, что связано с памятью об отце, связано с полетами, с аэродромом.
…Прозрачное июньское утро… Не шелохнутся, не вздрогнут листья дуба, растущего возле балкона квартиры Русовых. Андрей катает по балкону грузовик, старается, чтобы железные колесики гремели, как у настоящего, чтобы звук был посильнее, но в самый разгар игры мать отбирает грузовик и рассерженно говорит: "Ну что ты за ребенок?! Сказали тебе, не шуми - папа спит". "Засоня наш папа!" - сердясь отвечает Андрей, а мать укоризненно и грустно улыбается: "Глупый ты еще человечек… Папе идти на полеты".
…Были еще и ночные полеты, и тогда весь вечер Андрей вытворял дома что хотел, а мама или вязала, или сидела на балконе с соседкой, тоже женой летчика. В черном звездном небе один за другим рокотали самолеты. В летном городке к их гулу давно привыкли, и дети засыпали под гул турбин. Лежа в кровати, Андрей слушал реактивный гул и пытался угадать, какой принадлежит самолету отца.
Утром, проснувшись, видел в прихожей кожанку и на длинном ремешке сверкающий целлулоидом планшет с зеленой картой под еим. Мама гремела посудой на кухне, в коридоре едва уловимо пахло хромом. Андрей знал, что запах этот приносит с собой отец. И снова предупреждала мама: "Тихо, Андрюша! Папа отдыхает".
…А как-то Андрей не пошел в школу, прогулял.
Отец был рассержен. Взял ремень и крепко выстегал сына за обман.
На руке остался синяк от ремня, и, глядя на него, Андрей плакал, ему было жалко себя, хотя и понимал, что поступил он скверно, что больше никогда не сделает такого… Но не меньшее ЧП - отец с широким командирским ремнем в руках. Он ведь всегда умел пронять словами, доказать, объяснить. А тогда почему-то не стерпел, ие сдержался…
Ни следующий день Андрей бегал по роще, играл с мальчишками в войну. Роща была старая, по-немецки аккуратная и ухоженная.
Высоченные номерные сосны замерли, выровнявшись в рядах. Смолянистые, шелушащиеся стволы уходили ввысь и лишь там, у голубого неба, едва касались друг друга ветвями. Сквозь их жесткую зелень скупо струились прямые и туманные солнечные лучи.
Андрей с разгона угодил в яму, похожую на старый окоп, и в это мгновение по земле скользнула, промчалась над ним тень. Земля словно пригасила солнечное кружево своих теней… Всего какое-то мгновение… И рев, реактивный рев необычно низко промчавшегося самолета. Где-то далеко раздался гулкий взрыв. Потом - тишина и крики птиц в лесу. Андрей замер, прислушался. Почувствовал неладное…
…Был вечер… Осторожные шаркающие шаги по лестничной площадке… Как-то странно спешили мимо Андрея обычно приветливые и веселые соседи. Отец не возвращался. Не было кожанки, пахнущей хромом, не было целлулоидной планшетки на длинном ремешке… В их квартиру пришло так много людей, что все они едва поместились, заполнив обе комнаты. Пришел генерал, командир авиадивизии…
Как хотелось потом, чтобы никогда не сходило с руки чуть заметное желтоватое пятно - след прошедшего гнева отца… Плача, Андрей кусал себя за руку, за то место, где был когда-то след отцовского ремня, - пусть будет долго, пусть будет всегда память о нем. Удивительная, совсем не связанная с болью память. Горькое, безысходное сожаление - уже никогда не узнает отец, что ты с возрастом станешь лучше, не порадуется твоим успехам…