Замысел Толстого, который он вначале называл "частным", постепенно углублялся. "Я очень часто, - как бы оправдываясь, признавался Толстой, - сажусь писать одно и вдруг перехожу на более широкие дороги: сочинение разрастается". И успех романа оказался громадным; его читали во всех кругах образованного общества. И вскоре выяснилось, что "Анна Каренина" была встречена с осуждением в "высших сферах". М. Н. Катков решительно отказался печатать в "Русском вестнике" эпилог романа и "опустил перед Толстым шлагбаум". Уже тогда начиналось то отчуждение от дворянского высшего круга, которое позднее, после "Воскресения", привело к осуждению Толстого и отлучению его от церкви.
М. Н. Катков, лидер реакционной журналистики 70-х годов, тонко почувствовал острую критическую мысль Толстого и стремился всеми силами нейтрализовать впечатление, произведенное на современников "Анной Карениной". Но дело уже было сделано: Толстой высказался и облегчил свою совесть. H. С. Лесков с тревогой отмечал, что за "Анну Каренину" Толстого дружно ругают "настоящие светские люди", а за ними "тянут ту же ноту действительные статские советники".
Изображение "золоченой молодежи" в лице Вронского и "сильных мира сего" в лице Каренина не могло не вызвать негодования. Сочувствие народной жизни, воплощенное в Левине и в картинах крестьянского быта, также не пробуждало восторга у "настоящих светских людей". "А небось чуют они все, - писал Толстому Фет, - что этот роман есть строгий неподкупный суд всему нашему строю жизни".
2
Толстой был уверен, что изменится "весь строй жизни". "Наша цивилизация… идет к своему упадку, как и древняя цивилизация", - говорил он. Это ощущение приближающихся коренных перемен в жизни дворянского общества постепенно нарастает в его творчестве по мере приближения первой русской революции. Уже в "Анне Карениной" появляются характерные черты кризисной исторической метафоры, которую Толстой повторял много раз и в своих публицистических высказываниях.
Красносельские скачки были "жестоким зрелищем". Один из офицеров упал на голову и разбился замертво - "шорох ужаса пронесся по всей публике". "Все громко выражали свое неодобрение, все повторяли сказанную кем-то фразу: "Недостает только цирка с львами". Здесь появляется и "Гладиатор" - конь Махотина. Одна из зрительниц обмолвилась знаменательными словами: "если бы я была римлянка, то не пропустила бы ни одного цирка".
"Жестокое зрелище", напоминавшее о римских ристалищах и цирках, было устроено для развлечения двора. "Большой барьер, - пишет Толстой, - стоял перед самой царской беседкой. Государь, и весь двор, и толпы народа - все смотрели на них".
К той же метафоре относятся и упоминания о Сафо, светской львице, в кружке которой проводит свои вечера Анна, и "афинские вечера", которые посещает Вронский.
Из разрозненных подробностей в романе Толстого возникает цельная картина "современного Рима эпохи упадка цивилизации". Это отношение к современности было характерно не только для Толстого, но и для многих мыслителей и публицистов его эпохи.
"Трудно подойти близко к истории древней Римской империи без неотвязчивой мысли о возможности найти в этой истории общие черты с европейской современностью, - говорилось в 1876 году в журнале "Вестник Европы". - Эта мысль пугает вас ввиду тех ужасающих образов, в которых олицетворилось для вас глубокое нравственное падение древнего мира"
И еще одна особенность "эпохи упадка" не проходит мимо внимания Толстого: самоубийства. Газеты тех лет были наполнены сообщениями и описаниями необыкновенных происшествий в городах и на железных дорогах. "В последние годы, - отмечал Гл. Успенский, - мания самоубийства черной тучей пронеслась над всем русским обществом". В романе "Анна Каренина" эта туча отбрасывает грозную тень на Анну, Вронского и Левина. Каждый из них так или иначе проходит через грань последнего отчаяния. Вронский стреляется, но неудачно. Левин прячет от себя шнурок, чтобы не свести счеты с жизнью в тайне своей библиотеки. Анна кончает жизнь на станции Обираловка под колесами товарного поезда. От жестоких зрелищ в Красном селе до гибели на глухой железнодорожной станции - один шаг. "Самоубийцы и восклицания: "Хлеба и зрелищ!" навели меня на мысль, - писал Н. К. Михайловский, - сопоставить наше время со временем упадка Рима".
Николай Левин, объясняя своему брату Константину, что цель русской революции состоит в том, чтобы "вывести народ из рабства", сравнивает революцию с духовным движением, ознаменовавшим конец Рима: "все это разумно и имеет будущность, как христианство в первые века". Такого рода идеи были весьма характерны для революционеров-народников 70-х годов XIX века. Острая социальная критика принимала формы проповеди в духе "христианства первых веков", решительного отрицания "языческого строя жизни". "Пусть каждый поклянется в сердце своем, - писал один из активных деятелей той поры, - проповедовать братьям своим всю правду, как апостолы проповедовали". Семидесятники, как отмечал другой писатель той же эпохи, были "похожи на тех исповедников, которые в первые времена христианства выходили возвещать добрую весть и так горячо верили, что умирали за свою веру".
Толстой с большим вниманием относился к этим идеям. Его герой Константин Левин тоже размышляет над тем, что ему сказал брат Николай: "…разговор брата о коммунизме… заставил его задуматься. Он считал переделку экономических условий вздором, но он всегда чувствовал несправедливость своего избытка в сравнении с бедностью народа". И впоследствии, уже накануне 1905 года, беседуя с рабочими Прохоровской мануфактуры, признавая, что "нужна революция и не буржуазный строй, а социалистический", Толстой утверждал: "все зло, о котором вы говорите, все это неизбежное последствие существующего у нас языческого строя жизни".
Толстой неразрывно связан со своей эпохой, что отражается и на содержании, и на форме его излюбленных идей. Но религиозная форма толстовских идей никогда не заслоняла от современников социального смысла его творчества. Он писал "Анну Каренину" в годы глубокой переоценки ценностей. Деятели освобождения, боровшиеся против крепостного права, благородные и мужественные шестидесятники, верили в возможность и необходимость уничтожения рабства, у них были силы для борьбы и ясное сознание целей, они не задумывались над тем, как сложатся пореформенные условия, ограничиваясь расчисткой пути для европейского развития. В 70-е годы положение изменилось. Десять лет реформы показали, что крепостничество крепко укоренилось и уживается с новыми формами буржуазного стяжания. Прежней веры в пути и средства борьбы уже не было. Устои нового времени оказались непрочными. Появилась та черта общественного сознания, которую Блок метко определил как "семидесятническое недоверие и неверие". Эту черту общественного сознания Толстой уловил в психологии современного человека, и она вошла в его роман как характерная примета переходного времени. "Под угрозой отчаяния" - вот одна из важнейших формул романа "Анна Каренина", изобилующего нравственными формулами. Сочувствие Толстого на стороне тех героев, которые живут в смутной тревоге и беспокойстве, которые ищут смысла событий, как смысла жизни. Он и сам тогда жил "под угрозой отчаяния".