- Метров триста, - сказал Вася. - Не уйдем, Трофимыч: у них и мотор посильнее, и катер не нагружен.
- Гаси топовые!… - крикнул Иван.
Сергей щелкнул выключателем, погасли опознавательные фонари, и тут же Иван стремительно заложил катер вправо, уходя в протоку.
- Куда?… - закричал шкипер. - Мель там, Иван! Мель!…
- Как крикну, все на левый борт, - сказал Иван, до рези в глазах всматриваясь в черную, заросшую камышом протоку. - Все - на один борт, поняли?
- Врежемся, Трофимыч, - сказал Вася. - Еще днище пропорешь.
- Все - на левый борт, как крикну, - повторил Иван. - Все - и бабы тоже. Готовьтесь. Только бы травы на винт не намотало…
Патруль чуть отстал: видно, капитан его не хотел рисковать в темноте, понимая, что все равно запер Ивана в ловушку.
- На борт!… - крикнул Иван, круто кладя руль. - На борт!…
Все кинулись к борту, и "Волгарь", развернувшись, боком лег на волну, задирая винт. Днище скребнуло по грунту, катер дернуло раз, другой, третий, но, дергаясь, он пробивался вперед, поднимая винтом тучи песка и ила. Мокрая груда осоки, дрогнув, медленно поползла к борту, но катер, дернувшись еще раз, прошел мель, и Иван тут же выровнял его и погнал вперед, уходя в темноту.
- Ушли!… - торжествующе закричал Михалыч.
- Да, Трофимыч… - Старик покрутил головой. - Всю жизнь на воде провел, а о таком не слыхивал. Орел ты, Иван Трофимыч.
- Лещ так перекаты проходит, - смущенно улыбаясь, сказал Иван. - Замечал, Григорьич? Весной, когда на нерест идет. Встретит мель, ляжет на бок, хвостом работает и - вперед, вперед. Вот нагляделся я, значит, и - пригодилось. А вообще это скверно - убегать от закона. Очень скверно…
С перегрузкой на баржу все вышло гладко, и утром "Волгарь" стоял у диспетчерской, как всегда. Начались будни: обеды на ходу в грохочущем кубрике и простой, когда можно было половить рыбу для обеда; нудная буксировка плотов и доставка приказов; проводка барж и перевозка мелких случайных грузов. В понедельник директор отдал приказ, и Сергей начал регулярные занятия по радиотехнике. Он относился к ним очень серьезно, тщательно готовился, чертил схемы.
Вечерами Иван оставался один: Сергей уговорил Еленку заниматься в кружке. Отогнав катер к затопленной барже, Иван уходил к старикам и сидел там допоздна: помог шкиперу убрать сено, расширил закуток для телки, а когда не было работы, беседовал со шкипером или просто молча курил. Он не спешил теперь на катер.
На неделе зашла Паша: Федору стало лучше, он просил Ивана навестить его. В среду занятий не было, и они пошли втроем: Иван считал, что Сергей должен познакомиться с бывшим помощником.
- Должен так должен, - нехотя согласился Сергей. - Не знаю, капитан, будет ли ему приятно.
Никифоров лежал в отдельной палате. Лежал на животе, неудобно вытянув подвешенную на шнурах руку в гипсе. Худое лицо его заросло щетиной, глаза ввалились. Он встретил их приветливо, но говорил так мало и неохотно, что они вскоре заторопились.
- Погоди, Иван Трофимыч, - вдруг спохватился Федор, когда они уже подошли к дверям. - Останься на два слова, а?
Сергей и Еленка вышли, а Иван вернулся к Никифорову и сел на табурет возле его головы. Федор молчал.
- Может, лекарство какое нужно или еще что? - спросил Иван.
- Да не в этом дело, - вздохнул Федор. - Тут, понимаешь, баба моя в суд подавать надумала. Нажужжали ей, понимаешь.
- Не знаю, - сказал Иван, подумав. - Может быть, правильно.
- Да что правильно, что? - зло дернулся Федор. - Ты меры прими, понял? Она у меня дура, ей что наговорят, то она и делает. А я позора такого…
- Ты, Федя, взвесь все, - мягко перебил Иван. - Ты подумай.
- Так ведь на тебя же - в суд-то!…
- Ну и что? - Иван помолчал. - Если б я преступление совершил, тогда… И тогда было бы правильно, Федя.
- Дурак ты, капитан!… - Федор дернулся, скрипнул зубами. - Ты, это, не сердись. Не давай ты ей воли, Трофимыч. Позор выйдет. Один позор.
- Посоветоваться бы надо, Федя. С юристом.
- Не надо. Не хочу я этого. Не хочу!… Обещаешь?
- Ладно, Федя.
- Ну, затем и звал. А сейчас иди. Сестру покличь: боли, мол, начались…
В Юрьевец для консультаций приехал профессор из самой Костромы. Иван случайно узнал об этом и кинулся в больницу. Главврач, недовольно хмурясь, написал записку, предупредив, что профессор - человек занятой и вряд ли согласится ехать в такую даль. И Иван тут же решил, что уговорить заезжую знаменитость сможет только Сергей.
- Понимаешь, я две недели Сашка не видал…
- Что за вопрос, капитан! - улыбнулся помощник. - Надо - значит, надо.
Иван выправил документы на рейс, долго объяснял, как идти, куда швартоваться, где искать профессора. Потом отдал чалку и стоял на берегу, пока катер не скрылся за дальним поворотом.
Налегая на палку, он медленно взбирался по крутой тропинке к поселку. Конечно, можно было пройти до лестницы и подняться по ней, но Иван всегда ходил только здесь. Это была тропинка его детства - узкая, утоптанная до бетонной твердости: даже палка не оставляла следов. Когда-то он на одном дыхании взлетал наверх, а теперь полз с остановками, приволакивая хромую ногу.
Наверху он оглянулся, но катера не увидел даже за первой излучиной: видно, шел "Волгарь" куда ходче своего капитана.
У ворот бревенчатого, в три окна дома он остановился. Низкий штакетник захлестнула малина, и с улицы двор не проглядывался. Иван одернул пиджак, застегнул на горле ворот рубахи, пригладил волосы и распахнул калитку.
За столом в палисаднике полная женщина перебирала клубнику. Она без улыбки посмотрела на Ивана, неторопливо заправила под косынку подбитую проседью прядь.
- Здравствуй, Иван.
- Здравствуй, Надя, - Иван присел, вытянув усталую ногу. - А где же Сашок?
- Сынок! - крикнула женщина. - Сынок, папа пришел!…
Прибежал Сашок, и они долго и старательно мастерили планер, руководствуясь крохотным чертежиком из "Юного техника".
- Ты, сынок, когда с мелочью какой работаешь - клеишь, к примеру, крючок к леске привязываешь или еще что, - языком зубы считай, - говорил Иван, оклеивая бумагой легкие крылья.
- А зачем?
- Для порядка. Сосчитал в одну сторону, тогда считай в другую. Глядишь, и не порвешь ничего, не сломаешь. Работа, Сашок, терпеливых любит, слушается их.
Это был его день. Он выторговал его, когда сын еще ползал по полу, и в такие дни они были только вдвоем: строили, чинили, бродили по лесу или ловили рыбу. Он просто учил сына тому, что знал сам. Поначалу казалось, что знаний этих много - целая жизнь, - но год от году становилось все труднее, и Иван с горечью чувствовал, как гаснет в сыне восхищение его рабочей сноровкой…
Профессор долго читал записку, все время нервно встряхивая листок.
- Это далеко?
- Шесть часов ходу, - сказал Сергей. - Против течения.
- Против течения - это очень хорошо, - неожиданно усмехнулся профессор. - В девять вечера зайдите за мной. Сюда.
Он сунул записку в карман и пошел наверх: на лестничной площадке ждали двое в белых халатах.
- Спасибо! - с опозданием крикнул Сергей, а Еленка испуганно дернула его за рукав:
- Тише!…
Они вышли на улицу.
- А вдруг поможет? - вздохнула Еленка. - Знаешь, мне Пашу жалко. И Федю, конечно, но Пашу - жальче.
- Она и сама жалкая, - сказал Сергей. - Живет голову втянув, словно вот-вот кто-то ударить должен.
- Так оно и есть, Сережа… - Еленка по-бабьи поджала губы. - Доля у баб такая - каждую минуту удара ждать.
Сергей посмотрел на нее, расхохотался, вдруг шутливо обнял.
- Пусти… - Еленка высвободилась и, чувствуя, что краснеет, поспешно отвернулась. - Может, в кино пойдем?
В кассах широкоэкранного кинотеатра толпились люди. Сергей быстро разобрался, в каком окошке дают на текущий сеанс, занял очередь. Еленка стояла рядом, искоса остро, изучающе поглядывая на соседей.
- Смотри, смотри! - не выдержав, зашептала она. - Чулки красные, а туфельки - черные…
- Ну и что? - спросил Сергей, бесцеремонно оглядев проходившую мимо девушку.
- Смешно. Как гусыня.
- Ты бы не надела?
- Да что ты!… - Еленка тихо рассмеялась. - Что же тут хорошего?
- Мне нравится, - сказал Сергей.
- Красные ноги?… - поразилась она.
- Красивые ноги, - поправил он.
- А-а… - смущенно протянула Еленка и замолчала. Потом спросила вдруг: - А когда коленки торчат, тоже нравится?
- Если красивые?
- Что же в них может быть красивого? Коленки и коленки…
- У тебя, например, красивые, - улыбнулся он.
Еленка поспешно отвернулась. Сергей усмехнулся: ему нравилось вгонять ее в краску.
Очередь двигалась медленно, и Сергей уже начал поглядывать на часы: до сеанса оставалось десять минут.
- Там без очереди не пускайте! - крикнул он.
- Все нормально, - лениво отозвались от кассы.
У дверей раздался шум, очередь заколыхалась, и хриплый бас пьяно и весело прокричал:
- Кто последний, что дают?…
Сквозь толпу ломился лохматый рослый мужик в серой, вольно распахнутой на груди рубахе.
- Расступись, народ!…
- Рычало… - прошелестело в очереди, и люди начали вжиматься в стенку.
- Пьяный…
- А он и не просыхает…
Рычало пролез к кассе, загородил окошко:
- Что осталось, красавица?
Очередь послушно молчала. Что-то неразборчиво ответила кассирша, и вновь пророкотал хриплый бас Рычалы:
- А интересно?
Сергей вдруг шагнул вперед, схватил за плечо Рычалу, рванул к себе:
- А ну, убирайся отсюда!…