– Поставь по монаху на каждое из течений, – распорядился он. – Пусть ищут связи, людей. Пусть втираются в доверие. Заранее нельзя сказать, кто может понадобиться.
– Да, – вспомнил Василий. – Есть ещё одно любопытное течение. Некое тайное общество. Точно разузнать не удалось, но город полнится слухами. Они вроде бы называют себя сумконошами, нищими.
– Союз нищих? – удивился Алексий.
– Да. Есть среди них вероятно и нищие, но большинство, судя по разговорам, только рядится в отрепья.
– Любопытно, – признал викарий. – Пусть кто-нибудь свяжется с ними и выведает подробности.
Итак сети поставлены. Какая-нибудь из хищных рыбёшек обязана в них попасть. Но прежде чем обращаться за помощью к врагам, следовало попытать счастья у нынешней власти. Кантакузин многим обязан Москве. Не без русского серебра он утвердился на троне, не без посредничества московского князя получил договор с ордой, по которому та обязалась воевать на стороне Византии за собственные средства. Нынешний правитель империи мог бы и отдать часть долга, похлопотав за Алексия у патриарха.
Припомнив разговор с покойным митрополитом, Алексий попросил Щербатого устроить встречу с Георгием Пердикой.
Молодой дьякон встретил северян радушно, но сразу же заявил, что при нынешнем патриархе мало чем сможет помочь.
– Я сейчас не у дел. Окружение владыки меня недолюбливает. Помимо этого, Каллиста вообще мало волнуют северные дела.
– Хорошо. Расскажи, что ты думаешь о василевсе? Возможно ли надавить на патриарха через него? Ведь в своё время Кантакузин поддержал Феогноста в вопросе о единстве митрополии, а от князя Семёна получал большие средства на свою борьбу. Что нам следует ждать от него сейчас? Каково его влияние на патриарха?
Пердика начал издалека.
– Кантакузин хорош как воин, но слаб в политике. Он плохо понимает, где друзья, а где враги. Мечется между ними. Он неразборчив в средствах и союзниках. Легко забывает как прежние обиды, так и былую помощь. Хотя есть люди, которые принимают его метания за силу, мудрость и прозорливость, – Пердика усмехнулся. – Это с какой стороны посмотреть.
– И? – вопросил Алексий.
– Время покажет. Если в Городе воцарится Орхан, значит Кантакузин не прав, а если победят латиняне, неправыми окажутся противники императора.
– Не слишком ли мрачно? – удивился Алексий. – Ты совсем исключаешь возможность, что Царьград останется православным, выдержав удары с обеих сторон?
– Сам по себе не останется. Нужна свежая кровь. А для этого победить должен либо Душан, либо мисяне, либо вы, русские. Но Кантакузин в борьбе с латинянами сделал ставку на нечестивых, привечает их как родню, а ведь те уже пытались захватить Город пятнадцать лет назад.
– Я не особенно заметил здесь агарян.
– Их трудно заметить, – горько усмехнулся Пердика. – Тысячи греков из Малой Азии приняли слово Мухаммеда. Они проникают сюда незаметно вместе с торговцами или беженцами. Ты каждый день встречаешься с ними на улицах, но не сможешь отличить от единоверцев. А они исподволь подтачивают наши основы лживыми проповедями, смущают народ.
– Ладно. Вернёмся к делам. Нам нужно найти поддержку одной из сторон. И лучше, чтобы таковой оказались единоверцы.
– Всё очень запутано. Вопросы веры давно отошли в тень.
– И всё же?
– Сторону Москвы император, пожалуй, возьмёт, как брал раньше, да только с Каллистом у него отношения сложные. Даже если мы найдём какой-то подход к императору, даже если он решит отблагодарить вас за прежнюю помощь, то вовсе не обязательно, что его заступничество будет полезно. Может и наоборот выйти.
Разговор с умным человеком доставил Алексию удовольствие, но вместе с тем породил множество тревог. Да, Пердика прав. Положение зыбкое. Излишнее внимание императора может и повредить делу. В таком случае, стоит оставить этот ход про запас, а пока попытать удачи напрямую у патриарха.
***
Скоморох так и не приблизился к цели, а средства от проданной по дешёвке фибулы таяли быстрее апрельского снега. Ростовщик оценил золотую вещицу в половину настоящей стоимости, но другие предлагали и того меньше. Константинополь оказался суровым на приём хозяином. Без денег здесь не спешили раскрывать гостю объятия, а деньги кончались. Приходилось отказываться от многого.
Находясь на грани телесного и духовного истощения, Скоморох бродил по старинным улочкам. Бродил безо всякого смысла, бродил в надежде на чудо. Бродил и размышлял.
Он быстро осознал, что явно переоценил себя, бросаясь вслед за московским посольством в страну, обычаев и языка которой почти не знал. Уже в первое своё константинопольское утро он ощутил ни с чем не сравнимое одиночество. Даже в прошлом году, когда ему пришлось целый месяц пробирался по безлюдному лесу, пугаясь любого прохожего и зверя, даже тогда он чувствовал близость родной земли. Теперь же всё было иначе. Чужое небо, чужие запахи, чужие разговоры. Сознанию не за что было зацепиться.
В голову полезли предательские мысли, будто для мести викарию нет оснований; что, по сути, тот не повинен в смерти Калики, не виновен даже в измене Микифора, бросившего владыку перед моровой угрозой. Может быть, лучше было остаться с чародеем, или отправиться с суздальским княжичем? По крайней мере, каждый из них предлагал настоящее дело. А он вот пустился в погоню за призраком.
Тогда, проснувшись в чужом саду, он с трудом поборол искушение поспеть к отходу русских кораблей, чтобы убраться из Царьграда восвояси.
Мысль о бегстве удалось отогнать. Алексий был врагом его хозяина, единственным по-настоящему серьёзным врагом. И рассчитаться со священником стало долгом, стоял тот за смертью Калики, или нет.
Несколько дней новгородец наблюдал за русским подворьем, и пока безуспешно. В логове викария было не взять, а за его пределами священника неизменно сопровождали монахи.
Едва Скоморох поравнялся с приземистой постройкой, как его ноздрей коснулся запах еды. Он валил из приоткрытых дверей и маленьких окон, окутывая новгородца каким-то тёплым сытным туманом. Вкус жареной дичи отчётливо возник во рту, словно Скоморох уже похрустывал жирной румяной корочкой, запивая мясо лёгким винцом.
Голод свирепым хищником ворвался в разум, изгоняя оттуда все прочие мысли и чувства. Помимо воли рука Скомороха потянулась к дверному кольцу. Он вошёл внутрь и осмотрелся.
Полдюжины небольших столов заполнял народ. Большинство выпивало молча. Голоса доносились только от ближайшего к нему стола, где шла игра в кости.
Как следует рассмотреть посетителей Скоморох не успел, ибо внимание его всё без остатка сосредоточилось на очаге. Запах шёл оттуда. Хозяин, похожий лицом на пожилую женщину, вращал вертел, а на нём… На нём потрескивала жиром мечта.
Вид румяной тушки ослепил Скомороха, как полуденное солнце. Брюхо протяжно заурчало. Сейчас он отдал бы за курицу и последние гроши. Беда была в том, что та стоила немного дороже.
Путаясь в словах, новгородец спросил о выпивке. Ответа не понял. Пришлось переспрашивать несколько раз, чтобы уяснить обстановку.
Пива здесь не подавали, а кислое вино Скоморох натощак пить не решился – оно могло запросто выжечь внутренности. Взял кусок хлеба и миску дешёвой похлёбки, способной обмануть голод лишь на короткое время.
После первых жадно проглоченных кусков его заинтересовала игра. Он сел за соседним столом и, макая кусочки хлеба в жижу, прислушивался к разговору. Скоморох пытался освоить язык хотя бы в той степени, какая позволит сесть за игру.
Он подметил, что та идёт нечестно. Двое греков на его глазах обобрали до нитки пьяного гостя. Освободившееся место тут же занял другой посетитель, не менее пьяный.
Подменные кости с утяжелённой гранью появлялись в руках мухрыжника незаметно для жертвы, которую в это время какой-нибудь шуткой отвлекал сообщник. Новгородец же смотрел со стороны, но главное – с высоты своего опыта.
На его лице появилась улыбка. Скоморох не обладал колдовским даром но, как и всякий человек его ремесла, имел в запасе пару-другую хитростей. В конце концов что он теряет?
Не столько словами, сколько знаками, он попросился в игру. Его пустили за стол охотно. Несколько монеток, которые небрежно выложил перед собой новгородец, намекали на возможность поживы. О том, что монетки последние, их владелец, понятно, умолчал.
Он выиграл, затем ещё раз. Мухрыжникам не помогали никакие уловки. Кости словно изменили хозяевам с незнакомцем, отдавая последнему всю удачу, которую похищали у прежних игроков. Всё бы ничего, но вместе с удачей от парней утекали и деньги.
Разбойники соображали быстрее Скомороха. Один из них, прервав игру, метнулся к столику, что стоял у самого очага. Там сидело несколько верзил во главе с низеньким человеком. Во главе, потому что мухрыжник обратился именно к нему, остальные же напряглись, ожидая приказа.
Голод и лишения последних дней не прошли для Скомороха даром. Они притупили чувство меры и осторожность. Он понял, что взял лишнего, только набив мошну до неприличия. И ещё понял, что уйти с выигрышем ему не дадут. Если бы во время игры не стояла перед глазами курица, он, пожалуй, нашёл бы силы вовремя остановиться или проиграл бы часть средств, успокоив тем самым разбойников. Но брюхо противилось мудрости, и теперь слишком поздно было идти на попятную.
Бычки злобно поглядывали в его сторону и уже начали вставать, как вдруг к предводителю подскочил хозяин. Бабье лицо его теперь приняло личину торговки, которая вымогала из покупателя лишнюю монетку за тухлый товар. Видимо, хозяин упрашивал вожака не устраивать драку в заведении. Тот, неохотно кивнув, придержал парней.