— Не по чину, по-моему.
Устроившись в кожаном кресле, которое для посетителей, вообще-то, не предназначалось, а служило для отдыха в часы ночного дежурства, Лариса закинула ногу на ногу и спросила:
— Кстати, что такое этот ОБО… ОГО… РУРУ? Название какое-то… грозное.
— Отдел организации работы участковых инспекторов милиции. Специальное секретное подразделение. Даже его начальник не сможет объяснить, чем оно занимается.
— Да?
— Шучу.
— Я так и подумала. Сколько лет живу, ни разу своего участкового не видела, хотя его работу, оказывается, целая дивизия организует. Наверное, он меня просто боится.
— Есть причины бояться?
— Были.
— Можно ими поинтересоваться?
— Отчего же нельзя? Все равно кто-нибудь настучит. А может, уже знаете, а передо мной ваньку валяете? Моя фамилия — Бурденко. Ничего вам не говорит?
— Был такой врач.
— Неостроумно. К врачу я отношения не имею. Мой бывший, а по паспорту еще и действующий, супруг — Никита Александрович Бурденко. Тот самый. Финансовый гений «Центровых». Слыхали, наверное?
— Доводилось.
— Мы расплевались после первой брачной ночи, когда выяснилось, что он не только педераст, но и импотент. Даже «Виагра» не помогала, только волосы на лысине вставали. Первый раз слышите? Надо же… Дарю тему!
— Что ж замуж-то… вышли?
— Поторопилась… — Лариса опустила голову, сцепила руки на затылке, несколько раз качнулась вперед-назад. — Черт, а сестренку-то жалко! Одна она у меня была. Хлопнуть бы чего-нибудь покрепче.
Волгин включил кофеварку, достал из шкафа початую бутылку коньяку и два стакана, сорвал обертку с большого «Фазера».
Лариса поразилась:
— В милиции наконец-то узаконили пьянство? Нет, судя по этикетке, мы не в совковой ментовке, а в комиссариате на Елисейских полях.
Коньяк остался с понедельника, когда заезжал знакомый из ушедших в коммерцию оперов и они отметили встречу. Держать выпивку в шкафу не рекомендовалось, тот же ББ мог, под настроение, заложить вышестоящему начальству. Или, опять-таки под настроение, прийти со своим стаканом. Выпили.
— Хм, приличное пойло. Шикарный кабинет, хорошая машина… роскошная баба в кресле. Не боитесь обвинений в коррупции?
— Побаиваюсь.
Лариса посмотрела внимательно, оценивающе, отвела глаза первой, поиграла пачкой «Парламента», двигая ее по широкому подлокотнику. Кивнула:
— Похоже, у нас что-то получится. Спрашивайте!
— Рассказывайте.
— Кстати, на «вы», по-моему, слишком кисло получается. Или в официальных стенах надо говорить официально?
— Эти стены столько всего слышали и видели… Расскажи мне об Инне.
— Об Инне… Что ж, девочкой она не была.
— Я догадался об этом. Некоторые частности можешь опустить.
— Я имею в виду, она не была хорошей девочкой. Родители наши прожили недолго, но счастливо, любили друг друга до гробовой доски и умерли в один день. Нам с Инкой от них кое-что перепало — папа был не последним человеком в торговле, еще в прежние времена. Я по молодости была не подарок, но Инка вышла похлеще меня. Та еще оторва. И в кого пошла? С тринадцати лет болталась по дискотекам, годом позже впервые залетела в ментовку. Но перебесилась и встала на путь исправления. До мужиков была, прямо скажем, слаба… Шесть лет назад выскочила за Эдуарда. Даже любовь какая-то была, первое время. Потом, само собой, перегорело. И стала она ему изменять… Капни еще. Мерси! Будем считать, первый был за сестренку. Теперь можно выпить за тебя. За Сережу — мента. Сеструху ты мне не вернешь, но отомстить за нас обязан! Надо же, почти стихи получились. Давай!
— Эдуард знал об ее изменах?
— Ну, не совсем же он деревянный!
— Ругались?
— Нет. Пыхтел, трясся, но эмоции держал в себе.