– Слушай, ты как, давно жену трахал?
– А тебе какое дело?
– Какое, какое… – закричал, краснея, Андрей, – у меня с этим делом проблемы какие-то начались непонятные.
Видимо, друг Подберезского долго молчал, но потом признался, что и у него проблемы, а от чего он не знает.
– Слушай, а где вы ту водку брали, что в тир ко мне приволокли?
– В киоске.
– А киоск помнишь?
– Ну конечно помню! – сказал Кирилл.
Андрей Подберезский зло прикусил губу.
– Я этот долбанный киоск поеду и разворочу!
– Погоди, не спеши, успокойся, – положив руку на плечо другу, сказал Борис Рублев. – А при чем тут киоск? Они делают свое дело, продают водку.
– Да отраву они, Комбат, продают!
– А они что, знают, отрава это или не отрава? Какая водка была?
– Как положено, бутылки, винтовые пробки, акцизы налеплены, все как должно быть.
Я-то в водках разбираюсь и гадость, как ты понимаешь, Иваныч, пить не буду.
– Не пьешь, так пей чай. А я вот пью водку, – Комбат повернулся и открыл дверцу холодильника. – Видишь сколько бутылок стоит? Хочешь, дерябнем понемногу?
– Да я на нее, заразу, смотреть после этого не могу!
– А ты и не смотри, пей с закрытыми глазами. И глотай не нюхая.
– Да ты что, Иваныч, с ума сошел? Я и так не знаю куда деться, с тремя бабами облажался! Чтобы я, Андрей Подберезский, да не мог бабу трахнуть!? На хрена тогда жить на белом свете!
– Ну вот, завелся. Не переживай, Андрюха, пройдет. Водку не пей, переходи на коньяк.
Хотя я коньяк не люблю.
– Мне бы твои проблемы, Иваныч. Я бы тоже пил только чай.
– А какие у меня проблемы? У меня все в порядке. Подруга моя довольна, все у нас в общем-то хорошо получается…
– Знаешь, Иваныч, это до поры до времени. Я бы тебе не советовал водку пить, а то и с тобой что-нибудь случится.
– Сплюнь, сплюнь, по дереву постучи.
Андрей постучал по двери.
– Ты уже, наверное, дня два не жрал? – спросил Комбат у своего гостя.
– Не лезет в меня, Иваныч, ничего в рот, от всего тошнит, даже курить не могу.
– А вот это, Андрюша, хорошо. Может, курить бросишь.
– А тебе все шутить.
– Не шучу я, жалко мне тебя. Да ничем я тебе в такой ситуации помочь не могу. Я не доктор.
– Спасибо за то, что выслушал.
– Это завсегда пожалуйста.
– Так скажи честно, Комбат, никогда у тебя таких проколов не случалось?
Комбат задумался, прикидывая все свои связи с женским полом.
– Да вроде бы никогда. Во-первых, я никогда не напиваюсь до такой степени, чтобы не помнить, а во-вторых, я никогда не лезу на тех баб, которые мне не нравятся.
– Ну вот, ты скажешь! –Так и я же не лезу.
– А тут, понимаешь, Андрюха, что случилось? Первый раз прокололся, тебя заело. Ты второй раз уже на взводе полез и прокололся опять. А третий раз можно было бы уже и не пробовать. Понимаешь, психологическая нагрузка сильная, все на нервах. Все болезни от нервов, только сифилис от удовольствия, да и триппер тоже.
– Ну вот, начал, как тот сексопатолог – Хотя триппер – не медаль, им гордиться нечего, – задумчиво произнес Борис Рублев, уплетая четвертый бутерброд с толстым куском ветчины. – Знаешь, что я тебе посоветую, братец?
– Ну? – Андрей подался вперед. ;
– Съехал бы ты куда-нибудь на недельку-другую. Позвонил бы Грише Бурлакову, слетал бы к нему в Екатеринбург, на охоту сходили бы, на рыбалку.
– Так ведь к нему только приедь, так водку же пить заставит!
– А ты не пей.
– Тогда, скажет, к бабам пошли…
– У тебя мания начинается.
– Комбат, неужели ты думаешь, Бурлаку отказать можно! Он же силой нальет. Начнет расхваливать, мол, водка у него на травах, от всех болезней лечит.
– Так и поезжай. Может, действительно вылечит тебя какими-нибудь кореньями.
– Да уж, вылечит…
– А если хочешь, Андрюха, я сам Гришке позвоню, скажу, чтобы ни капли тебе не давал.
Мне-то он не откажет, послушает.
– Мне стыдно будет ему признаться.
– Чего ж тут стыдиться?
– Хотя можно и не говорить.
– Ну вот, видишь, наверное, я тебя уговорил.
– Ничего ты не уговорил меня, Иваныч.
И вообще все это от дурацкой жизни, от неустроенности. И водку пьешь, и на баб бросаешься. Все от неустроенности от моей.
– А ты живи, как я.
– Да что б жить, Иваныч, как ты, надо быть тобой. У тебя же нервы из железа сделаны, ничего тебя не прошибает. А я так не могу.
– Так уж и не прошибает! Вот ты рассказал мне, а я расстроился, разволновался. Может, у меня тоже что-нибудь такое.