Детство Люверс - Борис Пастернак

В книгу вошли повести "Детство Люверс", "Охранная грамота" и автобиографический очерк "Люди и положения".

Для старшего возраста.

Содержание:

• Предисловие - Охранная грамота детства 1

• Детство Люверс{1} - (Повесть) 3

  • Долгие дни 3

  • Посторонний 7

• Охранная грамота{19} - (Повесть) 15

  • Часть первая 15

  • Часть вторая 21

  • Часть третья 29

• Люди и положения{92} - (Автобиографический очерк) 36

  • Младенчество 36

  • Скрябин 38

  • Девятисотые годы 39

  • Перед Первой мировой войной 43

  • Три тени 46

  • Заключение 48

• Примечания 48

• Комментарии - Пастернак Елены Владимировны и Пастернака Евгения Борисовича 48

Пастернак Борис Леонидович

Предисловие
Охранная грамота детства

В одну из своих ранних поэтических книг, "Темы и вариации" (1923), классик русской литературы XX века Борис Леонидович Пастернак (1890–1960) включил стихотворение "Так начинают. Года в два…":

Так начинают. Года в два
От мамки рвутся в тьму мелодий,
Щебечут, свищут, - а слова
Являются о третьем годе…

Что делать страшной красоте
Присевшей на скамью сирени,
Когда и впрямь не красть детей?
Так возникают подозренья…

Так открываются, паря
Поверх плетней, где быть домам бы,
Внезапные, как вздох, моря.
Так будут начинаться ямбы.

Так в ночи летние, ничком
Упав в овсы с мольбой: исполнься,
Грозят заре твоим зрачком.
Так затевают ссоры с солнцем.

Так начинают жить стихом.

Когда создавались эти стихи, Пастернак давно уже закончил работу над повестью "Детство Люверс" (1918), рассказывающей о взрослении девочки Жени, нервных изломах ее детского мира, о первом пробуждении в ней "маленькой женщины". А до создания автобиографической прозы "Охранная грамота" (1930) и тем более продолжающего ее очерка "Люди и положения" (1957) было еще далеко. И все равно стихотворение предсказало грядущее родство этих очень разных произведений - рассказа о девочке с первых лет ее жизни до внезапного трагического повзросления и повествования о поэте - также с младенчества до трагически-просветляющего кризиса в творчестве. Ибо в нем найдены единственно верные и, при всей их сложности, простые слова для глубинной философии детства, устремленного во взрослый творческий мир, и поэтического творчества, укорененного в детстве. После этого стихотворения уже не кажутся неожиданными прямые сюжетные переклички между вымышленной повестью и автобиографической прозой, у их героев есть общий "знаменатель" - обостренное чувство тайны, мучительное ощущение "страшной красоты" мира, причастность "тьме мелодий", из которой рождаются слова. Между девочкой и поэтом, "гением и красавицей" (говоря рыцарственным языком самого Пастернака) здесь стоит знак равенства.

Недаром "Детство Люверс" открывается эпизодом, который почти слово в слово повторяет первую строфу стихотворения. Внезапно проснувшаяся Женя с ужасом чувствует: "…нипочем нельзя было определить того, что творилось на том берегу… у того не было названия… Женя расплакалась… Объяснение отца было коротко:

- Это - Мотовилиха…

…Только это ведь и требовалось: узнать, как зовут непонятное, - Мотовилиха". Слово, явившееся крошечной Жене "о третьем годе", что-то очень важное меняет в ее жизни: "В то утро она вышла из того младенчества, в котором находилась еще ночью…" И точно таким же эпизодом открывается очерк "Люди и положения": Пастернак вспоминает, как в гости к его отцу, будущему академику живописи Л. О. Пастернаку, в 1894 году - также "о третьем годе"! - приехал Лев Толстой и состоялся домашний концерт, в котором приняла участие мать будущего поэта, Р. И. Кауфман. Посреди ночи, вспоминает Пастернак, "я проснулся от сладкой, щемящей муки, в такой мере ранее не испытанной… Эта ночь межевою вехой пролегла между беспамятностью младенчества и моим дальнейшим детством". Полное родство ощущений! Ибо "нормальное" творчество, по Пастернаку, должно питаться запасами детской открытости "тьме мелодий", а "нормальное" детство должно тянуться во взрослый мир, как тянется к солнцу росток.

Но ни то ни другое не дается просто так, само собою. Нетрудно заметить, что настроение в "Так начинают. Года в два…" - тревожно, что обычной безмятежности и умиленной идилличности интонации, с которой принято говорить о детях, здесь нет и в помине. Напротив - таинственная мука, ночная атмосфера, "тьма мелодий" переполняют стихотворение. Точно так же и повести о девочке Жене и поэте Пастернаке отнюдь не радужны: ребенок и художник живут в "страдательном залоге" и драматические "кривые" их судеб практически совпадают. И он, и она - все время в борении с собой, все время на переломе, в состоянии перехода от одного призвания к другому.

Как было сказано, мы встречаемся с Женей Люверс в миг, когда она из младенца превращается в девочку. Затем вместе с ней переживаем процесс "прорастания" в девичество. А расстаемся именно тогда, когда она, пережив горечь двух утрат, вдруг ощущает себя взрослой девушкой, "маленькой женщиной", - и детство навсегда покидает ее.

Рассказ о себе и своем поколении Пастернак в "Охранной грамоте" и "Людях и положениях" тоже начинает с эпизода, открывающего в его младенческом сознании новое измерение, - со встречи со Львом Толстым. Кульминационное ударение сюжета делает на истории своего внезапного разрыва с мечтой всей молодости, философией и разрыва с прежней любовью. А завершает прощанием с Маяковским, другом и оппонентом.

Сплошная цепь утрат - и там и тут, причем самого дорогого, а иначе что бы это были за утраты.

Вторая часть "Детства Люверс" - "Посторонний" - посвящена странной встрече Жени с прихрамывающим незнакомцем, "посторонним". Она случайно замечает его в соседском саду, потом столь же случайно сталкивается с ним в книжной лавке и, сама не зная почему, выделяет его из толпы, начинает думать о нем. Слово "влюбленность" не произнесено в повести, оно подразумевается, но совершенно не подходит для определения чувства, пробудившегося в Жениной душе! Вообще в художественном мире Пастернака самые важные вещи не принято называть вслух, на них позволено лишь намекать. Ибо то, чему дано имя, перестает быть тайной: вспомним Мотовилиху. И недаром Женя не хочет вымолвить фамилию постороннего - Цветков, а называет его в третьем лице: "этот". В разговоре о тайне неопределенность точнее прямоты.

Но вот что особенно важно. Незнакомец, едва войдя в Женину жизнь, тут же "выходит" из нее. Жеребец, запряженный в экипаж родителей, "вздыбился, сбил и подмял под себя случайного прохожего" - этим погибшим прохожим и оказался Цветков. Мало того: после пережитого у Жениной мамы начались преждевременные роды и на свет появился мертвый братец Жени Люверс. Все это от нее пытаются скрыть, отселяют к знакомым Дефендовым, но она догадывается о произошедшем, и тайна смерти, подобно тайне любви, входит в ее сознание также "без слов", намеком. Однако воздействие она оказывает на девочку отнюдь не косвенное. Женя "вдруг почувствовала, что страшно похожа на маму… Чувство это было пронизывающее, острое до стона. Это было ощущение женщины, изнутри или внутренне видящей свою внешность и прелесть".

В самом начале второй части мы встречаем Женю, читающую Лермонтова. В самом конце мы видим, как "без дальнейших слов Лермонтов был тою же рукой втиснут назад в покосившийся рядок классиков". Вместе с Лермонтовым задвинуто в прошлое и Женино детство, а значит, исчерпан сюжет повести, названной " Детство Люверс".