– Ну, короче, – уже раздраженно произнес, потому что не знал, как сказать, не вызывая подозрений, – не говори никому, что я в тюрьме сидел. А то мало ли что. Какой-нибудь чертило магазин подломит, участковый меня возьмет в оборот.
– Да что ты, – махнула она рукой. – Конечно, не скажу. Говорить буду, что племянник с Севера приехал. Тута все знают, что Дашка на Севере была. Да и я тоже. Но я раньше съехала. Ведь старше твоей матери на восемь годов.
– Они пишут вам? – быстро работая ложкой, спросил Белый.
– Дашке пишут, – сказала тетя Груша. – Она и твои письма мне читала. Я в газетах еще могу читать, и то с трудом. Очки новые надобно. А пенсию не платят. Хорошо, огород большой. Да еще корову пополам с соседями держим. То есть она моя, – объяснила тетя Груша, – а стоит у них. Мне дают по пять литров молока, ну и сметану, что соседка делает, пополам. Сена с двух усадеб хватает.
– Мать давно заболела? – спросил Белый.
– Да ты никак и не знаешь, – всплеснула она Руками. – Ну, конечно, ты же не писал им. И мне пе велел. Я молчала про тебя.
– …Скорей бы каникулы, – вздохнула Ника. – Надоело все. Еще в институт ехать. – Порывисто сунув в пакет тетради, снова вздохнула. – Даже не знаю, как маму оставлю. И ехать надо. Еще два года. Может, зря я на заочное поступила? – Она посмотрела на Анатолия. – Ведь все равно из деревни теперь никуда не уеду. Думала, получу диплом, и прощай, сельская школа, – иронически улыбнулась Ника. – Наверное, я давно уехала бы куда-нибудь. Или челноком бы стала. А здесь си…
– А как же я? – тихо спросил Анатолий. – Ведь люблю я тебя. Выходи за меня, – видимо, не в первый раз сказал Толик. – Дом у меня хороший, бабка оставила. Ваш продадим. Сейчас покупатель быстро найдется. Здесь же, видишь, сколько летом дачников или черт знает, как их назвать. Из Москвы, из Питера приезжают. Мать, конечно, с собой возьмем. Прокормимся. Два огорода. Свиней купим. Да и платить начнут когда-нибудь, – хмуро закончил он.
– Толька, Толька, – горько улыбнулась Ника. – Не смогу я огородами да свиньями жить. И так, посмотри, на что руки стали похожи. – Вздохнув, покачала головой. – Парень ты хороший. Нравишься мне. Наверное, даже люблю я тебя. Но сам подумай: как мы жить будем? На что? Свадьбу справить – и то, самое малое, миллиона три надо. Это еще очень скромно. К тому же мама больна. Я вот не знаю, что с институтом делать.
– Ты поезжай, – сказал Толик. – Я присмотрю за тетей Зиной. Ну, я имею в виду – накормить, – заметив ее ироническую улыбку, смутился он. – А все остальное – буду медсестру звать, Таньку. Она же ходит к вам. Ну, а я ей чем-нибудь помогу.
– Хороший ты, Толик, – подойдя, Ника положила руки ему на плечи. – Скажи, только честно, почему ты в деревне остался? Тебе же предлагали…
– Ты знаешь, почему, – перебил Толик. – Люблю я тебя. Все у нас хорошо будет.
В его глазах Ника увидела уверенность. Он принял какое-то важное для себя решение.
– Поцелуй меня, – закрывая глаза, шепотом попросила Ника.
– Это интересно, – пробормотал Бобров. – Значит, они дорогу как бы блокировали?
– Да, – услышал он голос Вячеслава. – Поставили с двух сторон знаки. Дорожные работы и объезд. Там действительно есть объездная дорога. В прошлом году расширяли дорогу…
– Ну, а когда уходили, – перебил его Бобров, – кто снимал знаки?
– Не знаю… Но то, что…
– Я не люблю неопределенности, – обрезал Яков Павлович. – В конце концов, я вам с Геннадием за это плачу. Мне нужны факты, а не домыслы. Зарубите это себе на носах. Прошло уже два дня. По-моему, и дураку ясно: чем больше времени проходит, тем больше у налетчиков шансов остаться неизвестными. Через три дня жду с подробным отчетом. Где Птицын?
– Он пошел к своим знакомым по работе, – сразу ответил Вячеслав.