- А это значит, что я хочу пригласить доктора, чтобы он помог твоему здоровью.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Только то, что сказал.
Она начинает закипать:
- Оставь меня в покое. Мне тошно от твоих глупых предложений.
Не понимает и не хочет понять она своего мужа.
Скандалы у них бывают каждый день и начинаются с какого-нибудь пустяка. У барыни насморк - муж виноват. Купила она себе слишком тесные туфельки - муж виноват. Дождь долго идет - муж виноват. День очень жаркий - муж виноват. Во всем он виноват, а она всегда права. Сколько барин ни старается, но к чему-нибудь она обязательно придерется. Скажем, галстук у него немного съехал в сторону… Ну, уж тут держись - достанется как следует! И не замечает она того, что у нее самой мозги съехали набекрень. Иной раз раскричится и давай всячески поносить барина:
- Тебе бы только факельщиком быть, гробы на катафалках сопровождать, а не морским офицером. Таких из флота нужно гнать грязной шваброй.
Он хочет что-нибудь возразить ей, а у нее даже ноздри побелеют, и как зашипит на него:
- Замолчи, корабельная плесень!
Ведь умные книжки она читает, а ругается, как торговка на барахолке. А барин только нахмурится и сидит себе, вроде как и язык у него отнялся. Иногда барыня до того разъярится, что начинает бить посуду и рвать все, что попадется под руки. Убытку целковых на пятьдесят наделает. Только ни разу не видел я, чтобы она разорвала свое собственное шелковое платье или шляпку с пером. В чем, друг, тут дело, а? А барин, вместо того чтобы потасовку ей дать, упрашивает:
- Наденька, успокойся. Ну, зачем ты сердишься? Прости, если я в чем виноват.
Помирятся, - барин у нее в ногах ползает и всякие ласковые слова говорит:
- Наденька, радость моя. Я люблю тебя больше, чем свою душу. Вся моя жизнь в тебе.
И туфельки у нее целует. А она улыбается и отвечает ему:
- Котик ты мой паршивенький, зачем ты свою Наденьку так расстраиваешь?
Даже противно смотреть на барина. Перед нашим братом, матросом, задается: замри и не дыши при нем, а жену усмирить не может. Такие, значит, правила у господ: хоть какая будь жена, а он должен обожать ее, как пречистую деву-богородицу. Иной раз смотрю на них и думаю: чего им не хватает? Говядина вареная, говядина жареная, куры, рыба, пироги, разные сладости, вина - ешь и пей, сколько душе угодно. Жалованье большое. Власть имеют, всюду почет и уважение. А радости нет никакой. И что этой барыне еще надо? Потом-то я понял, что она не в те руки попала. А только скажу тебе, что иногда было жалко барина. Как это можно так измываться над человеком? Ведь он тебе не баран, а образованный человек: капитан первого ранга. В чины его производил сам царь. А она кто? Какие у ней чины? А кричит на него - вроде как она адмирал. И доходов от нее, как от лебеды в огороде, - никаких. Даже и кухней-то не занимается. Живет у нас одна пожилая женщина, она и стряпает.
Кстати, надо тебе сказать об этой кухарке. Я величаю ее Настасьей Алексеевной, а для моих господ сна просто Настя. Ей около пятидесяти лет, но голова у нее уже седая, лицо в мелких морщинках. И здоровьем она не может похвалиться, - поизносилась, живя у господ. С молодости работает на чужих людей, срок немаленький. За это время она успела старушкой стать, легкой такой, сухонькой. Я присматриваюсь к ней и думаю: другую такую заботливую и честную женщину не скоро найдешь. Я помогаю ей в работе и очень дружу с ней. Часто сидим мы с ней на кухне и обсуждаем господскую жизнь. Больше, конечно, рассказывает Настасья Алексеевна, а я слушаю и удивляюсь.
От нее я узнал и о прошлом моих господ. А еще рассказывал мне о барине старый боцман. Он теперь в отставке, служит в Купеческой гавани сторожем. Но когда-то он долго плавал вместе с Лезвиным на военных кораблях и знает его с молодости. Иногда боцман заходит к нам проведать своего прежнего начальника. У них давняя дружба. Без угощения барин не отпустит его или на водку даст.
А меня очень интересует господская жизнь, особенно сам Лезвин. Не так у них все идет, как у крестьян. Оказывается, его отец и дедушка тоже были моряками. Сначала он взял курс правильный, а потом сбился. Может быть, это потому так вышло, что он рано остался без родителя. Лезвин-отец дослужился до капитана первого ранга. Должно быть, думал еще выше подняться. Но, как говорится, человек предполагает, а бог располагает. Хоронил он своего друга, какого-то знаменитого адмирала, и командовал парадом. Дело было зимой. Весь флотский экипаж выстроился на плацу во фронт. И вот когда вынесли гроб с флагами, Лезвин-отец скомандовал:
- Смирно!
И сейчас же добавил, как полагается:
- Экипаж, слушай! На кра…
Но матросы не дождались окончания команды… Капитан нагнулся, будто хотел рассмотреть что-то у себя под ногами, и вдруг рухнул лицом в снег. А когда офицеры подбежали к нему, он уже был мертвый. От паралича сердца умер.
Сыну, то есть моему барину, в это время было восемнадцать лет. Он только что надел мичманские эполеты. Ну, известное дело, сначала погоревал, а потом зажил самостоятельно. Это, как говорит боцман, был веселый человек и выпить не дурак. Любил что-нибудь учудить и не стеснялся начальства. За это ему не раз попадало. Однажды при боцмане был такой случай. Судно находилось в заграничном плавании. Молодой Лезвия стоял во время вахты на шканцах, смотрел на море и чему-то улыбался. В это же время командир прогуливался на верхней палубе. Он был старый, у него болела печень, - значит, жизнь пошла ему в тяжесть. Увидел он веселое лицо Лезвина и набросился на него:
- Чему смеетесь? На вахте стоите, а смеетесь. Что это для вас палуба военного корабля или Невский проспект? У вас беспорядок!
- Какой беспорядок, где? - спросил Лезвин. - Я не вижу.
- Не видите? - ехидно переспросил командир. - Вокруг вас бревна валяются, а вы стоите и улыбаетесь. Уберите это бревно!
Командир носком ботинка указал на малюсенькую щепочку.
Лезвии посмотрел на командира, потом на щепочку и весело скомандовал:
- Вахтенный! Четыре человека на шканцы! Убрать это бревно!
Командир даже позеленел от злости, а поделать со своим подчиненным ничего не мог: сам же назвал щепку бревном.
По словам боцмана, Лезвин был умный моряк. Он знал хорошо и штурманское дело, и артиллерию, и все судно - от киля и до клотика. С англичанами и французами он разговаривал на ихнем языке, как на русском. Его все любили - и офицеры и матросы. Но высшему начальству он не совсем нравился. Почему? Недоволен он был порядками во флоте и все писал об этом какие-то доклады. Ему хотелось, чтобы по-другому было на кораблях - лучше. А там, на верхах, все эти его доклады клали под сукно. Ну, и началось у него охлаждение. Увидел он, что впустую старается, и запил горькую. И все-таки он, как и его отец, дослужился до капитана первого ранга. А дальше не пошел.
- Его и в адмиралы произвели бы, да жена помешала, - объясняла мне Настасья Алексеевна. - И как это его угораздило жениться на такой? Вероятно, бес помрачил его головушку. Ведь она не благородного происхождения, - дочь какого-то трактирщика. Одно только - красива. За это и взял ее на содержание один миллионер. Дорого она ему обошлась. Теперь у нее нарядов - за всю жизнь не износить, и разных драгоценностей хватит. А больше всего она просто транжирила деньги. Пожил миллионер с ней недолго и умер. Тогда ее подхватил адмирал-вдовец. Этот за короткий срок просадил с ней все имение и тоже умер. Такая уж, видно, уродилась: все с нею умирают. Да она, видно, нарочно выбирает себе в мужья пожилого человека, чтобы вольготней ей жилось. Вот и наш барин влип. Теперь все офицеры от него отвернулись, никто к нам не ходит, - жена-то, мол, у него не из дворянок. А насчет этого среди господ строго! Говорят, что из-за жены он и в адмиралы не попал. Какая же из нее может быть адмиральша? Один конфуз получится…
Так я понемножку узнал от боцмана и Настасьи Алексеевны всю подноготную своих господ. Значит, вот каким Лезвин был раньше и каким стал теперь. Совсем сник человек…
Через Настасью Алексеевну и со мною приключилось такое, чего я не ожидал. А все дело в том, что у нее была дочь… Трудно сказать, что ждет меня впереди. Судьба человеческая - как семя, с дерева сорванное: попадет оно на дорогу - погибнет; попадет на тощую землю - будет всю свою жизнь чахнуть; попадет в чернозем - расцветет.
Дочь кухарки зовут Валентиной Викторовной. Она часто заходит к нам. Ей восемнадцать лет. Служит она в одной конторе машинисткой. С первой же встречи с Валей меня потянуло к ней, как шмеля к душистому цветку. Лицом она не похожа на мать. Должно быть, в отца вышла: нос с горбинкой, губы тонкие, немного изогнутые, подбородок точеный, глаза, как у цыганки, настолько черные, что зрачков не видать. Волосы у нее густые и причесаны на прямой пробор, а это всегда придает девушке скромный вид. Любит она наряжаться в белые платья, и тогда кажется мне лепестком с вишневого цветка. Характером она в мать, - мягкая и обходительная. А уж такая веселая, что при ней даже хворый человек засмеется. Не девушка, а заря весенняя!.. Эх, любовь, любовь! Кто ее выдумал! И радость она дает всем и страдания. Когда Валя сидит со мной рядом и улыбается, то все вокруг становится необыкновенным: и кухня с начищенными кастрюлями, и кусок неба, что виднеется в квадрате окна. Вот до чего нравится мне Валя! Даже от голоса ее как будто пахнет фиалками. А уйдет она, - тоска лохматым зверем навалится на мою душу, нигде я себе места не найду.