Он покашлял в кулак, сплюнул на землю, повернулся спиной к опоре и затопал к вагончику, топча сухую траву кирзачами сорок седьмого размера. Ему как-то вдруг вспомнилось, что он еще не заполнил табель, а Петлюра, черт бы его подрал, любит, чтобы бумаги были в порядке.., и вообще, решил Степан Петрович, в ближайшее полчаса лучше не отсвечивать. Пускай все как-нибудь утрясется без его участия…
Стол в вагончике, как на грех, стоял у самого окна, и чертова опора, так ее и разэдак, была видна как на ладони. Кряхтя от раздиравших его противоречивых чувств, Степан Петрович снял с полки захватанную грязными пальцами картонную папку с потемневшими тесемками, шлепнул ее на замусоренный стол, "с грохотом подвинул стул и уселся. Он развязал тесемки, открыл папку и разложил перед собой засаленный лист скверной желтоватой бумаги с отпечатанной типографским способом частой сеткой и надписью: “Табель учета рабочего времени”. Вынув из кармана шариковую ручку в треснувшем пластмассовом корпусе, он вписал в очередную свободную клетку сегодняшнее число и принялся выводить напротив каждой фамилии корявые восьмерки, изо всех сил стараясь не смотреть в окно и не думать о том, что должно было вот-вот произойти.
Дойдя до буквы “Ф”, он остановился. Эта фамилия стояла в списке предпоследней, после нее значился только Якушев. Зажатая в корявых, загрубевших от тяжелой работы пальцах Степана Петровича шариковая ручка едва заметно дрогнула. Против собственной воли он поднял голову и посмотрел в окно, в глубине души надеясь, что все уже кончилось, и с первого взгляда понял, что ошибся.
Ничего не кончилось, и более того, как оказалось, Степан Петрович посмотрел в окно очень не вовремя – или, наоборот, вовремя, это уж как кому нравится. Так или иначе, события были в самом разгаре.
Он сразу увидел Понтю Филата. Проклятый придурок с обычным для него беспечным видом стоял обеими ногами на недавно натянутом высоковольтном проводе и, вытянувшись в струнку, что-то делал со сверкавшей у него над головой гроздью стеклянных изоляторов. Он действовал обеими руками, отклонившись от вертикали под углом в сорок пять градусов и повиснув всей тяжестью на страховочном поводке. Этот парень ни черта не боялся, даже высоты. Степан Петрович тоже сроду не страдал головокружениями, но при одном взгляде на позу, в которой стоял Понтя Филат, испытал легкий приступ тошноты.
Барабан обнаружился совсем рядом, прямо за спиной у Понти Филата, и теперь Степан Петрович окончательно уразумел, зачем ему понадобились арматурные ножницы. У чертова придурка, у этого козла, ублюдка, хрена маминого – в общем, у Понти Фила-та, – все было не как у людей, в том числе и монтажный пояс. Нормального пояса ему по какой-то причине не досталось, а достался ему пояс старый, с оборванной цепью, и этот трахнутый умник, этот рукодельник, эта образованная тварь, этот чокнутый урод спокойно, без жалоб и скандала, присобачил вместо цепи кусок стального троса толщиной в мизинец – присобачил, заклепал, прихватил для надежности автогеном, укрепил на свободном конце карабин и остался очень доволен собой. Петлюра, помнится, каждый раз ворчал, глядя на эту конструкцию, и все грозился привезти со склада новый пояс, но то ли забывал, то ли руки у него не доходили, а потом все это как-то забылось, тем более что трос служил отменно, даже лучше, чем цепь, – по крайней мере, не брякал при каждом движении, – и некоторые любители нововведений затеяли было модернизировать собственные пояса по примеру Понти Филата, но Степан Петрович, ясное дело, пресек эту новую моду в самом зародыше…
– Ох, мать твою, – одними губами прошептал Степан Петрович, глядя, как Барабан осторожно подбирается к Понте Филату со спины, держа наготове раскрытые арматурные ножницы. – Страшное же дело…
Выдумка и в самом деле была хороша. Одно стригущее движение страшными кривыми лезвиями – и налицо несчастный случай на производстве. Тем более что пояс действительно не соответствовал требованиям техники безопасности и установленным стандартам. Кто виноват? Ну ясное дело, прораб. А Петлюра будет кивать на склад, где нет этих самых поясов, а кладовщик – на Москву, которая должна была прислать пояса, да так и не прислала… А Москва – она и есть Москва. Ей все едино, кивай на нее или не кивай…
Степан Петрович попытался оторвать взгляд от окна, но не смог. Против собственной воли он во всех подробностях разглядел, как Барабан осторожно и плавно наложил разведенные до упора лезвия ножниц на натянутый как струна страховочный трос и, скривившись от напряжения, резко свел рукоятки. Бригадиру даже почудилось, что он услышал короткий металлический щелчок, с которым лопнул перекушенный пополам тросик. Понтя Филат качнулся, его пальцы скользнули по гладкой округлости изолирующей тарелки в поисках опоры, но тут Барабан для верности ткнул его в спину ножницами, и Понтя Филат упал.