"Ветер перемен" - заключительный роман трилогии Семена Малкова "Вертикаль жизни".
Последнее десятилетие XX века: политические бури, финансовые пирамиды, незаслуженное возвышение одних и нищета других. Время, когда родные дети становятся чужими, а чужие - прирастают к сердцу. Семья академика Артема Наумова волею судьбы оказывается на острие жизни. И даже в их уютном доме не скрыться от невзгод "нового" мира, если только…
Роман читается с захватывающим интересом.
Содержание:
Пролог 1
Часть первая - Эйфория перемен (1991–1995 гг.) 1
Часть вторая - Торжество ловкачей (1996–1999 гг.) 23
Часть третья - В новом тысячелетии 48
Эпилог 68
Семен Малков
Ветер перемен
Пролог
…Сознание к больному вернулось нескоро. Но даже очнувшись, Артём Сергеевич Наумов был так слаб, что не открывал глаз, хотя все уже мог слышать.
- Слава Богу, кажется, обошлось, он приходит в себя, - как сквозь вату, донесся до него голос профессора. - Но нового приступа академик не выдержит, и вам, Варвара Александровна, надо быть ко всему готовой. Он вряд ли продержится еще сутки. Неизбежное может случиться в ближайшие часы. Так что, мужайтесь!
- Разрешите мне остаться возле него, - услышал он знакомый и такой родной голос Вари и испытал радость, придавшую ему немного сил. - Я хочу находиться в эти часы рядом, - всхлипнула Варя, видимо сдерживая слезы. - И если уж так суждено, быть с ним до последнего дыхания. - Не выдержав, она зарыдала.
"Значит, конец уже близок, и надо примириться с неизбежным, - устало подумал старый академик. - Собственно, я давно себя к этому приготовил, но все же жаль Варю. Ей трудно будет без меня одной".
Артёму Сергеевичу захотелось открыть глаза и немного поговорить с ней на прощание. Но это потребовало бы усилия, на которое из-за сковавшей его слабости он чувствовал себя неспособным. И поневоле его мысли обратились к приближающемуся моменту перехода в небытие. Даже в столь трудном психологическом состоянии верх брала любознательность ученого. "Ну что же, скоро точно узнаю, существует ли бессмертие души и есть ли загробная жизнь", - как бы в утешение, но не без тайной надежды подумал академик.
Отчетливо сознавая, что земной путь подошел к концу, ему больше всего захотелось еще раз проверить, все ли им сделано из того, к чему обязывали его ум и совесть. И перед мысленным взором Артёма Сергеевича вновь предстали самые яркие и значительные события последнего, наиболее драматичного периода его долгой жизни.
Часть первая
Эйфория перемен (1991–1995 гг.)
Глава 1
Дыхание свободы
Вынужденная отставка Президента СССР Горбачева и запрет КПСС так опьянили победивших сторонников Ельцина, что на первых порах они, видимо, ни о чем другом не могли думать, кроме раздела партийной собственности и антикоммунистической реставрации. Без принятия законодательных актов ими захватывались здания и кабинеты аппарата КПСС не только в столице, но и по всей территории страны. Всеми элитными лечебными учреждениями, базами отдыха и хозслужбами ЦК партии немедленно завладело Управление делами Президента России. А куда девались деньги КПСС, так и осталось неизвестным.
Расправа со свергнутым режимом выразилась не только в ликвидации аппарата КПСС и конфискации имущества, но и в спонтанном разгроме служб КГБ. В результате работа столь важного органа была дезорганизована, что не могло не нанести серьезный и отчасти непоправимый ущерб государственной безопасности России.
Реставрация главным образом выражалась в массированной кампании по возвращению улицам и площадям, носящим имена вождей и деятелей революции, их старых названий, а также в повсеместном восстановлении разрушенных в годы советской власти храмов и церквей. У Артёма Сергеевича Наумова это вызывало одобрение, однако он считал, что новая власть должна решать более важные и первоочередные задачи.
- Не понимаю, почему этому уделяют так много сил и внимания, когда надо заниматься более насущным - поднять благосостояние народа, - посетовал он в беседе с заглянувшим к нему Царевым. - Сдается мне, что окружение Ельцина, как и он сам, растерялось и просто не знает, с чего начать работу.
Его друг Царев, как когда-то и Артём Сергеевич, испытывал трудности со своей докторской диссертацией. Дела у него обстояли еще хуже, поскольку ему не утвердили даже тему, и он пришел посоветоваться, что предпринять. Владимир Иванович был настроен консервативно и не верил бывшим партийным и комсомольским аппаратчикам, которые ныне называли себя демократами.
- Напрасно так думаешь. Они и не собираются ничего делать для народа, - убежденно заявил он. - Их сейчас интересует только дележка пирога. Каждый хочет урвать для себя кусок пожирнее. А то, что делают, - дымовая завеса, чтобы отвлечь внимание сограждан.
- Ты слишком уж сурово судишь, - не согласился Наумов. - Насчет самого Ельцина, может, и прав. А вот его окружение - ректоры институтов и профессура - по-моему, хотят и могут многое сделать для страны. Просто их оттесняют проходимцы - бывшие партаппаратчики.
- Ошибаешься, старик. Эти краснобаи способны только болтать, - скептически усмехнулся Царев. - Дашь им власть - ничего полезного не сделают! Урвут для себя деньжат и под благовидным предлогом отвалят.
- Ты несправедлив! - горячо возразил Артём Сергеевич. - Ленинградский профессор Корчак и москвич Дьяков, как народные депутаты, внесли много конкретных предложений. Надо дать им возможность воплотить это в жизнь.
- Пустозвоны! Они, между прочим, хотят стать градоначальниками, - неодобрительно отозвался Царев. - Если даже их изберут, то они провалят дело, так как ничего не смыслят в городском хозяйстве.
- А я за них! Поскольку главное - чтобы политик был честным и стремился выполнить свою программу, - стоял на своем Наумов. - Хозяйственные вопросы будут решать специалисты его команды. Как во всех демократических странах.
- Ладно, не заводись - вот увидишь, что я прав, - закрыл эту щекотливую тему Владимир Иванович, которому не терпелось перейти к более насущному для него вопросу. - Представляешь? Мне забаллотировали на ученом совете тему диссертации. Тайным голосованием!
- Почему тайным? Это же должно решаться открыто! - поразился Артём Сергеевич. - Такого еще не бывало. А ведь в вашем академическом институте очень солидный совет!
- Совет и правда весьма авторитетный. Сплошь громкие имена, - согласился Царев и нехотя объяснил: - Но среди них много моих личных врагов.
- Успел нажить, когда заседал в парткоме? - вопросительно взглянул на него Наумов. - Наверно, был слишком крут и принципиален?
- Требовал, конечно, что тогда было положено. Но врагов нажил не поэтому. В нашем совете много евреев. Известные ученые. А меня считают антисемитом.
Артём Сергеевич удивленно воззрился на старого друга.
- Вот так раз! Почему? Много лет тебя знаю, а такого даже предположить не мог.
- Никого из них я никогда не обидел. Как коммунист был всегда за дружбу народов, - обиженно объяснил Царев. - А ославили меня только потому, что я - русский патриот, и не скрываю этого!
- В этом ничего плохого нет, если ты, конечно, не проявлял шовинизма. Но почему же тогда на тебя ополчились евреи? Разве в вашем совете их большинство?
- Конечно, нет. Но и русские не в большинстве. Наш совет, как и вся Россия, многонационален. Наверно, - понурился Царев, - мне придется поменять место работы.
- А вот этого делать нельзя! - замотал головой Артём Сергеевич. - Уйдешь, и тогда уж к тебе точно приклеят ярлык. И всюду у тебя будут враги, ибо Россия, как ты верно отметил, многонациональна. - Он на миг задумался и мягко добавил: - Ты лучше рассей сомнения коллег на свой счет! Каждому присущи национальные пристрастия, и я верю, что ты никогда никого не оскорбил. Только не обижайся на членов совета, и они тебя амнистируют!
- Пожалуй, ты прав. Постараюсь наладить с ними отношения, - смущенно согласился Царев. - Но в отношении близких к Ельцину профессоров-горлопанов ты все же ошибаешься, - вернулся он к теме, не затрагивающей его самолюбие. - Ну сам посуди, какие они демократы? Просто хитрецы, использующие конъюнктуру для своей пользы. Раньше из кожи вон лезли, прислуживая КПСС, а теперь с той же прытью кинулись в другую сторону.
Его доводы породили у Артёма Сергеевича сомнения в том, что прекрасные мысли и предложения, которые представители новой демократической волны высказывали в прессе, на митингах и по телевидению, будут ими претворены в жизнь. И все же он решил не поддаваться унынию: душа жаждала перемен.