В конце концов, ее муж – взрослый человек… и вполне может пропадать по четыре часа подряд без объяснения причин… по крайней мере, он так думает… и будет думать, пока не вернется… Да и если разобраться, что с ним… нет, скажем так, что даже с ним может случиться в родном дворце среди бела дня… сера вечера… черной ночи… когда кругом полно всяких бояр, придворных, прислуги, стражи и разных прочих приживалок, которые только и ждут хоть какого-нибудь чиха от царской семьи, чтобы наперебой сказать "будьте здоровы" или вытереть им нос? Да если даже он и задержался у Граненыча, что с того. Кажется, такое обилие внимания к моей нездоровой персоне дурно отразилось на характере. Если в течение десяти минут вокруг меня никто не суетится, не пытается накормить, измерить температуру или поправить подушки, я чувствую себя покинутой… Кошмар. Я становлюсь мнительной, как эта… жена Василия… Елена Прекрасная…
Еще немного – и начну… начну…
Это…
Спать…
К неуверенному Сенькиному удивлению, исподтишка перебиваемому гнусненьким злорадным "я так и думала", с наступлением утра милого в спальне не обнаружилось. Но не успела она сему факту возмутиться, удивиться или проявить еще какую-либо реакцию, как дверь гостиной слегка скрипнула, и по ковровой дорожке, ведущей к спальне, глухо зазвучали тяжелые, но осторожные шаги.
Серафима, не отрывая глаз от двери, нащупала и подняла с подушки фолиант и прицелилась.
В косяк постучали.
– Кто там? – разочарованно опустился на одеяло несостоявшийся снаряд.
– Это я, Димыч, – раздался голос среднего брата Ивана. – Сима, лапа, окажи с утра пораньше деверю любезность: пни супруга в левый бок, он, сурок, уже полчаса как на смотр на плац опаздывает.
Сердце Сенька екнуло и пропустило такт.
– Дим, войди, пожалуйста, – спокойно, словно ничего не произошло, позвала его Серафима. – На поговорить по-быстрому.
– А… ничего, что я так?.. без фанфар? – засмущался вдруг Дмитрий-царевич.
– Входи-входи, – натянула она одеяло до подбородка.
Через пару минут Иванов брат, недоуменно хмурясь и пожимая плечами, вышел. Царевна же, растеряв остатки сна, смахнула одеяло… и была перехвачена сначала дядькой Елизаром – ее лечащим знахарем, потом Дуньшей с отрядом сенных девушек и с туалетными принадлежностями наперевес, а после – кухонной командой с завтраком.
Едва дождавшись, пока дверь спальни захлопнется за последним поваренком, Сенька выпрыгнула из кровати и принялась торопливо одеваться. С непривычки от резких движений и вертикального положения заполошно кружилась голова и бросало из стороны в сторону, но это было терпимо и, если верить дядьке Елизару и собственному опыту, скоро должно было пройти.
Платяной шкаф в дальнем углу комнаты распахнулся, и царевнина рука с сомнением зависла между рядами придворных нарядов, при надевании требующих ассистирования роты горничных, и старыми добрыми штанами и рубахой в углу, ввергающими одним своим видом эту самую роту в предынфарктное состояние.
Выбор был сделан в одно мгновение, и еще через несколько минут полностью готовая к самым коварным поворотам судьбы царевна уже вовсю рылась в объемистом малахитовом ларце, лихорадочно перетряхивая побрякушки и сувенирчики, скопившиеся за почти полгода их с Иваном странствий по Белому Свету.
Не то, не то, не то, не то…
Кольцо-кошка попробовало укатиться, но было перехвачено и мгновенно насажено на палец – некогда возиться…
Не то, не то, снова не то…
Окончательно растерявший лечебную силу перстень старого Ханса тускло блеснул древним серебром, был привычно-безнадежно примерен на два пальца и отложен направо, в быстро растущую кучу ненужных предметов.
Не то, не то…
Вот.
Приспособа, сделанная прошлым летом специально для подобных ситуаций ее троюродной бабушкой Ярославной, называемой отдельными малообразованными суеверными личностями "бабой-ягой".
"Иваноискатель".
На спиле ствола молодого деревца толщиной сантиметра полтора сучком с вилкой на конце закреплялась неподвижно каплеобразная стрелка из сосновой коры. Но стоило только сучок слегка потянуть, как стрелка приходила в движение и, покрутившись несколько секунд, словно шустрая гончая, острым концом указывала в сторону текущего местонахождения ее единственного и неповторимого.
Опробовано и одобрено многократно. Радиус действия – несколько километров, в нашем случае – в пределах города. Точность… Ну уж мимо собственного-то мужа она не пройдет.
И довольная премного собой и своей сообразительностью Серафима освободила стрелку.
Не произошло ничего.
Не веря своим глазам, она потрясла приборчик, покрутила вокруг всех возможных осей, потом снова зафиксировала забастовавший кусок коры и снова освободила…
Ничего.
Обиженно хмурясь, царевна выпятила нижнюю губу и повертела иваноискатель, придирчиво выискивая причину неисправности. Ведь даже если стрелку потерять, сучок сломать, а спил намочить, то после восстановления конфигурации – проверено в полевых условиях! – устройство продолжало работать!..
В чем же дело?
Неужели…
Не может быть!
Как он смел!..
Без меня!..
Один!..
И куда?
А если всё-таки с ним что-нибудь случилось?
Эта простая мысль словно окатила раскипятившуюся было Сеньку ведром холодной воды.
Если произошло что-то неожиданное, срочное, отчего он был вынужден спешно покинуть город?..
Настолько спешно, что не взял ни меча, ни кафтана, и никому не сказал ни слова?..
Но почему же иначе Ярославнина штуковина на него не реагирует?
Ведь не может же быть, чтобы он… чтобы его…
Дура. Конечно же, он жив. И нуждается в моей помощи.
Сборы были короткими: торопливо завершить одевание по сезону, поспешно нагрести денег из секретера в карманы и кошельки, проворно отыскать и прицепить на место меч и колчан, стремительно чиркнуть пару слов всем заинтересованным ее отсутствием лицам – и опрометью выскочить в гостиную.
– Эй, подъем, засоня, уже два месяца как весна на улице! – Сенька вцепилась в свисающие со шкафа роскошные шерстяные кисти цвета кофе с молоком, изо всех сил дернула на себя и ловко отпрыгнула в сторону.
В следующее мгновение на то место, где она только что стояла, с антресолей обрушился Масдай.
– И что это, по-твоему, ты такое творишь?! – безмолвные еще минуту назад покои заполнил грохот переворачиваемой табуретки, опрокидываемой подставки, низвергающегося с нее каменного цветка, и возвышенный в сонном негодовании шершавый голос.
– Масдаюшка, лапушка, потом объясню, – бегло протараторила, царевна, лихорадочно раздирая и растворяя еще запечатанное на зиму окно. – Иван пропал.
– Если ты с ним обращалась так же, как со мной, то не нахожу в этом ничего удивительного, – сухо прошелестел злопамятный шерстяной голос из глубин скатанного ковра.
– Если я найду его, и выяснится, что причиной его пропажи стала какая-нибудь ерунда, то он еще позавидует тебе, – сквозь зубы, но от всей души пообещала Серафима, закрепила створки рамы крючками на стенах, быстро раскатала свое воздушное судно на полу и кинула на него мешок с припасами.
– Что-то серьезное? – неохотно полюбопытствовал ковер.
Сенька бухнулась посредине, поджала ноги по-тамамски и взяла наизготовку иваноискатель.
– Серьезней некуда! Погнали, скорей!
– Мяту хоть стряхни… и моль дохлую… – всё еще недовольно, с легкой тенью обиды прошуршал ковер, сладко потянулся складками, сонно пожал ворсинками, томно расправил кисти и осторожно поднялся на метр от натертого мастикой узорчатого паркета.
– По дороге стряхну, – нетерпеливо отмахнулась Сенька. – Скорей давай, до городских стен – и по спирали вокруг. Будем круги нарезать, пока прибор на него не сработает. Не мог он далекой уйти за вечер и ночь… надеюсь…
– Как скажешь, – пожал кистями Масдай, бережно приподнял края и плавно, будто орел, поймавший восходящие потоки, выскользнул в распахнутое окно.
Нарезание кругов продолжалось гораздо дольше, чем царевне того хотелось бы.
Прошло утро, протащился мимо полдень, исподволь подкрался вечер… Внизу проплывали, сначала чередуясь, а потом бесхитростно сливаясь в одну бесконечную полосу леса, деревни, поля и дороги. По дорогам проходили, не поднимая голов или отчаянно пялясь и тыкая пальцами в невозмутимо парящего Масдая, купцы из торговых обозов, крестьяне со своих телег, дружинники верховые и пешие и просто странники – калики перехожие. Юг сменялся востоком, север – западом, а тот снова югом – ничего нового в географии за время ее поисков придумать не успели – а деревянный прибор оставался невозмутим и спокоен, словно забыв о своем назначении или вовсе утратив после зимовки в ларце главную и единственную функцию.
При мысли об этом Серафиме становилось не по себе.
– Нечистая тебя раздери… – отчаянно трясла она то и дело нехитрую деревянную конструкцию. – Ну, действуй же, действуй, действуй!.. Ищи!!!..