После первых пяти минут пути всё стало действительно видно. И даже виднее, чем всей честной компании того хотелось бы.
Первым тревогу поднял Масдай.
– А вам не кажется, уважаемый маг, что заклинание ваше то ли поизносилось, то ли прохудилось? – нервно подрагивая ворсинками, брюзгливо поинтересовался шершавый шерстяной голос.
– В смысле? – снисходительно фыркнул из-под капюшона нового плаща Адалет: к разочарованию путников, гидрофобность на одушевленных существ наложению не подлежала.
– В смысле, вода на меня льет, как из ведра, вот в каком смысле! – огрызнулся ковер.
– Ну естественно, – важно подтвердил старик. – Льет. На то он и ливень. Только вода эта на тебе не задерживается. Как в гостинице.
– В гостинице не задерживалась, – терпеливо согласился Масдай. – А сейчас задерживается, скапливается и даже, по-моему, размножается.
– Не может быть, – сказал, как отрезал волшебник и высокомерно оттопырил нижнюю губу. – Это тебе кажется. Автоиндуцированная гидрофобия. В сопровождении параноидального синдрома.
– Значит, фобия? – переспросил ковер.
– Да.
– В сопровождении синдрома?
– Именно, – авторитетно кивнул старичок. – Так что, успокойся и…
– Успокоиться?!.. Успокоиться?!..
Долготерпение, качество и при иных обстоятельствах не входящее даже в седьмой десяток добродетелей ковра, растаяло под потоками лотранского ливня как рафинад, и Масдай – само воплощение гидрофобии на Белом Свете – взорвался возмущением и брызгами.
– Хорошо, я успокоюсь! Я-то успокоюсь, да, пожалуйста, хоть сейчас!.. Но только когда через полкилометра мы грохнемся…
– Да никуда мы не грохнемся! И вообще, мне непонятно твое паникерское настроение! – сердито пристукнул пухлым кулачком по спине их воздушного корабля чародей, задетый за самое болезненное, после пребывания в стране отряжских богов еще не совсем отошедшее – искусство и репутацию старейшего на Белом Свете мага.
– Хорошо, поправка принимается, – сквозь стиснутые ворсинки с ядовитой любезностью согласился Масдай. – Когда через полкилометра Я упаду, надеюсь, что никакие фобии и синдромы не помешают вам счастливо продолжить свой путь!
– Не вижу оснований… – оскорбленно вскинулся было Адалет, но тут конец научной дискуссии положила царевич.
– Поглядите… Он действительно промокает! – тревожно продемонстрировал Иванушка спутникам пальцы мокрые то ли от воды, льющейся с неба, то ли от воды, уже успевшей впитаться в шатт-аль-шейхскую шерсть.
– Масдай, разворачиваемся – и обратно, – вздохнула Серафима. – Кажется, магия и впрямь дала течь…
Как ни бился Адалет, как ни пытался исхитриться и приспособиться, но его заклинание водонепроницаемости с позорным пшиком без вести пропадало каждый раз, когда на ковер садился хоть один человек.
– Хм-хм-хм… Какие мы там перебрали комбинации и варианты? – после полутора часов потерянного времени и двадцати литров вылитой на дрожащего от злости Масдая воды, волшебник решил сделать передышку и потянулся в карман за блокнотом, благополучно утерянным еще после третьего эксперимента.
– Никто не видел моего… э-э-э?..
– Нет, – озадаченно пожали плечами друзья, перерыв всю комнату.
Ковер мстительно промолчал.
– Ладно, так вспомню, – с раздражением отмахнулся Адалет и принялся загибать пальцы, хмуро косясь на Масдая, словно и дождь, и бесполезные заклинания, и потерянное время, и пропавший блокнот – всё было исключительно его виной.
– Двойное нанесение непромокаемости пробовали… – стал медленно проговаривать он, сосредоточенно покусывая недоеденный за время экспериментов карандаш. – Трансгрессию перпендикулярных потоков Никовальди пробовали… Модуляцию случайного вектора гидрофильности тоже… Гиперрастяжение межструйных расстояний… так… Мобильное стасисное поле Бугенгерца… угу…
Сенька вздохнула и незаметно исчезла, но появилась как раз под занавес внушительного списка напрасных усилий.
– …кренделяция Шмонделя в пропорции четыре на три… потом четыре на четыре… и, наконец, четыре на…
– Десять, – громко сообщила всем заинтересованным лицам она.
– Десять?.. – сбитый с толку, удивленно оглянулся волшебник. – Десять?.. Что за бред! Десять! Ха! Самому Шмонделю не пришло бы в голову ничего подобного, Серафима, а ведь какой только бред не приходил ему в голову, как сейчас помню!.. Нет, девица. Десять – исключено.
– Но на меньшее он не согласен, – пожала плечами царевна. – И я бы на его месте не согласилась.
– Кто? – заморгал непонимающе Иван.
– Ну, этот…
– Шмондель?!.. – маг вытаращил глаза и выронил промокший, как лягуша, любимый блокнот, обретенный минутой раньше из-под сочащегося холодной водой брюха Масдая.
– Сам ты… такое слово… твое премудрие, – обиженно насупилась в адрес волшебника Сенька. – Я о хозяине гостиницы говорю, о Клаусе! Или Клаасе? Или как там его? Не важно. И, конечно, о лошадях. Лошади неплохие. Лично проверила. И если принять во внимание, что в эту сумму он поспешил включить стоимость ремонта комнаты Олафа, которую увидел только после нашего отъезда, и цену новой штукатурки для протекшего отчего-то под нами потолка зала, то сорок кронеров с нас всех – совсем неплохая цена.
Олаф застыл, натужно таращась в потолок и с выражением неземной муки на конопатой физиономии шевеля губами: высшая математика никогда не давалась ему легко.
Иван и чародей с задачкой справились быстро.
– Масдай поедет с кем-то из нас? – уточнил старик.
Сенька хотела сострить, но махнула рукой, и для разнообразия просто ответила "да".
– Десять кронеров за одного коня – это весьма сходная цена, – удивленно покачал головой Адалет.
– И ты говоришь, что мастер Клаас еще и захотел включить стоимость ремонта в стоимость лошадей? – царевич с недоумением уставился в честные супругины очи.
– Он так сказал, не я, – снова надулась Серафима.
Но пока сконфуженный своей бестактностью и постыдной недоверчивостью Иванушка тщетно искал подходящие для извинения слова, весьма успешно краснея при этом, она отвернулась с видом оскорбленной невинности и еле слышно пробормотала себе под нос:
– Правда, никто не утверждает, что он этого хотел.
С видом ученого, остановленного на пороге гениального открытия с занесенной для стука рукой, Адалет сунул блокнот мимо кармана, поискал и не нашел заложенный за ухо карандаш и снова обратил свое внимание на многострадального Масдая.
– Если бы у нас было побольше времени, я практически уверен, что смог бы разрешить эту проблему, небольшую, но действующую на нервы…
– На нервы, основу, кисти и ворс, – брюзгливо уточнил ковер.
– Вообще-то, я себя имел в виду! – недовольный прерыванием чародей дернул бородой, мокрой, как он сам и всё вокруг него в радиусе десяти метров. – Но я вижу, никого здесь не интересует, что величайший боевой маг всех эпох и народов занимается всякой ерундой в жалкой сырой каморке как какое-нибудь доброе бюро дурацких услуг… или наоборот?.. Неважно! Что я имел в виду, так это что в то время как Белый Свет дрожит перед перекошенной злобной мордой смертельной опасности, я, самый могучий волшебник во всем Белом Свете… Я… Э-э-э… Кхм. О чем это я?
– О морде.
– О нервах.
– О Белом Свете.
Три полезных подсказки прозвучали почти одновременно.
Адалет фыркнул, задумался на мгновение, собирая разбежавшиеся мысли в кучку, и горделиво продолжил, обращаясь к расстеленному почти во всю комнатку Масдаю:
– Что я действительно имел в виду, так это то, что я, безусловно, с минуты на минуту мог бы найти новую формулу, которая облагодетельствовала бы всех промокших путешественников Белого Света. Но из-за проклятой спешки иногда приходится откладывать самые благие наши начинания. Что ж. Станем довольствоваться малым. Сейчас я наложу на тебя сушильные чары, мы замотаем тебя в брезент, и к вечеру ты будешь сух, как дно Песчаного океана.
– А поскорее?
– Поскорее? – сварливо усмехнулся старик. – Пожалуйста. Хоть сию секунду. Но помни аксиому Пиромани: скорость высушивания прямо пропорциональна вероятности возгорания высушиваемого объекта.
– Ну хорошо, уговорил, – несколько поспешнее, чем позволяло его чувство достоинства, согласился ковер. – К вечеру – так к вечеру. Не то, чтобы я куда-то спешил.
Адалет, больше не замечая вокруг себя никого и ничего, вылетел из комнаты в коридор мрачнее целого грозового фронта. Олаф последовал было за ним, но на пороге остановился, повернулся к лукоморцам и, нерешительно откашлявшись, произнес:
– Слушайте, ребята… Я тут, что наш кудесник говорил… про волхвования свои… ни хела горячего не понял. Кроме одного слова. Но и его – не совсем, а почти… Половину понял, а половину… как бы не совсем… А интересно ведь… Все-таки единственное слово…
– Какое? – уточнил Иванушка. – Если мы знаем – скажем, конечно!
– Он тут столько налопотал, – покачивая головой, добавила царевна, – что без высшего волшебного образования ни в жисть не разобрать.