- …для футбольной команды. Для оркестра. Если что-то нужно для города… К кому бегут? Вайсы давно, с полвека тому, стали частью города. Вот что значит "Вайс. Галантерейные товары". А что же этот город? Он восстал против них, он жаждет их крови, хочет видеть, как ветер раскачивает их тела. И вот магазин остается у них за спиной. Только представьте, какую горечь чувствовал Вайс, когда проходил мимо закрытых ставнями витрин и знал, что в любой момент, а главное - неизбежно эти витрины разобьют, а магазин разграбят и сожгут дотла. Сожгут то, на что ушла жизнь двух поколений его семьи.
Вайсы слышат свисток поезда и продолжают свой путь. Дальше, еще дальше. Пересекают площадь. А на Главной улице - они. Ку-клукс-клан. Там их сборище. Сколотили помост, сгрудились на нем в своих инквизиторских балахонах и оттуда, сверху, подстегивают, заводят толпу. Человек тридцать, а то и пятьдесят, в белых балахонах - и толпа городских жителей.
Но они идут дальше. Идут к поезду. Что замечает Вайс краем глаза? Неужели один из куклуксклановцев обернулся и посмотрел на них? Так? Нет, ничего. Они продолжают путь. Представляете эту жалкую процессию? Муж с женой. Трое детей и детская коляска, в которой лежит все, что они надеются сберечь.
Вот и перрон. Вот поезд. Люди рассаживаются по вагонам. Проводник что? Правильно, поглядывает на часы. Потом смотрит вдоль поезда направо, смотрит налево. Вот-вот махнет машинисту, что пора трогаться. Вайсы устремляются к поезду, они спешат, проводник торопит: "Заходите в вагон". Вайс пропускает семейство вперед, он зайдет последним, прихватив коляску, и он все еще слышит, понимаете, слышит голос куклуксклановца и шум толпы - они совсем рядом, на соседней улице. "Очистим нашу землю кровью… Смерть паразитам… Смерть тем, кто несет с собой смерть… Смерть евреям…" Он ставит ногу на ступеньку вагона. "Слава Господу, я спас свою семью". И тут кто-то кладет руку ему на плечо. Он оборачивается и видит трех мужчин в капюшонах.
Чернокожая девушка появляется на пороге гостиной с кофейником. Мэйра протягивает руку - остановить служанку.
- …Вайс оборачивается и видит трех мужчин. "Куда вы собрались?" - говорит один из них. Чей это голос? Узнает ли его Вайс? Да какая разница? Кто-то из местных. Наверняка заходил к нему в магазин. Но разве сейчас это имеет значение. "Куда вы собрались?" Второй мужчина держит в руке факел. Вот он передает его третьему, а сам подходит к проводнику, указывает на жену и детей Вайса, которые уже в вагоне, и жестом приказывает высадить их на перрон. И проводник подчиняется.
Поезд трогается. Проводник, оглянувшись, качает головой и заходит в вагон. А Вайс и его семья остаются стоять на пустом перроне.
"И куда же вы собрались?" - "Сэр, - отвечает Вайс. - Ведь в листовках написано, что евреи… что евреи должны уехать из города…"
Мужчина в капюшоне подходит к нему вплотную. И говорит: "Боже мой, мистер Вайс, это же не про вас! Вы - наш еврей…"
Взрыв смеха потряс гостиную. Один из кузенов Морриса зашелся кашлем. Жена Франка звонко шлепнула себя по бедрам и посмотрела на свою сестру Мэйру, которая уже осушала платочком выступившие от смеха слезы. Франк покачал головой и усмехнулся. Моррис повернулся к нему.
- Вы - наш еврей, - повторил Моррис и тоже покачал головой, а потом кивнул чернокожей служанке, стоявшей в дверях, давая знак: "Да. Теперь можно". И она вошла с кофейником на пасхальном подносе.
БЛЮДО ДЛЯ СЕДЕРА
Был там изображен человек со старинным ружьем - замок то ли фитильный, то ли колесцовый, из рисунка не разобрать, да и что евреи понимают в ружьях. Но все же он красовался на блюде, вокруг него - слова на иврите: маца, марор, карпас, то бишь ритуальные угощения пасхального седера, а около каждого слова - маленькое углубление. А в центре, стало быть, "этот парень", как Франк прозвал его, со своим мушкетом…
"Прямо-таки средневековая сцена, - думал он. - При таком одеянии ему бы скорее подошел арбалет…" На парне был то ли камзол, то ли длинный жилет и меховой колпак. Художник как мог изобразил стрелка, затаившегося в засаде, а на заднем плане, обернувшись мордочкой к зрителю, сидел кролик.
- Даже я, - обратился Франк к человеку из Нью-Йорка, - даже я, при всем своем невежестве, знаю, что охотиться для еврея - не кошерно.
Слово "кошерно" он произнес с некоторой робостью, будто говорил: не стану отрицать, слово это я слышал, но рассуждать на подобные темы мне бы не хотелось, поскольку одно лишь происхождение такого права не дает. Уж не знаю, к лучшему оно или к худшему, но моя связь с традицией - всего лишь случайность.
- Очень редкая вещь этот рисунок, - ответил ньюйоркец. - Сейчас объясню. Вы совершенно правы: нам действительно запрещено проливать кровь, за исключением быстрого, безболезненного и совершаемого с чувством уважения к животному забоя, который осуществляется обученным этому делу человеком с соблюдением необходимых ритуальных требований. Вы правы, эта охота не кошерна.
- Как и сам заяц, - вставил Моррис.
- И заяц, - согласился ньюйоркец. - В отличие от кролика.
- А чем отличаются кролик и заяц? - спросил Франк.
Человек из Нью-Йорка начал объяснять, а Франк подумал: "Я сам себе противен. На кого я пытаюсь произвести впечатление? Чего добиваюсь этим проявлением любопытства, этими "еврейскими" вопросами? Ну что мне задело…"
- …а заяц, - продолжал ньюйоркец, - это иной вид. Вот и все, что я могу сказать на этот счет.
- Что возвращает нас к теме, - заметил Моррис, - о рациональности самих предписаний.
- Возможно, - сказал человек из Нью-Йорка. - Вполне возможно.
Пауза.
- Заяц, - напомнил Франк.
- Как-то возник спор, - сказал ньюйоркец, - о различных видах животных. Почему, например, рыба должна считаться парве, или, если хотите, нейтральной пищей, в то время как куры подпадают под понятие плоти?
"По-моему, все это нелепо, - подумал Франк. - Зачем я только притворяюсь?"
- В Талмуде описан спор мудрецов о гусях, - продолжал разглагольствовать ньюйоркец. - Дело в том, что однажды, отправившись в некую далекую страну, путешественники увидели гусей, которые гнездились на деревьях, и это наблюдение натолкнуло их на мысль, не следует ли такого гуся считать плодом.
Сказав это, ньюйоркец улыбнулся.
- В далекую относительно чего? - спросил Франк.
- В далекую относительно?..
Собеседник Франка задумался, пытаясь соотнести вопрос с темой разговора. Потом кивнул.
- Вавилон. Значит - относительно Палестины. Ведь это описано в Талмуде, следовательно, речь шла о стране, далекой от Палестины. Сегодня это Месопотамия, вчера это был Вавилон… Да и куда еще могли отправиться путешественники, чтобы увидеть гуся на дереве? - задумчиво произнес ньюйоркец.
"Ненавижу этого человека, - думал Франк. - И всю традицию ненавижу. Забава для рабов, именующая себя философией. С таким же успехом можно взять рекламу с пачки сигарет и корпеть над ней тысячу лет. - Он опустил глаза. - "Отличный табак, отобранный и обработанный особым образом, окутывающий вас облаком наслаждения". Сколько раз здесь попадается буква "о"? - спросил он себя. - И какие тайны мироздания это открывает?
Страна идиотов. Хотя, с другой стороны… Что бы могла означать столь часто встречающаяся буква "о"…"
- …законы… страна, из которой они пришли… - тянул ньюйоркец.
"…и сколько раз на дню мы вот так, с позволения сказать, судорожно дергаемся, почему-то называя это "смыслом"?" - думал Франк.
- Но отказываться от охоты? - спросил Моррис. - Не слишком ли?
Ньюйоркец пожал плечами.
- Так как же охотник оказался на блюде? - продолжал Моррис.
Ньюйоркец поднял палец. Франк почувствовал неодолимое отвращение.
"Как в карикатуре, - подумал он. - За столом судья. На скамье подсудимых старый еврей. "Если вы утверждаете, что невиновны, почему вы не объяснили это полицейскому, когда он вас арестовывал?" Еврей пожимает плечами: "Я же был в наручниках"".
- Якнехаз, - сказал гость. - Акроним, или мнемоника, для этапов седера. Я.К.Н.Х.З. - буквы, которые символизируют последовательность, порядок ритуальной трапезы - ведь и седер на иврите означает "порядок". Якнехаз. Кстати, вам, человеку, знающему немецкий, это не напоминает на слух словосочетание Jagd den Hase, "Охота на зайца"? Конечно же напоминает. Очень даже.
Ньюйоркец повернулся и обратился ко всем сидящим за столом.
- И уверяю вас, - сказал он, - услышав однажды, вы не забудете этого до конца своих дней. - Он поднял палец: - В этом и состоит удивительная прозорливость наших мудрецов.