- Гулять по берегу океана, дышать морским воздухом, читать книги, смотреть на закат, - сказала Юлька. - Мы найдём, чем заниматься.
- Месяц, полгода, - сказал он. - А что потом?
- Что-нибудь придумаем, - сказала Юлька. - Нельзя же всё время воровать и обманывать несчастных аборигенов.
"Нельзя, - подумал он. - Но если очень хочется, то можно".
Вечером заявился Леонид Борисович.
- Ты спятил?! - сказал он. - Жизнь только начинается.
- Не ожидал, что ко мне пришлют парламентёра, - сказал он.
- Да причём здесь парламентёры, - разозлился Леонид Борисович. - Мне будет трудно без тебя, почти невыносимо. Что за блажь с этой долей в пакете акций месторождения? Я не узнаю тебя.
- Я заслужил, - упрямо повторил он.
- Придумайте непробиваемый аргумент, чтобы расстаться с Х, - сказал Стальевич. - Х - слишком важный слон в этой шахматной партии, чтобы просто переманить доверенного сотрудника. Воспримет как личное оскорбление, и правильно, кстати, сделает.
- Но мне вы нужнее, чем ему, - добавил Стальевич.
- Не хотите, чтобы слон когда-нибудь стал королём, - сказал он.
- У меня сложное отношение к олигархам, - сказал Стальевич. - Я сам из чиновников, потомственных - далёкий пращур при Иване III начинал дьячком в Разбойном приказе, так и прошли из поколения в поколение в государевых кафтанах через эпохи и режимы. Так что нуворишей, пожалуй, я не должен любить по определению. Но я с собой борюсь. Не побоюсь показаться пафосным, но я намерен жить здесь, на среднерусской равнине. Новые русские такая же составная часть общества, как и все остальные, с ними надо учиться работать.
- Я беременна, - сказала Ксюха. - Не могу сказать, от кого точно - от тебя, от Андрея Петровича или ещё от кого.
- Будешь делать аборт? - спросил он таким тоном, будто речь шла о совсем посторонней ему женщине.
- Нет, - сказала Ксюха. - Хочу, чтобы родился мальчик. Представляешь, сколько генов он в себя вобрал.
- Что с тобой сталось? - сказал Леонид Борисович. - Это безумие - выпрыгивать из упряжки на финишной прямой.
- Может быть, я больше не хочу бежать в упряжке, - сказал он.
- Вот как, - сказал Леонид Борисович. - "Гордо реет буревестник…" Жаль. Я думал, что ты прагматик.
- Нам досталось тяжёлое наследство, - сказал Стальевич. - Огромная ленивая страна, где никто не хочет и не умеет работать. Разобраться, почему произошло этническое фиаско - занятие, безусловно, любопытное, но это дело учёных мужей. Мы же практики, нам бы на мине не подорваться. Я недавно прочитал, что самый яркий философ двадцатого века Витгенштейн отказался изучать Аристотеля. Сознательно. Он полагал, вопрос, насколько обосновано, что философия умерла, следовательно, у трупа ничему нельзя научиться.
- Не готов с вами согласиться, - сказал он. - Любой авангард строится, если внимательно посмотреть, на классических канонах. Например, Led Zeppelin или Deep Purple это средневековая католическая музыка, в новых ритмах, само собой. А русская панк-музыка - голимый деревенский хоровод.
- Я - не гуру, чтобы со мной соглашаться, - сказал Стальевич. - Тем более, верить мне. Ясно одно, с точки зрения общественной формации мы имеем ноль. Или нуль, если хотите. Общество предельно разбалансировано, хуже, чем советский "Запорожец". Предстоит каторжная работа по выстраиванию сословий, разделению интересов, формированию внятных ценностей, кнутом и пряником, как водится, постоянно предлагая сладкие морковки, чтобы прикрыть сгнившие помидоры. Без плана, во многом действуя исходя из складывающихся обстоятельств. Плана, увы, нет, и наивно полагать, что нам кто-нибудь его подарит. Работа на десятилетия, ни я, ни вы до первых впечатляющих результатов вряд ли доживём.
- Зачем? - спросил он.
- Затем, - сказал Стальевич. - Что для умного человека это более увлекательное занятие, чем просто спиздить денег и парить жопу на Мальдивских островах всю оставшуюся жизнь.
9
Примерно за год до миллениума Стальевич позвал его на рыбалку.
- Странно, - подумал он. - Стальевич терпеть не может отдыха на природе, не охотник, не рыбак. Тем более что зима.
- Старший сын бредит морской ловлей, - сказал Стальевич. - Марлины, баракуды, начитался Хемингуэя. Я ему обещал подарок после первой институтской сессии. Полетим на Тринидад, место тихое, вдали от туристических маршрутов. Возьми жену, для всех это семейная вылазка на пикничок. Нам же надо поговорить так, чтобы исключить даже ничтожную вероятность прослушивания.
- Мефодьич оказался мудрее, чем можно было предположить, - Стальевич разминает ногой тяжёлый как глина морской песок. Два мулата варят на костре похлебку из только что выловленного омара. - Он намерен уйти на пенсию.
- Когда? - спросил он.
- Официально объявят в канун нового тысячелетия, - Стальевич смотрит на растущие рядом пальму и сосну. - Интересно, как они здесь уживаются?
- Кто? - не понял он.
- Тропическая пальма и европейская сосна. Думаю, что его убедила дочь. Образ впавшего в маразм Брежнева крепко сидит в памяти.
- Прецедент, - сказал он. - Раньше с этого поста только выносили, в прямом и переносном смысле.
- Решение, в целом, верное, - сказал Стальевич. - Старику пора уходить. Слишком он из того, советского времени. Так что вопрос не в этом, вопрос - кто его сменит.
- И кто же? - спросил он.
- Вот в этом, как раз, и заключается фокус. Мефодьич не назвал преемника. Может, хитрит, а, может, в самом деле, не знает, кому передать власть.
- В окружении впечатляющих фигур нет, - сказал он. - Берёза, конечно, прёт как бульдозер, но из него президент, как из меня Папа Римский. А что Таня?
- Таню устроит любой, кто даст гарантии неприкосновенности, - сказал Стальевич. - Больше её ничего не интересует. Сдаётся мне, мой друг, что настало время сбросить одним взмахом руки все фигуры с шахматной доски и посмотреть по сторонам. Кстати, всё забываю спросить, как у вас отношения с Х на нынешнем этапе?
- Как поживает Ксюха? - они столкнулись с Леонидом Борисовичем в Белом Доме почти случайно. - Может, вернешь красавицу в alma mater? У нас для неё прорва работы.
- Никак, - сказал он. - Нянчит грудничка, Андрей Петрович витает от счастья.
- Зря ты его турнул из министерства, - сказал Леонид Борисович.
- Вопрос не ко мне, - сказал он. - Ксюха поставила ультиматум. По её мнению, переместиться из министерского кресла в камеру предварительного заключения очень легко. А у неё ребенок. По её же мнению, должность президента нефтяной компании куда более устойчивая.
- Как знать, - сказал Леонид Борисович. - Все под богом ходим. Тебе привет от Х!
"Между прошлым и новым затеряться легко, - подумал он. - Хорошая строчка, надо запомнить".
Идея Стальевича была сырой, но и вся их государственная деятельность тоже была вполне сырой. Картезианской, иногда посмеивалась Юлька, слушая его, движетесь методом проб и ошибок, слава богу, я в этом не участвую. По каким сторонам смотреть?
- Упростим задачку, - сказал Стальевич. - Есть всего две группы, способные к прагматическим действиям. Нарождающиеся олигархи и завидующие им чиновники. Вероятность консолидации каждой из этих групп вокруг одного лидера почти исключена, первые, на уровне подсознания, всё ещё боятся человека в форме, вторые - убоги по своему содержанию. Так что извечная русская беда - Семибоярщина - нам не грозит. Нам бы третье сословие, но его нет, а то, что есть, больше думает о себе, чем о стране. Тем не менее, выбирать надо в зазоре, чтобы человек был чужим среди своих и своим среди чужих.
- Зазор это мы? - усмехнулся он.
- Нет, - сказал Стальевич. - Мы за ширмой. Это наша судьба.
- Я встречалась с Леонидом Борисовичем, - сказала Ксюха. - Закормил меня в японском ресторане так, будто я из голодного Поволжья. Я, что, плохо выгляжу?
- Что предлагал? - спросил он. - Любовь до гробовой доски?
- Типа того, - сказала Ксюха. - Предложил возглавить закрытый бордель в Швейцарии. Сказал, что клиенты только свои, типа, зачем тебе этот совок с Андреем Петровичем, там чистота, горный воздух, дитя в цивилизованной обстановке вырастет. Странные существа мужчины. Искренне убеждены, что женщина должна быть или блядью или домохозяйкой, третьего не дано. Зачем мне бордель в Швейцарии, когда у меня здесь свой зоопарк, куда более привлекательный, - недавно он назначил её пресс-атташе администрации.
- У великих свои причуды, - сказал он.
- Да уж, звездятся со скоростью ветра, - сказала Ксюха. - Я тут смотрела выступление Х по ящику, так умильно рассуждал о несчастных нефтяниках в тундре, аж противно.
- Нужен такой, - помедлив, сказал Стальевич. - Такой никакой. Бесцветный, чтобы между струйками умел. Но умный. И, желательно, здоровый и спортивный, Мефодьич со своим пьянством уже всех задолбал. Что ты думаешь о…, я его ещё в Ленинграде приметил, подлез к питерскому как-то невзначай, неприметно, и также плавно отполз, когда питерский начал из себя Герцена изображать. Разведчик, одним словом.
- Я его почти не знаю, - сказал он. - Но у него же нет никакого управленческого опыта, не справится с нашей махиной.
- А кто справится? - не согласился Стальевич. - Все бездари. Я бы Пиночета пригласил с Леонтьевым, но не поймут, да и я сам себя не пойму. Как говорил Рузвельт, "демократия - не лучший способ управления, но хотя бы понятный". Наелись деспотизма за последние пятьсот лет досыта, хватит.
- По демократию, если не ошибаюсь, это слова Черчилля, - сказал он.
- Неважно, - сказал Стальевич. - В Питере его карликом называли, почти в глаза. Ничего, терпел. Значит, умеет плыть по обстоятельствам.