Огонь - Анатолий Кузнецов

Содержание:

• Глава 1 1

• Глава 2 3

• Глава 3 5

• Глава 4 8

• Глава 5 10

• Глава 6 12

• Глава 7 15

• Глава 8 16

• Глава 9 19

• Глава 10 21

• Глава 11 25

• Глава 12 26

• Глава 13 28

• Глава 14 30

• Глава 15 32

• Глава 16 34

• Глава 17 37

• Глава 18 38

Анатолий Кузнецов
Огонь

Глава 1

Известие о самоубийстве Димы Образцова ошеломило Павла.

Даже сейчас, сидя пятый час в междугородном автобусе, перечитав все газеты, перекусив и даже поспав, он не мог отвлечься от мрачных мыслей. Его мозг упрямо вспоминал давешние похороны и пытался что-нибудь понять в этой истории.

Может, это была иллюзия, что он пытается что-то понять, но, во всяком случае, ещё ни одна смерть, с которой приходилось ему сталкиваться в жизни, не потрясла его так конкретно. Так свирепо, реально своим… Чем, да, чем? Бессмыслием? Или, наоборот, таким глубоко лежащим смыслом, какого простому смертному средь тьмы забот и суеты просто не понять? И, кажется, непостижимость…

А было так. Дима Образцов поехал на Север писать очерк о каком-то комбинате. Уезжал бодрый, грозился привезти не только очерк, заказанный центральной газетой, но, если удастся, книгу. Очень весёлый и полный планов уезжал.

Никто не мог рассказать, что с ним произошло, потому что он жил там один, остановился в гостинице, ходил по комбинату, по стройкам, к рыбакам… Вдруг в редакцию газеты пришла телеграмма, что корреспондент умер, и спрашивалось, что с ним делать. То есть не с ним, а с телом.

Его нашла утром горничная. Она долго стучала, но открыть дверь не могла, потому что изнутри крепко застрял ключ. Дверь взломали, обнаружили жильца мёртвым, уже закоченевшим. Вскрытие показало, что он принял большое количество таблеток очень сильного снотворного - совершенно непонятно, где он столько достал и почему имел с собой. А может, он просто не мог уснуть и перебрал слишком много таблеток? Может быть, это было вовсе и не самоубийство, а несчастный случай? Но кто знает? Свидетелей тому не было.

Около недели длилась различная переписка, исполнение многих формальностей, потому что, как выяснилось, существует целый свод правил перевозки покойника. Наконец тело доставили - в большом запаянном цинковом ящике; и, учитывая, что оно, вероятно, имело уже непривлекательный вид, было решено хоронить Диму в этом ящике, не вскрывая.

Никто больше не увидел лица Димы. Участвовавшим в похоронах был представлен только его портрет - очень хорошая увеличенная фотография, на которой Димка был молод, женственно красив, оптимистично смотрел вдаль. В последние годы Димка был явно не таков, но льстивая эта фотография времён учёбы Димки в институте и стала толчком, вогнавшим Павла в странное состояние: заставляла она многое припомнить.

Дело в том, что Павел и Дима некогда поступали в институт вместе. Одинаково боялись, наберут ли нужные баллы, зубрили одни и те же учебники, сообща заготавливали шпаргалки, даже, кажется, отметки у них получились одинаковые.

Потом в общежитии пять лет спали на соседних койках, и не раз приходилось делить на двоих последнюю сайку.

Дима Образцов родился и вырос в деревне. Он пришел в институт, имея тощенький стаж работы в районной газете и буквально космическую тягу всё узнать, понять, увидеть. Город его ошеломил и сильно подхлестнул. А были у Димки прекрасные, большие и вопрошающие глаза, действительно что-то женственное. Он очень тонко чувствовал погоду, поражал всех точными предсказаниями… Пожалуй, что-то в нём было этакое есенинское, трогательное, что очень располагало к нему.

Как парень способный, он вскоре стал отлично учиться. Удачно писал разные заметки, которые всё чаще печатались, и каждый раз он приходил в восторг и очень мило, забавно гордился.

Потом Павел стал замечать, что Димка иногда слишком уж задирает нос. Появились в нём нотки самоуверенности, он рассуждал всё безапелляционнее, научился покрикивать и обрывать на полуслове всех, кого, видимо, считал глупее себя.

Статьи его стали наступательно-воинствующими, и случалось несколько раз, что его материалами газеты открывали на своих страницах целые дискуссии.

Сам он словно бы подрос, распрямил плечи, ходил широким, уверенным шагом, ни над каким вопросом больше двух секунд не задумывался, особенно отвечая на записки при встречах с читателями. Да, он очень полюбил эти встречи, и надо признать, что говорил он остро, напористо, убеждённо, задиристо, а это слушателям всегда нравилось.

Скорее всего ему хотелось походить на Маяковского, но, возможно, потому, что талант был не тот, Павел не раз с тревогой замечал, как Димка в общем-то убеждённо толчёт воду в ступе. Да ещё подозрительно часто повторяется, и не лучшим образом.

Видел Павел это лишь от случая к случаю, потому что, окончив институт, Павел и Дима стали работать в разных редакциях, к тому же в разных концах города, и. встречались не часто. Павла всегда, всю жизнь отталкивали самоуверенные люди, которым кажется, будто они все на свете уже понимают. На эту тему они, помнится, не раз и не два крепко поговорили с Димкой, но тот ни с чем не согласился, а только, похоже, обиделся. Так и вышло, что они стали по полгода не видеться.

Однажды дошел до Павла слух, что Дима Образцов сильно пьянствует. Спутался с компанией алкоголиков и неудачников. Напиваясь, костит всех и вся и почему-то особенно его, Павла. Однажды ночью вдруг явился к Павлу домой, угрюмый, злой, разбудил Павла и попросил рубль. Рубля не нашлось, Павел дал ему пять и, сколько ни уговаривал остаться, Димка и ухом не повёл: хлопнул дверью и как провалился, даже спасибо не сказал.

Вдруг Дима исчез. Как выяснилось, уехал на родину, в деревню. Не слышно о нём было примерно год. Снова приехал, опять бодрый, безапелляционно рассуждающий, косяками выдавал материалы, которые писал неизвестно когда, потому что продолжал жестоко пить.

И вот наконец поездка на Север - и это снотворное…

За окном автобуса пятый час тянулась одна и та же однообразная картина. Плоская, как стол, равнина до горизонта, изредка заваленный снегом городишко или быстро мелькнувшая деревня - и снова равнина, равномерно покрытая снегами. Вдоль шоссе тянулись, то взлетая, то опадая, провода; на обледеневших столбах изредка сидели нахохленные вороны, ветер ерошил их перья.

Глядя на них, съёживающихся под пронзительным ветром, он с особым удовольствием думал, что автобус попался уютный да тёплый. Печки грели что надо: откуда-то из-под сиденья так и пыхало жарким воздухом. Сиденья были в точности как в самолёте, откидывающиеся, покрытые белоснежными чехольчиками, окно можно было задёрнуть занавеской - всё это располагало к разморенной лени и сну. Пассажиров было мало, во всяком случае, и место рядом с Павлом, и оба места по другую сторону прохода были пусты. Аналогию с полётом создавали ещё мощный гул и лихая скорость, с которой этот серебряный венгерский "Икарус" буквально пожирал равнину, одним махом, небрежно обгоняя всё, что ни попадалось на пути, - грузовик ли, легковушка ли.

Павел посмотрел на часы: перевалило за четыре, - значит, скоро начнёт темнеть. Его беспокоила гостиница, и вообще это было не очень умно - выезжать на ночь глядя. Но срочное дело подгоняло, а с утра пришлось быть на похоронах, и Павел не простил бы себе, если бы не проводил друга в последний путь.

Срочное дело было следующее. Задувалась крупная домна. Мало сказать крупная - по тем временам крупнейшая в мире, сверхмощная доменная печь. Заметка об этом случайно попалась Павлу на глаза - короткая информация ТАСС в пять строк.

Внимание его остановило не то, что домна крупнейшая в мире. Их у нас строится много, и все крупнейшие, и мы уже привыкли к тому. Удивило его, что это должно произойти в посёлке под названием Косолучье.

Павел знал Косолучье, как свои пять пальцев. Там он мальчишкой жил, остались друзья, там даже случилась его первая любовь.

Неприметный был посёлок, пустяковый - и вдруг "крупнейшая в мире"… В мире - это всё-таки значит: на всём земном шаре!

Тот период жизни был не такой уж долгий: примерно от его десяти до шестнадцати лет. Отца перевели на Урал. От Косолучья в памяти остались равнины, лыжи, коньки да первый в жизни велосипед. Открытое всем ветрам и хлябям неуютное поселение да над грязной речкой, лишённой рыбы, дряхлый металлургический завод, истоки зарождения которого уходили в петровские времена.

Осталась в памяти драка. Жуткая, безобразная драка, как говорится, на почве ревности - из-за той девочки. Не до первой крови, а до полного изнеможения сил. С Федькой… Как же его фамилия? Простая, невыразительная такая фамилия, чуть ли не Иванов. Пожалуй, что так и есть. Иванов… Дураки были оба, а ведь здоровые уже были лбы.

Сейчас у Павла получилось "окно". Типография безбожно задержала гранки его последнего романа. Новую законченную повесть пока только читали члены редколлегии уважаемого журнала, с уважаемыми карандашами в руках. Написанный для газеты рассказ лежал пока "под вопросом". Уныло справляясь о его судьбе, Павел увидел эту самую тассовскую заметку в пять строк. Похвастался, что сам из Косолучья. Дальше было просто. Он подумал: "А почему не съездить на день-два? Время как раз есть".