…несколько секунд он ничего и не замечал. Потом какое–то беспокойство стало понемногу проникать в его мозг как бы извне, и через минуту Николаша осознал, что снова, как и вчера утром, совершенно не понимает ничего из того, что слышит. То есть, слова–то по большей части, кажется, знакомые, но звучат будто бы глухо - будто бы ныряльщик из–под воды говорит, не вынимая загубника изо рта - и что они вместе означают, не доходит до Николашиного сознания никак.
Николаша тоскливо заметался - защелкал, стал переключать программы, но это не помогло: "Везде то же" - шептал он, холодея. Рассказывает, например, ведущий о новостях, а Николаша - хотя слова, на первый взгляд, должны быть всё те же, какие всегда говорил и он сам - решительно не понимает: ни о чем тот говорит, ни какой смысл в его словах… "Смысл" - смутно вспомнилось Николаше.
Он, резче, чем следовало, хлопнул по кнопке выключателя. Схватил телефон; цепенея от тягостного предчувствия, стал набирать к себе на службу, номер долго был занят, Николаша шесть раз прослушал короткие гудки, прежде чем наконец раздался голос секретарши: "…?" В животе у Николаши заворочалась жаба - он ничего не мог понять. "Это я, я это - Николаша, я, кажется, заболел!" - прохрипел он в трубку, язык с перепугу еле ворочался. "Кто? Кто говорит? Я не понимаю!" - догадался он лишь по интонациям: секретарша, милейшая Наташечка уже сердилась. Николаша бросил трубку, будто она была виновата.
"Так, спокойно, спокойно, ничего не происходит, - забормотал он, понимая, что, конечно же, происходит, и происходит черт знает что. - -- Чувствую я себя - ну–ка… да, вроде бы, обычно, ничего похожего на вчерашнее: сознание не терял, невесть где и почему не оказывался - так что, спокойно, Николаша, спокойно…"
Он стал жалеть, что все же не пошел вчера к врачу, пока… Пока - что? - вдруг подумал он, еще больше - если это вообще было возможно в нынешнем его состоянии - холодея. Он стал припоминать и, чувствуя, как почва понемногу уползает у него из–под ног, припомнил, что как расстался… "давеча"… с тем загадочным типом в сквере, так вроде бы особенно и не разговаривал больше ни с кем. Ему казалось… да, ему казалось, он вновь начал понимать человеческую речь вокруг, но… стараясь припомнить: о чем же говорили - так и не припомнил ничего определенного. Он вскочил, стал ерошить стриженые свои волосы, стал ходить по комнате, поднимая страдальческий взор к потолку, затем устремляя его неподвижно в угол, однако четверть часа таких мучений не привели ни к чему: - - может, разговаривал днем вчера с кем–то, а может - и нет, сидел весь день за расчетами, вечером один шел домой, ни с кем не встречался. Да и то сказать - какие такие уж разговоры–то, одни междометия ведь большей частью: "ага", "неа…", "ну, будь" - вот и все разговоры; с козой можно так–то поразговаривать. Во рту у Николаши стало очень сухо.
"Врача бы нужно, - снова подумал он тоскливо, - хотя, какого же врача? Как вызывать, объяснять? Что делать–то… Пропал Николаша, совсем пропал…" - "Совсем пропал.." - что–то вдруг шевельнули в памяти у него эти слова, что–то такое… что лежит вроде и на виду, только на самом краю зрения: видеть - видишь, а осознать - никак не осознаешь.
"Старик! - вдруг зашептал он сам себе торопливо. - Ну, то есть, не старик - незнакомец, в общем, тот, тип - на скамейке, в сквере… Найти бы… Где же найти? где ж его найдешь… ну, где–то же можно его найти… если поискать… если…"
"Вот что. У него сумка была - пойду, говорит, в магазинчик… Не на метро ведь он туда приехал - в магазинчик сходить, значит живет где–то поблизости… Посидеть, подождать… может, опять где покажется…" Бессильно осевший было на диван Николаша снова вскочил и забегал из угла в угол: - "А почему ж не на метро?.. - опять задергался: - Вот - раз, около дома не было ничего, так он - на метро… Нет, нет, ерунда, - принялся уговаривать он сам себя, - живет поблизости, поблизости где–то там живет - найду… Выслежу!"
Он принялся торопливо одеваться, и это стало понемногу успокаивать: - "А даже и на метро - тоже ничего страшного, - рассуждал он про себя, натягивая ботинки, - он и еще раз может так вот - на метро… Выслежу. Дождусь: может, хоть к врачу упрошу отвести, объяснить там… - - эх, шнурок перетерся, - все…" - принял он первое внятное решение.
Николаша никак не мог попасть в замочную скважину ключом, наконец попал, запер, скатился по лестнице (жил на втором этаже) и уже без колебаний ринулся на поиски. Дверь подъезда захлопнулась за ним, будто поставила точку.
Около полудня приятный молодой человек, с виду невысокий, но и не коротышка, с открытым, хотя и немного тревожным лицом - обыкновеннейший и нормальнейший молодой человек, склонный, отчасти, к полноте - снова, как и вчера, сидел на скамейке, в сквере близ шумно, в обе стороны бегущего в этот час, кольца. Только теперь не сидел он, вяло опершись на спинку, с непроизвольно мотающейся от плеча к плечу головою, ничего толком не замечая и не понимая вокруг, а напротив: примостился на самом краешке, подогнув под себя ноги и схватившись руками за колени, поминутно еле удерживаясь, чтобы не вскочить, живо повертываясь то в одну, то в другую сторону на всякий звук - особенно на приглушенное расстоянием хлопанье дверей в подъездах домов, покоем обступивших сквер - и ощупывая каждого проходящего вблизи или вдалеке беспокойным взором, чтобы привскочив на мгновение, вновь и вновь разочарованно перевести его дальше - не тот, не тот…
Так прошло около часа. Николаша теперь сидел глубже, расслабленно вытянув ноги, продолжая свое наблюдение из–под полуприкрытых век, более не порываясь в предвкушении узнавания - вот, вот! - а медленно наливаясь сознанием назревающей неудачи и апатией.
Безучастно наблюдал он, как выглянуло на минуту солнце, иглами лучей в единый миг истыкав мягкую сырую вуаль, висевшую в воздухе со вчерашнего дня (а может - с самого начала весны, - сонно думалось Николаше, - а может - от сотворения мира…), как прозвенели по золотым солнечным тарелочкам на не совсем еще свободных ото льда дорожках - неряшливые после зимы пичужки, как снова затянулись прорехи в повисшей над землею камуфляжной сетке неба, отчего некоторое время все казалось темнее, чем было, и…
…в этих–то, мнимых минутных сумерках вдруг привлек Николашино внимание вновь кем–то забытый огонек в мансардном окошке смешного, разноцветного, боком к дальнему углу сквера вылезшего дома, что мимолетом заметил он вчера и - тотчас забыл, отвлекся на что–то, упустил это впечатление в глубину подсознания и не вспомнил бы уже вовек, не приведи его обстоятельства снова сюда, в этот сквер, на эту скамейку. Забытый кем–то, одинокий в ряду пустых и темных, по виду совсем нежилых окон огонек поманил его, и Николаша встал, двинулся напрямик по тающим, но местами еще покрытым ломкой ледяной коркой газонам, чавкая кислою, пузырящейся, хотя мерзлой пока в глубине землею, пачкая ботинки и не замечая того, будто влекомый слышным лишь ему одному волшебным голосом предательской дудочки, шагал, не отрывая взора от уютно льющего теплый, темно–желтый свет огонька.
Ступил на неширокую мостовую, окаймляющую сквер. Пересек ее, оставляя цепочку грязных следов. Сделал шаг на противоположный тротуар. В сени домов, очень старых, как вблизи оказалось, может, еще довоенных, его охватило какое–то смутное, смешанное чувство тишины, покоя и чуть слышного запаха тлена, какое бывает в старых–старых домах, где живут–доживают свой век очень добрые, но также старые–старые люди, где нет ни дочерей, ни сыновей, ни внуков - только эти старые, всеми забытые, и всех позабывшие люди, да их тени. Даже ставший к этому времени совсем неистовым шум близкого, рукой подать, потока транспорта - "экипажей" - хотелось сказать здесь, по эту сторону пролегшей странною, отгородившей остальной мир границею мостовой - доносился приглушенно и покойно, будто отделенный многими кварталами таких точно тихих домов и переулков. Николаша все так же - будто во сне - приблизился к дому со светящимся среди белого дня в ряду других, пустых и мертвых, окошком. Дом стоял подъездами в небольшой открытый двор. Николаша зашел во двор; чувство, владевшее им, усилилось: во дворе было совершенно тихо, как в какой–нибудь заброшенной деревне, как никогда не бывает в большом городе, даже ночью. Николаша наконец остановился, не зная, что предпринять дальше.