В них лежит только бумажник, набитый документами на имя Людовика Бальмена. Из них я узнаю, что старичок антиквар, адрес: бульвар Курсель, дом сто двадцать... Он холостяк, шестьдесят шесть лет...
Я откладываю бумажник в сторону.
Кроме него, в карманах была мелочь, связка ключей, серебряная зубочистка, чековая книжка на его имя, ручка из накладного золота...
Ничего необычного...
– Ну вот, – говорит служащий морга. Он закончил с Бальменом.
Теперь маленький старичок гол, как скелет морского языка.
Я осматриваю его фигуру.
– Никаких ран?
– Никаких, – подтверждает сторож.
Тут открывается дверь и появляется мужчина с бледным лицом, одетый в черное. У него розовая орденская ленточка, а лицо радостно, как надгробье.
– Господин профессор... – почтительно начинает сторож.
Я приветствую вошедшего. Он кивает, но живые его не интересуют. По нему сразу видно, что настоящие его приятели – те, кто навсегда перешел в горизонтальное положение... Он открывает маленький кожаный чемоданчик, вынимает из него несколько инструментов и начинает рассматривать папашу Бальмена сверху донизу.
Его осмотр длится довольно долго. Он чертовски добросовестен!
Наконец он распрямляется и смотрит на меня.
– Этот человек умер от сердечного приступа, – говорит он.
Мне кажется, я сплю.
– Вы в этом уверены, профессор? Еще секунду мне кажется, что он разорвет меня на части, но профессор, вероятно, не любит насилие.
– Абсолютно уверен, – говорит он. – Вскрытие даст нам формальное подтверждение этому. Короткий кивок, и он уходит.
– Раз он сказал, так оно и есть, – уверяет меня сторож. – Я ни разу не видел, чтобы этот парень ошибся. Дайте ему кость от бараньей ноги, и он вам скажет, от чего помер баран!
– Сердечный приступ! – бормочу я.
Честно говоря, ребята, я обалдел. Мысль, что тип помер естественной смертью при таких обстоятельствах, вызывает у меня досаду... На мой взгляд, в этом нет логики, а полицейские не выносят того, в чем нет логики...
Как бы то ни было, а меня эта история ни с какого боку не касается. Я работаю в Секретной службе, и такого рода дела – не моя сфера.
Поэтому я покидаю дом с морозилками с сознанием выполненного сверх всяких ожиданий долга.
Выходя, я нос к носу сталкиваюсь с инспектором криминальной полиции Шардоном – славным толстяком, не обремененным избытком интеллекта...
– А! – говорю. – Так это дело поручено тебе?
– Да, – отвечает он.
Он раскалывает в кармане арахисовые орехи и жрет их. Настоящая обезьяна!
У него выпирающее брюшко, а лицо светится безграничным самодовольством.
Я сообщаю ему все, что знаю.
– Самый улет, – говорю, – то, что он умер естественной смертью.
– Не может быть!
– По крайней мере так утверждает местный врач! Я хлопаю его по плечу. – Удачи, сынок!
У Маринетт в мозгах начали расти грибы. Когда она замечает меня, ее лицо освещается, как витрина на Рождество.
– А, вот и вы! Я уж думала, что вы обо мне забыли!
– Как вы могли даже думать об этом, моя лучезарная? Чтобы я забыл вас, мне должны были вбить в голову кол. Сейчас полдень – час, когда желудки начинают предъявлять профсоюзные требования. Я знаю поблизости один китайский ресторанчик. В нем никогда не поймешь, что ешь, зато все просто объедение. Come with me, darling 2 !
Комплименты, китайская кухня, английский! Это слишком. Она падает мне на плечо, и мне остается только одарить ее торжественным поцелуем взасос.
С такой девушкой достаточно хорошей жратвы, чтобы одолеть ее стыдливость. Так я думаю, поедая утку с ананасом, которая могла бы сойти за десерт. Иногда нужно добавлять кино, чтобы победить их последние сомнения, но это уже исключительный случай для по-настоящему добродетельных девушек. С Маринетт нет нужды вставлять между жрачкой и постелью киношку...