Старков плюнул и выключил телевизор. И взял в руки газету.
Так, а что у нас там хорошего?
Ничего хорошего.
Под колонной наших войск рванул мощный фугас. За что наши ошибочно отбомбились по ближайшей деревне. По поводу чего ближайший блокпост подвергся нападению неизвестных. И пришлось проводить масштабную зачистку.
Н-да...
А что в частной жизни?
Этого пристрелили, того взорвали, тех посадили, потом выпустили, после чего все равно пристрелили.
Остается культура.
Первую премию получил боевик...
Грустно.
Старков бросил газету и вышел на балкон понаблюдать за жизнью двора, потому что раньше ее не видел. Не до того было.
Ту иномарку наверняка угонят, слишком она неудачно стоит. А если кто-нибудь надумает прихлопнуть кого-нибудь из живущих вон в том подъезде, то он наверняка встанет вон в ту нишу справа от двери...
Просто понаблюдать за жизнью тоже не получалось.
Тоска...
Потом зазвонил телефон.
— Старков?
— Я! — обрадовался Старков, узнав голос своего непосредственного начальника. То есть бывшего начальника.
— Слушай, Старков, не в службу, а в дружбу...
Может, дело какое... Хоть даже изнасилование на бытовой почве...
— Тут такое дело... Журналюги меня достали. Вконец. Желают материал о сыскарях сделать. Позабористей. Вот я и подумал — может, ты им на это дело сгодишься?
— Так ведь я уже не работаю.
— В том-то и дело. Я тех, что работают, светить не могу. Сам понимаешь, им это ни к чему. А тебе терять нечего, ты не у дел. Встретишься, расскажешь им что-нибудь из своей богатой практики. Ну что, выручишь?
Журналистов Старков, как и все сыскари, не жаловал. Вечно они суют свои носы в чужие дела.
— Может, лучше Егорова попросить?
— Нет, Егоров не подойдет. Он без бутылки говорить не станет. А после бутылки не сможет. Давай, выручай, Федорович, на тебя вся надежда!
Пришлось выручить.
Журналист оказался очень даже ничего, потому что оказался не журналистом, а молоденькой и очень симпатичной журналисткой.
— А вы действительно известный сыщик? — с порога уточнила она.
— Я?.. Ну, не то, чтобы...
— А полковник сравнил вас с Шерлоком Холмсом.
— Меня? — поразился Старков.
— Вас.
— Ну, не знаю...
Ну, полковник, ну, удружил!
— Вы, наверное, неправильно его поняли. Он, наверное, имел в виду, что со времен Конан Дойла методы ведения следствия сильно изменились и сегодня Шерлок Холмс вряд ли бы смог работать даже рядовым опером.
Оживившаяся журналистка стала что-то быстро записывать в блокнот.
— Что вы пишете?
— Про Шерлока Холмса. Ваше утверждение, что он не дотягивает до современного рядового опера, будет интересно читателю.
— Погодите, это я сказал так, в целом...
— Но ведь вы действительно считаете, что герой Конан Дойла безнадежно устарел и вряд ли бы мог противостоять современному криминальному беспределу?
Старков совершенно растерялся. Черт его дернул ляпнуть про Шерлока Холмса...
— Я не это хотел сказать... Я хотел сказать... Вот что, вы лучше задавайте мне вопросы, а я буду на них отвечать, — предложил следователь перейти на более привычный ему стиль общения.
— Тогда я попрошу рассказать о каком-нибудь деле из вашей практики. О самом трудном деле.
Старков задумался. Самым трудным в его практике делом было расследование аморального поведения кандидата в члены партии старшего лейтенанта Гришуткина по поручению секретаря первичной парторганизации шестнадцатого ОВД в семьдесят пятом году. Но это читателю будет вряд ли интересно.
— Может быть, про Чикатило? Я участвовал в разработке одного из эпизодов этого дела. Журналистка поморщилась.
— Мне кажется, тема Чикатило исчерпала себя. Если только подать материал в неожиданном ракурсе.