Эта книга встанет в один ряд с "Школой для дураков" Саши Соколова и "Москва - Петушки" Венедикта Ерофеева. И дело не только в удивительном языке, которым она написана, а в силе трагического напряжения, на котором она держится.
Искренняя, преданная, хотя и не без щербинки, любовь. Психологическое насилие вполне определенно очерчивает портрет блаженного героя. "Опаздывают те, которых ждут… А ты себе не нужен…, - сказала мать". "Бобрыкин ненавистный" - маленький (не главный) мучитель в школе и муж подружки, когда дети повзрослели. Черты игры и сна, тщательно подобранные ряды перечислений. Перед нами некий фарс, карикатура и тонкая стилизация со множеством литературных пересечений. Прозой это назвать трудно. Инверсии, "срифмованные" смыслы, которые отскакивают, словно мячик, возвращаются: текст ритмически организован и… статичен, вместо единого речевого потока формируя произвольные островки, где открывается, варьируется, преобразуется ужас и волшебство обыденных, простых вещей.
Содержание:
Александра Николаенко - Убить Бобрыкина: История одного убийства 1
ЧАСТЬ 1 1
ЧАСТЬ 2 17
Об авторе: 36
Александра Николаенко
Убить Бобрыкина: История одного убийства
ЧАСТЬ 1
- Слушай, Элька, - пробормотал Сундуков, поддаваясь очарованию заповедной улочки. - Неужели мы когда-то были детьми?
- Меня другое волнует, - ответил, подумав, Флягин. - Неужели я когда-то стал взрослым?
Николай Якушев. (Люди на корточках)
Я мялку вынимаю
И начинаю мять.
Кого не понимаю -
Не надо понимать.
А то если подумаешь
И что-нибудь поймёшь,
Не только мялку вытащишь, -
А схватишься за нож!Олег Григорьев
Глава 1. Веревка
"Удавлюсь!" - подумал Шишин, и за веревкой в хозяйственный пошел.
- Куда собрался? - спросила мать.
- За веревкой. - Ответил Шишин.
- А-а… - сказала мать. - И мыла заодно купи. У нас все мыло кончилось, - добавила она.
- Земляничного? - поинтересовался Шишин.
- Земляничного, какого? - кивнула мать.
- А если земляничного не будет, дегтярного купить? - И Шишин посмотрел на мать довольный, радуясь, что вспомнил слово, которое все время забывал. "Дегтя - я-рное…", - подумал он.
- Дегтярным веревку себе намыль и удавись, - сказала мать.
"Ладно, земляничного куплю. Им от Танюши пахнет…", - и снял с крючка собачью шапку.
- Только денег дай мне, у меня нет их.
- У тебя их нет, а я печатаю! До смерти жилы будешь из меня тянуть, - бубнила мать, но денег Шишину дала.
"Жадная…", - подумал он, и за веревкой в хозяйственный пошел. "Мыло заодно куплю, а на всю сдачу куплю веревку и повешусь", - думал, вдоль забора неохотно плелся к переходу.
Магазин "Хозяйственный" через дорогу был, как все хозяйственные магазины. "Все хозяйственные магазины через дорогу. Почему?" - подумал вдруг, переходя дорогу. И испугался посредине, что светофор переключится, все поедут, и его раздавит насмерть. От страха опустил глаза и шел сутулясь, боязливо косясь на сонные дорожные столбы. Он светофоров не любил и турникетов тоже. В метро особенно опасно, возле турникетов - того гляди возьмут и треснут. "Схлопнут - и пиши пропало", - и турникеты проходил зажмурясь, удара ожидая, оглянувшись, думал с облегченьем: "Что, собака, съел?!" И если рядом не было людей, то дулю турникету показывал или язык. Но люди обыкновенно были.
"Повсюду люди", - с раздраженьем думал он. - "Битьем людьми набито, как в аптеке", - и редко удавалось турникету показать язык и дулю. Шишин не любил, когда повсюду люди, и людям тоже Шишину хотелось показать язык и дулю, но мать не разрешала баловаться и била Шишина ребром ладони по дуле или языку.
"Злая мать моя", - подумал, живым пройдя дорогу, и светофору показал язык. Пока не видит мать. И люди. "Не люблю людей".
День был тихий, белый. Снежным облаком лежало на крышах небо.
"Как в больнице", - и снег мочил ему лицо, и ветер безжалостно трепал за капюшон. А под ногами шлямкало и жижей воротило за шнурки.
"Жалко, все же, что меня машиной не задавило насмерть, - размышлял, шагая дальше. - Не надо было бы теперь в хозяйственный спускаться, веревку покупать. Там лестница у них такая скользкая, что можно шею запросто себе свернуть, ни разу чем-нибудь специальным не посыплют - сидят и ждут, пока я шею у них себе сверну". И Шишин, держась за поручень обеими руками, осторожно стал в магазин хозяйственный спускаться.
Еще не нравился ему у магазина козырек со снежным горбом. "Не убирают снега, паразиты, - думал он, опасливо косясь на козырек, - за что им только деньги платят…?" Шишин не любил еще, когда сосульки высоко висят, под самой крышей. Особенно в капель. Того гляди - опля! - и всё. Любил, когда сосульки низко, под какой-нибудь витриной бородой висят, чтоб можно их сбивать и обрывать руками. Шишин с детства любил сбивать и обрывать сосульки, сосать, пока не видит мать, или в кармане принести домой - и в морозилку. И посмотреть, что будет. Мать не любила, если морозилка сосульками набита, и выкидывала их.
"Злая мать моя", - он обернулся боязливо (всегда казалось Шишину что может мать следить как он в хозяйственный спускаясь, оглядывался, опасаясь, не следит ли мать за ним) дверь потянул, шагнул в тепло. Тепло дышало ацетоном, краской, порошками, дихлофосом…
"Клеенкой свежей пахнет", - он вдохнул. Любил, когда клеенкой свежей пахнет, как на праздник пирогами, и праздники любил, чтоб гости, когда придут с тортами и в пальто, дарили шоколадки. И он, задумавшись о многом, бродил меж полок в поисках веревки. На полках были круглые тазы оранжевого цвета, ежики для унитазов, кастрюли, крышки, шланги, лейки, лаки в черных липких баках, кружки, чашки… Скипидар.
"Скипидар…", - прочтя, подумал он, он так любил прочтя подумать, что прочел…
Он медленно дошел до края ряда, уткнувшись взглядом в обойные ряды, и вдоль рядов обойных раздраженно зашагал обратно, думая о том, что много слишком делают обоев, стенок мало. На все обои ни за что не хватит стенок. И не найдя веревки, к кассе подошел.
- Веревки есть у вас? - спросил у кассы Шишин.
- Какие вам?
- Обычные, какие?
- Обычных нет, - сказали из-за кассы.
"Обычных нет у них веревок, как не спросишь. Все с вывертом какие-то веревки, с подковыркой. И смотрят вечно из-за кассы, как на дурака", - и Шишин хмуро, пристально смотрел поверх прилавка, на черную чугунную сковороду.
- Крепежные есть. Бельевые. Австралийские, из шерсти ламы. Синтетика. Канат. Какую вам?
- Не надо мне канатов. Мыло есть?
- Вам земляничное? - спросили из-за кассы.
- Земляничное, какое? - ответил Шишин. Шишин только земляничное любил. Из-за Танюши. Земляничным мылом от Танюши пахнет, - вспомнил, и о Танюше вспомнив, угрюмо посмотрел вперед. Потом назад. Он так всегда смотрел назад после того, как посмотрел вперед: на мать, на кошек, на ворон, на то, как роют ямы возле дома, на школу и забор. На все. И Шишин снова посмотрел вперед, поверх, на черную чугунную сковороду.
- Есть только Ландыш, детское… Дегтярное еще… - сказали из-за кассы.
- Дегтярного не надо, - вздрогнув, буркнул Шишин. - А когда завоз?
"А если земляничного не будет, - учила мать, - не вздумай "Ландыш" покупать, его из кошек варят. Из кошек, понял? Понял у меня?" "Да понял, понял"; "Спроси у них, когда завоз, когда завоз, тогда пойдешь, и купишь. Слышишь у меня?" "Да, слышу, не глухой", - подумал он, и ждал, когда ответят из-за кассы, когда у них завоз.
- Не будет никаких завозов. Аренда кончилась, распродаемся, - сказали из-за кассы, - дегтярное берите, Ландыш, по закупочной цене. Канат. Берите, может больше и совсем не будет. Кризис!
"Мать тоже "кризис" вечно говорит", - припомнил Шишин, с неприязнью разглядывая ту, которая за кассой.
Красивая, почти что как Танюша. "Но все же не она", - подумал он и к выходу ни с чем пошел.
На улице завечерело тускло, серо, гадко. Как назло, встретился под самым козырьком опасным Шишину красивый Бобрыкин ненавистный, в лоснящейся бобровой шапке, белозубый, чернобровый, в широком шарфе, небрежно брошенном за спину, с румяными щеками, носом от морозца алым. И ветер, как обычно, дул, плевался Шишину в лицо, Бобрыкина придерживая дружески за спину.
- Здорово, Шишкин лес! Брателло! - Сказал Бобрыкин ненавистный, ухмыляясь, - ты не в курсе, у них веревки есть, обыкновенные? - добавил он.
И Шишин посмотрел назад, потом вперед. "Гораздо лучше, если знаешь, что будет впереди - без неожиданностей чтобы", - думал он и, убедившись, что впереди стоит Бобрыкин ненавистный, второй раз посмотрел спокойно, зная, что неожиданностей впереди уже не ждать.
- Тебе зачем? - поинтересовался он.
- Нужно… - отмахнулся Бобрыкин ненавистный.
"Меня, наверное, повесить хочет, сволочь", - тихо думал Шишин, угрюмо глядя снизу вверх Бобрыкину в лицо. Бобрыкин улыбался. "Мразь…", - подумал Шишин, уже совсем тихонько. Он всегда старался думать тихо-тихо, если лицом к лицу оказывался с тем, о ком подумал он.
- Нет обыкновенных, - сказал злорадно, ожидая, как огорчится у Бобрыкина лицо.