Вряд ли Василий сам нашел этот дом. Названия улицы нигде не было. Над входом стояло четырехзначное число.
"Ну и хорошо, - подумал он, - так даже лучше - не надо запоминать незнакомые слова. Далеко все равно не уйду". Он снова посмотрел на дом. Попытался почувствовать за его стенами теплоту родного очага, которую ощущал каждый раз завидев издали крышу своего дома в деревне. Когда ещё на подходе, с приятным томлением узнавал: слегка отогнутый конек, поврежденный ветром; рыжую раму чердачного окна, не совсем удачно покрашенную женой - потеки краски у резного наличника; трубу, слегка закопченную со стороны, где между кирпичей просачивались струйки дыма. Надо было поправить печь в доме - кладка стала расползаться от жара. Открываешь калитку, а с крыльца уже спускается жена в ромашковом переднике. Целует в щёку, обдавая ароматом приготовленного ужина. Хотелось обнять её тут же. Сильно прижать к себе и не отпускать. Положив голову на грудь, слушать, как бьется её сердечко. Но никогда этого не делал - сдерживался. Вон соседи глазеют из своих окон… А жаль… Сейчас бы всё по-другому…
Здесь же и сейчас - двухэтажный дом с темной крышей. Похож на призрак, спроецированный из кукольного домика детского конструктора дочки, много лет назад подаренного Василием. И теперь он словно вырос из прошлого, вобрав внутрь свою хозяйку и всё, что ей было дорого. А через минуту затянет в себя и Василия.
Вокруг, словно множественные отражения, стояли его двойники, такие же безжизненные, беззвучные и безучастные. Ни дыма, ни труб. Никто не выходил из них, и посреди притаившейся немоты улиц они казались ловушками.
Захотелось, чтобы вот сейчас отворилась дверь, и на пороге, раскрыв объятия, появилась дочь. А вместе с ней внуки, цепляющиеся за подол того яркого платья, в котором он видел Валерию по скайпу и которое очень нравилось матери.
Возможно, он и сам виноват, что так не происходит. Случилось какое-то нарушение в матрице или не сработал контакт, и весь планируемый алгоритм встречи получил иное развитие. Хотелось что-то изменить в этом пространстве, исправить, пока не поздно. Он поставил сумку на колено, открыл молнию, стал шарить внутри.
- Что-то потерял, Петрович? - спросил подошедший Тет. - Забыл вчерашний день?
- Ключи от дома! - хмуро ответил Василий, не прерывая своего занятия.
- Все шутишь! - усмехнулся Тет, подходя к прозрачной двери из пластика и открывая ее.
Василий, не обращая внимания, продолжал двигать рукой внутри, раздвигая и ощупывая свои немногие пожитки. Наконец, улыбнулся. А вот он! Ушастый серый медвежонок! Перчаточная кукла. "Заветный ключ" от чужого мира, виденного ранее только через окно монитора. Теперь он должен войти внутрь! Не застегивая сумки Василий, поспешил за Тетом. По дороге сунул в игрушку ладонь. Уверенно шагнул вперед, неся перед собой, как ему казалось, магическое животное!
Вторая дверь была деревянная с маленьким окошечком на уровне роста. Стоило ее приоткрыть, и холодный воздух, словно охранный пес, вырвался изнутри, вцепился пастью в лицо. Василий замялся в дверях, оглянулся. И тут услышал звучащий из глубины дома знакомый голос дочери:
- Что вы так долго?! Уже десятый раз подогреваю, а вас всё нет! Тет привычно пересек прихожую, скинул обувь у лестницы на второй этаж, прошел дальше на кухню.
Василий сделал несколько шагов и остановился посреди коридора. Снял с плеча сумку, опустил на пол. Поднёс надетого на руку серого медвежонка к лицу, зачем-то понюхал его, расправил стертый бархат. Пошевелил большим и безымянным пальцем, затем указательным. Кукла ожила. Вместе они осмотрелись.
Прихожей комнату назвать было сложно. Привычная вешалка или стойка для обуви отсутствовали. Только длинный пуфик при входе. Зато вдоль стены - большой сервант с декоративной посудой и фарфоровыми статуэтками. А вплотную к лестнице, ведущей на второй этаж, красовался полированный стол с вазой для цветов и стеклянной фруктовницей на ножке - они были пусты.
"Где же хранят уличную одежду? - подумал Василий. - А обувь снимают зимой? Или как в фильмах: с ботинками на постель?"
Из кухни вышла его дочь с полотенцем в руках. Дочь? Скорее, молодая женщина с её лицом, знакомым по монитору, и с темными на прямой пробор распущенными волосами до плеч.
А ведь за прошедшие пятнадцать лет он не видел ее волос - всегда были убраны на затылок. Красивое платье с рюшами трансформировалось в синие джинсы и розовую футболку с большим пурпурным сердцем на груди. Оно делало облик дочери трогательным и совершенно беззащитным, словно давало возможность заглянуть внутрь.
Голова Валерии показалась Василию непомерно большой, а маленькое стройное немного сутулое тело напоминало усыхающую от времени старушку. Голосом дочери она сказала:
- Что замер, не узнал?
- Я думал, ты ходишь в платьях… - нечаянно вырвалось.
Валерия улыбнулась, медленно подходя и вытирая руки о полотенце. Она в свою очередь рассматривала старого отца.
- Здесь их никто не носит, - закинув полотенце на шею, мягко положила ладони ему на плечи, - это я для вас с матерью старалась. Она же любит!
- Да, да… - подтвердил Василий. При упоминании жены ощутил горечь в горле, от необходимости лгать прямо сейчас, при первой встрече с дочерью. Ложь во спасение? Бог весть… И оттого, что дочь была похожа на нее в молодости. Те же густые волосы, брови, разрез глаз - тоже будут слушать его ложь.
Он словно окаменел от этой мысли и продолжал рассеянно стоять. Дочка заметила этот наплыв скорби и боясь, что отец расстроится еще сильнее, затормошила его:
- Ну, что ты пап? Чего скуксился? Все хорошо! Пойдем! - потянула отца за локоть. - Налить тебе чего-нибудь крепкого с дороги? Ой, а что это у тебя? Глядя на игрушку, она рассмеялась:
- Ты забыл, сколько Даниилу лет? - ласково приникла, чтобы не обиделся.
Он увидел близко ее дрябловатую, покрытую мурашками странно тонкую загорелую шею. Множество пигментных пятен на лбу и скулах. Лицо дочери было словно сшито из лоскутков плохо подобранных по цвету оттенков. Детская голубизна глаз потемнела, словно насытилась многолетней выдержкой, и теперь сочилась тихой темно-синей мудростью и пониманием.
- Это не ему. Не Даниле…
Дочка застыла в недоумении. Но тут ее осенило:
- Ой, о боже, не уж-то мой мишка? - воскликнула Валерия, - Тот самый! Я о нём и думать забыла! Как его моль не съела?! Охватив шею отца оголенными руками, она прижалась к нему, перекрывая распущенными волосами дыхание.
- Мать уберегла, - тихо сказал он. Обнял горячее худощавое тело совершенно незнакомой молодой женщины, и его окутало цветочным ароматом духов. И от ощущения доступности молодой женской плоти, собственной безнаказанности, отсутствия стыда ему стало не по себе. Возникло желание отстраниться и вздохнуть.
Но потому, как всецело было ее объятье, искренне, без жеманства, без какой либо чувственности или похотливости, с тем детским задором, с которым угловатым подростком она с разбегу вешалась отцу на шею, всецело доверяя ему свое тело. Словно весенний росток виноградной лозы, обвивающий многолетний заскорузлый питающий ствол, принимая ласку и заботу. Он ощутил в ней нечто свое, кровное, что так долго было недоступно и заставляло его страдать. С облегчением окунулся в тихую глубокую радость долгожданного единения, пришедшего душевного спокойствия с твердой уверенностью и потаенной надеждой.
Глава 7. Дочка
Он держал на руках эту маленькую женщину, словно невесомую бабочку, выглядывающую из кокона детского одеяла. Малышку, которая сама ещё не задумывалась о своём превращении. Жила всеобщей любовью, вниманием и переменчивыми поступками, зависящими от настроения. Выражала свои желания незамысловато, десятком неразборчивых слов, которые родители выучили наизусть и повторяли за ней, с нетерпением ожидая новых звукосочетаний.
Но сейчас она будто дремала, едва шевеля пухлыми пальчиками. Поглаживала ушки серого медвежонка, чья круглая голова покоилась в её детских ладошках. И вся она словно нераспустившийся розовый бутон, пылала в окружении накрахмаленной белизны пододеяльника. Чуть приоткрытые полные губки что-то шептали на своем тарабарском языке - быть может, баюкали любимую игрушку, без которой она теперь никогда не засыпала.
- Где ваши доктора? Где? - громким шепотом, чтобы не потревожить малышку, спрашивал Василий у толстой насупившейся медсестры, дежурившей в приёмном покое.
Та раскорячилась на стуле. Толстые ноги - в коричневых чулках с кружевами, напоминающими узоры, проточенные короедом в сердцевине сосны. Водит пальцем по раскрытому на коленях журналу, отыскивая нужную строчку. К уху прижата телефонная трубка. Сквозь пластик слышатся звуки Канкана. Осветленные волосы стянуты резинкой в пучок на затылке. Очки с пластмассовыми дужками опираются на самый кончик острого кукольного носика. Полы белого халата не первой свежести едва стягиваются на большом животе, цепляются половинками разноцветных пуговиц за надшитые сверху петельки из фиолетовой тесьмы.
- Сегодня воскресенье, - возмущенно шевелит крыльями ноздрей. Наклонила голову ещё ниже, будто нашла важную строчку.
- Гдееее доооктор? - Василий старался голосом просверлить панцирь равнодушия.