Главным произведением Яна Барщевского заслуженно считается "Шляхтич Завáльня", благодаря именно этому труду его имя осталось в литературе. Книга представляет собой единый цикл коротких рассказов, объединённых обрамляющим повествованием и общей фигурой слушателя.
Читатель видит все слои общества: крепостных крестьян и городских купцов, небогатых шляхтичей и крупных магнатов, униатских попов и монахов-иезуитов, убогих нищих и гордых чиновников, бродячих цыган и евреев-корчмарей.
Содержание:
Несколько слов от автора 1
Книга первая. Очерк Северной Беларуси 1
Книга вторая. Воспоминания о посещении родного края 18
Книга третья. Раздумья отшельника 35
Книга четвёртая. Попутчик 48
Попович Янкó, или Беларусь в первой половине XIX века 57
Дополнительно 62
Примечания 62
Ян Барщевский
ШЛЯХТИЧ ЗАВÁЛЬНЯ
или
БЕЛАРУСЬ
в фантастичных повествованиях
Несколько слов от автора
Среди белорусского народа ещё и ныне сохраняются отдельные предания давних времён, которые, переходя из уст в уста, стали такими же туманными, как и мифология древних народов. Жители этого края - Полоцкого, Невельского и Себежского поветов - бедствуя с незапамятных времён, совсем изменились в характере; их облик всегда несёт отпечаток тоски и унылой задумчивости. В их фантазиях всё время блуждают недобрые духи, которые служат злым панам, чаровникам и прочим их недругам.
Я родился там и вырос, их сетования и печальные повествования, как шум диких лесов, всегда навевали на меня сумрачные думы и с детства были моей единственной мечтой.
Некоторые из воспоминаний моей родины я описал в балладах, то были напевы моего уединения. Баллады стали началом того, о чём я намеревался поведать подробнее. Это в природе человека: от песен мы переходим к повествованию о том, что нас больше всего занимает. Должны выйти шесть томиков с рассказами, в которых изображены, в основном, места северной Беларуси, ибо этот уголок земли всегда пробуждает во мне самые милые воспоминания.
Я не перенимаю форм, которые использовали английские, немецкие или французские писатели; думаю, что чужеземный наряд будет не к лицу жителю Беларуси, ибо чужда ему болтливость иных народов. Форму я взял у самой природы. Сирота каждый день ропщет на свою злую судьбу, рассказывает про разные страдания, которые он вынужден терпеть на этом свете, и все его жалобы на протяжении жизни сливаются в единую повесть, хоть и не думал он сегодня о том, что станет рассказывать завтра.
Петербург, 1844, 8 сентября
Ян Барщевский
Книга первая. Очерк Северной Беларуси
Тот, кто держит путь с севера в сторону Беларуси, видит перед собой большие сёла наподобие местечек, белокаменные церкви и каменицы имений, обширные засеянные поля, кое-где небольшие сосновые боры или берёзовые рощи. Нередко слышит он протяжную и звучную песню крестьянина, которая далеко, насколько хватает глаз, разносится по полям, или мелодию пастушьего рожка, оглашающую горы и долины. В воскресные дни, когда солнце приближается к закату, встречает он деревенских девчат в праздничных ситцевых, а иногда и в шёлковых сарафанах, их сопровождают парни-ухажёры. Распевая народные песни, водят они хороводы, а старики сидят на завалинках, рассуждая про минувшие и нынешние времена…
Но когда путник приближается к границам Себежа и Невеля, то видит вдали перед собой раздольные тёмные боры, похожие на тучи, нависшие на горизонте, меж лесов - соломенные крыши домов бедных селян. Кое-где взор его встречает торчащий меж сосен железный крест покрытой мхом часовенки, перед дверями которой на двух сосновых столбах висят два либо три колокола; поодаль разбросаны могильные кресты и камни. Редко набредёшь там на добротно построенный панский дом; не много и церквей таких, в которых были бы заметны вкус архитектора или щедрость богатого основателя; и этот угрюмый и дикий пейзаж, начинаясь от реки Ловать, простирается до берегов Двины, где кончаются Полота и Дрисса.
На всём этом пространстве узкие каменистые дороги пересекают гористые места и, огибая дикие берега озёр, скрываются в борах. В убогих деревнях и в праздничные дни, и в будни - всегда царит какая-то понурая тишина; редко послышится песня жнеца или пахаря, и по этому напеву легко можно понять его тревожные думы, ибо неурожай здесь часто обманывает надежды трудолюбивого земледельца…
В этих краях прошли мои детские годы. Здесь, расставшись со своими юными товарищами по Полоцкой академии, не имея при себе иных книг, кроме нескольких латинских и греческих классиков, бродил я в приятных грёзах где-нибудь в тёмном бору или по безлюдному берегу озера; любил читать книгу природы, когда вечерней порой в вышине открываются страницы, на которых миллионами ярких звёзд написано всемогущество Божее. На земле, покрытой бесчисленными растениями и тварями, читал я о милосердии и промысле Создателя. Эта книга природы учила меня истинной поэзии, истинным чувствам лучше, чем нынешние речистые критики, которые хотят чуждые им ощущения и понятия, данные человеку от Бога, перешить, будто фрак, на свою фигуру.
Рассказы стариков о разных событиях и народные повествования, которые с незапамятных времён переходят из уст в уста, были для меня историей этой земли, отражением характера и чувств белорусов.