На следующий день началась суета, смотрели оружие, чистились доспехи, в общем, подготовка к смотру шла полным ходом.
Я также принимал активное участие в процессе, но голова моя была забита другими мыслями: если я хочу стать незаменимым лекарем, я должен оперировать, а как оперировать без наркоза? В свое время я немного увлекался химией и знал, что первый эфир алхимики получили еще бог знает в каком веке, и сейчас этот продукт, наверное, можно достать. Но, видимо, для меня было бы проще сделать эфир самому. Купоросное масло, как называлась сейчас серная кислота, я найду, а спирт? Ну, спирт придется делать самому. К счастью, перегонные кубы уже имелись, и мне ничего не стоило заказать самогон двойной, а то и тройной очистки и, пропустив его через березовый уголь, получить вполне приличный очищенный спирт. А далее смесь спирта и серной кислоты придется возгонять при невысокой температуре – и готов эфир. Конечно, концентраций и пропорций я не помнил, но главное ведь сама суть, а все другие вопросы решатся в процессе эксперимента.
Я сидел задумавшись: ведь эфир был получен где-то в тринадцатом веке, и прошло почти семьсот лет, прежде чем он стал использоваться при наркозе. Как же медленно движется человеческая мысль и что я натворю, если начну оперировать под наркозом! Не знаю, как история мира, а вот история России, если у меня что-то получится, наверняка изменится очень сильно, и что самое интересное – абсолютно неизвестно, в какую сторону. Мои размышления были прерваны толчком в бок, мой товарищ Феофан, которого все называли просто Фофан, засмеялся:
– Где, Данила, летаешь, небось уже девку в мыслях щупаешь.
– Да иди ты, Фофан, куда-нибудь подальше, какие девки? Все о смотре мыслю, как пройдет.
– Да что смотр, все как в прошлом годе. У нас все как положено, и кони, и снаряжение. Воевода придираться не будет. Вот вечером надо в кабак сходить, а потом по бабам.
– Ага, сходи, дурную болячку подхватишь, а я ее лечить не умею.
– Рассказывай, не умеешь ты! Вон у Кирилла Мефодьича шкура обратно к голове приросла, я такого никогда не видел. А тут уд вылечить не можешь.
– Если говорю, не могу, значит, нет.
– Ну ладно, ладно, в кабак-то хоть пойдешь?
– Пойду, мне как раз надо прицениться к хлебному вину. Требуется ведро купить для дела.
Прервал наш разговор сам боярин:
– Вы чего тут вместо дела лясы точите?
– Кирилл Мефодьевич, так мы уже все, что нам поручено, исполнили. Вот гляньте, все блестит, – бойко затараторил Феофан.
– И то верно, изрядно блестит, а за бойкость получи. – И боярин отвесил Фофану хороший подзатыльник, от которого тот кубарем полетел на землю, но тут же вскочил и поклонился в пояс:
– Спасибо за науку, Кирилл Мефодьевич, век вас благодарить и помнить буду.
Боярин рассмеялся:
– С тобой, Фофанишка, никаких скоморохов не надо, всех переплюнешь, – и, повернувшись, ушел в дом.
На следующий день был смотр детей боярских. Наши Дмитрий и Борис, сверкая доспехами, горделиво сидели на конях, рядом с ними грузно восседал отец, а мы стояли сзади как сопровождающие. На центральной площади перед входом в кремль столпились десятки таких же боярских детей, составлявших основу любого войска этого времени. Строя как такового почти не было. Группа дьяков во главе с воеводой медленно двигалась, проходя мимо стоявших бояр. Места на площади давно были распределены, и ссор из-за того, что кто-то незаслуженно встал вперед, пока не возникало. Но вот двое пожилых бояр не выдержали и вцепились друг другу в бороды, крича о нарушении местнического права и доказывая друг другу, у кого род старше. К моему удивлению, никто не смеялся, лица у всех были серьезны. Видимо, каждый из бояр примеривался: как, если что, отстаивать свои права. К нашей группе дьяки подошли достаточно быстро, что говорило о приличном положении нашего хозяина в местной иерархии. Но тем не менее легкую тень облегчения на его лице я заметил.
Нашу команду проверяющие осмотрели благосклонно, старания не прошли даром, все, что нужно, дьяками было записано, и мы через два часа поехали обратно в дом, или, лучше сказать, в усадьбу.
Настроение у всех оказалось праздничное, только вот Борис и Дмитрий были невеселы, они-то рассчитывали, что сразу отправятся на какую-нибудь войнушку, где быстро заработают себе чины и звания, но этого не случилось. Сам Кирилл Мефодьич тоже был доволен, сыновей определили хоть и не по высшей статье из-за их малолетства и неопытности, но и не по последней.
Дружине дали вольную на вечер, и все собирались в ближайший кабак. Я тоже намеревался посмотреть, как пили мои предки в эти времена, но не срослось.
Под вечер раздался громкий стук в ворота. Когда их открыли, во двор прямо на коне въехал воин. Удивленные таким нарушением традиций люди уставились на него. Но воин, пробурчав, что он – срочный гонец к боярину, прошел в дом, не дожидаясь, пока сам Кирилл Мефодьич выйдет на улицу. Через какое-то время прибежал Федот и сообщил:
– Данила, давай собирайся, поедешь с боярином Кириллом Мефодьичем, что-то там у воеводы срочное.
Когда я спустился с сумками, мой конь уже был оседлан, а боярин нетерпеливо накручивал круги на своем жеребце.
– Где тебя черти носят? – громко крикнул он, тут же перекрестился и, пробормотав: – Прости меня, Боже, грешного! – двинулся в открытые ворота.
Я прыгнул в седло и наметом полетел за ним. Через несколько минут мы въезжали в ворота кремля, возле которых провели сегодня много времени. Спешившись и кинув поводья встречающему конюху, мы прошли в высокий терем, а затем нас по узким лестницам провели в маленькую комнату. В комнате было душно и жутко воняло. На кровати лежал очень полный старик, по грудь закрытый покрывалом. Рядом с ним стояли какой то мужчина в европейском костюме и воевода.
Последний с изумлением посмотрел на меня:
– Это что, Мефодьич, твой лекаришка, что ли? Ты бы еще ребенка сюда приволок.
Кирилл Мефодьич насупился:
– Ты, Поликарп Кузьмич, язык-то придержи, если бы не этот лекаришка, может, меня и в живых сейчас не было бы.
– Да ладно, не обижайся, расстроен я сильно. Вот дядька мой захворал, месяц еле дышал, а вчерась вообще слег.
– Так, я смотрю, у тебя лекарь немец, чего ты меня позвал?
– Да понимаешь, молва прошла, что есть у тебя чудо-лекарь, только посмотрит, и уже легче становится.
– Поликарп Кузьмич, да бабьи это пересуды все. Ну сам посуди. Ты муж опытный, какие такие взгляды? Парня бабка-знахарка в лесу натаскала, как собаку. Вот он и лечит, но не взглядом, а руками и молитвой. Так, а немец-то что же, не помог?
– Да он серебро аккуратно берет, какие-то пилюли дает, вот кровь вчера пускал, а дядьке все хуже, я уже думаю, может, попа звать. Но сам знаешь, утопающий и за соломинку хватается, а дядька для меня не последний человек.
– Ну, Данила, давай, смотри болящего, – обратился ко мне Кирилл Мефодьевич.
Но тут вперед выступил европеец:
– Это есть что такое, малчишк лечить больной? Это есть нонсенс, толко в варварская Московия я видеть это. Я есть врач, закончить Болонский юниверситет, а тут знахар из лес. У вашего больной есть истечений желчи в легкие, и мозговая жидкость ушла в селезенка, необходимо пускат кровь и клизма ставить.
Но воевода грубо сказал:
– Помолчи, схизматик, когда православные говорят, ты уже месяц вокруг ходишь, серебра немерено выудил, а дядьке все хуже, толку нет от тебя.
Немец обиженно поджал губы и отступил в сторону.
Я подошел к кровати и откинул одеяло. На меня пахнуло запахом немытого тела и мочой.
Передо мной лежал крупный костистый мужчина, который тяжело и часто дышал, ноги его были отечны до колен, да и лицо также отекло со стороны правой щеки, которой он лежал на подушке. Я взял его за руку, чтобы прощупать пульс, и немец презрительно фыркнул. Не обращая внимания на фырканье, продолжил осмотр. Пульс был очень частый (наверно, больше ста ударов в минуту), слабого наполнения, но ритмичный. Я под возмущенное фырканье немца прослушал ухом легкие и сердце. Когда же перкутировал границы сердца, лекарь, кажется, все-таки понял, что я делаю, и заинтересованно приблизился ко мне. Я же пропальпировал живот. М-да, печень, как я и ожидал, оказалась почти в малом тазу.
– Кирилл Мефодьевич, мне можно с воеводой поговорить? – спросил на всякий случай боярина.
Он кинул взгляд на воеводу, а тот махнул рукой:
– Пущай спрашивает.
– Поликарп Кузьмич, а сколько лет вашему дядьке?
– Так шестьдесят шесть уж было.
– А когда он заболел?
– Заболел-то он давно, уже несколько лет, потом одышка началась, ходить не мог, задыхался, а потом уже ноги пухнуть стали, вот мы и подумали, что все теперь, отходит.
Дядька лежал с отсутствующим видом, как будто мы разговаривали не о нем.
– Поликарп Кузьмич, я вам так скажу: болезнь у вашего родственника тяжелая, сердце у него плохо работает. И эту болезнь вылечить нельзя.
Поликарп Кузьмич горестно вздохнул, а немец саркастически улыбнулся.
– Но если он будет регулярно пить травы и кушать, как положено при такой болезни, то ему станет лучше, и, может быть, он даже сможет ходить, отеки пройдут.
Воевода задумчиво посмотрел на моего хозяина:
– Так, говоришь, бабка в лесу натаскала? – И резко повернулся ко мне: – Быстро признавайся, чей будешь?
– Да Данила я, сын Прохора-кузнеца, легко это проверить, и записи в церкви про меня есть, – обиженным голосом протянул в ответ.
Но все равно – воевода смотрел очень подозрительно.
– Ты чуешь, Мефодьич, как парень говорит, так, что ли, лесовики бают?