Кухня представляла собой большое помещение с обшарпанными стенами, покрытыми остатками, когда-то блестящей масляной краски. По стенам стояли три газовые плиты, восемь столов, по числу комнат и на каждом столе набор посуды и керогаз, на случай если не будет газа. В кухне, в наибольшей степени стоял тот, специфический запах питерской коммуналки, который преследовал меня затем многие годы жизни. И иногда, находясь за тысячи километров от Ленинграда и совсем в другом времени, при вдыхании похожего "аромата", я в долю секунды возвращался в темную коммунальную квартиру своего детства.
Мой отец был коренной ленинградец и до войны их семья жила на Лиговском проспекте. В время войны отце ушел на фронт, мой дедушка умер от голода во время блокады, И после войны в квартире на Лиговке осталась жить только сестра отца тетя Нина. А бабушка уехала в деревню к своим дальним родственникам. Но в 1947 или 1948 году, моя тетя проснулась от странного шума и треска. Наученная блокадой, она за несколько секунд, оделась и выскочила на улицу, и тут она, вместе таким же счастливчиками, наблюдала, как их дом медленно разваливается на части, рассыпая балки и кирпичи почти до середины проспекта.
Через какое-то время, ей выделили комнату в таком же старом доме и почти такой же коммунальной квартире уже на Васильевском острове. Эту квартиру я знал хорошо, потому, что вместе с родителями почти каждый год приезжал в гости. Тетка была очень озабочена моим образованием. Из-за этого, дни каникул у меня сливались в походы в Эрмитаж, Кунсткамеру, Исаакиевский собор. К моему стыду, больше всего мое внимание в Эрмитаже привлекали мраморные статуи эротической направленности, а тетка, как раз стремилась поскорее провести меня через такие залы.
Ее соседом по квартире был пожилой администратор цирка, и у нас всегда были билеты на лучшие места, а в те годы билеты в цирк было не так то просто достать, однажды я сидел на первом ряду и открыв рот смотрел на Эмиля Кио, который в тот момент казался мне настоящим волшебником, а когда он поджег занавеску, за которой стояла девушка, только рука тетки удержала меня от того, чтобы не спрыгнуть на арену и не проверить обгорелый каркас клетки.
А кукольный Театр Образцова, где я в первый раз увидел кукольную постановку "Руслан и Людмила"
А балет "Золушка" в Маринке произвел вообще на меня неизгладимое впечатление. Мне в то время было уже десять лет, и я неоднократно бывал с родителями на балете в нашем городе. Но там это все не было таким ярким, праздничным. А когда на сцену полетели букеты цветов и раздались крики браво, я был вообще в растерянности. В нашем городе этого, не было принято. Все сидели молча и лишь к концу действия хлопали в ладоши.
Вечером я бродил по широкому коридору квартиры и периодически кто-нибудь и соседей зазывал меня в гости. Там на старинных комодах стояли дореволюционные фотографии, и бабушки соседки глядя на них, вытирали глаза, и говорили:
- Как при царе было хорошо!
Надо сказать что, по крайней мере, в этой квартире все соседи были достаточно доброжелательны друг к другу. За все годы я не слышал там ни одного скандала.
Вот и сегодня мы сидели в тишине вдвоем за теткиным столом, и я с удовольствием поедал теткины пироги и пирожные, запивая все это великолепие чаем.
- Тетя, - спросил я. - А кто эта девушка, которая выходила в коридор, я ее раньше что-то не видел?
Тетка несколько секунд с возмущенным видом оглядывала меня и наконец изрекла:
- Не зря мне Даша писала, что за тобой глаз да глаз нужен, сам от горшка два вершка, а уже девки на уме, тебе учиться надо, а не на девок заглядывать.
Но потом, сменив гнев на милость, снисходительным тоном сообщила:
- Да это к соседке нашей Тамаре Ивановне племянница Лиза с Псковской области приехала, голодновато там у них, особенно в прошлом году, помнишь ведь, что было.
Учится на вагоновожатую в трамвайном депо.
Еще бы я не помнил, что было в прошлом году. В сентябре 1963 году у нас в городе внезапно исчез из продаж белый хлеб, а черный начали сначала отпускать по буханке в одни руки, а потом и вовсе сделали его по талонам. Никто, конечно, никому не объяснял, почему, или из-чего это произошло. Лишь шепотом передавали друг другу, что в стране сильный неурожай зерновых. Зато я хорошо помню, что когда пришел из школы на следующий день домой, то мы пошли всей семьей в магазин и закупили там, столько манной крупы, сколько смогли унести. И целый год, бабушка, промолов эту крупу на мясорубке, пекла из нее булочки и пироги. А мы с Лешкой стояли каждый день по два часа в очереди, чтобы купить две буханки черного хлеба. Через полгода все таки правительством была в достаточно большом количестве закуплена канадская пшеница и накал социального напряжения был снят.
- Ну, тетя, что у вас с мамой разговоры все про одно, я же просто так спросил.
- Ничего просто так не бывает Сережа, если спросил, значит заинтересовался. Не нужна она тебе, шалава она, одни только танцы и парни на уме, вон уже совсем без трусов по дому ходит. Я Тамаре Ивановне сегодня в красках все расскажу, пусть-ка она хвоста ей надерет.
После завтрака мы пошли в комнату, где я приготовил документы для сдачи в приемную комиссию ВМА. Перекладывая документы, я еще раз вспомнил, как они мне достались. Для поступления мне надо было привести две характеристики, одну от директора школы и от комсомола. Исаак Наумович охарактеризовал меня следующим образом:
"Андреев Сергей Алексеевич родился 15 декабря 1948 года в семье военнослужащего в г. Владивостоке.
Отец кадровый офицер Советский армии ветеран войны, фронтовик, коммунист с 1942 года, Мать медицинский работник коммунист с 1945 года.
Сергей Алексеевич, за время учебы в школе N2 города Энска, показал себя прилежным учеником, ответственно относящимся к учебе и порученному ему делу. Андреев активно участвовал в общественной жизни школы, регулярно проводил политинформации. Является комсомольцем с 1963 года. Андреев верен линии партии и предан идеям построения социализма в нашей стране.
Андреев проявил отличные знания и смог сдать экстерном экзамены за десять классов.
Администрация школы рекомендует Андреева Сергея для поступления в Военно-Медицинскую академию, как достойного кандидата, могущего в дальнейшем с пользой для страны распорядиться полученными знаниями."
К сожалению, получить подобную характеристику от Наташки Осиповой было просто невозможно. Наташка, уж не знаю, почему невзлюбила меня с момента моего появления в первом классе. Когда моего отца перевели в Энск, и мы вместе с ним приехали, учебный год давно шел, и когда меня привели в первый класс, то попытались посадить с Наташкой, но я, увидев ее длинный нос, что-то сказал по этому поводу и сел к Ане Богдановой. Наверно корни неприязни у Наташки ко мне появились после этого случая.
Поэтому, я решил даже не утруждать себя беседой с ней, а пошел за характеристикой к комсоргу школы, десятикласснику, который неровно дышал к Маше Сидоровой. Естественно характеристика мне была дана в самых лестных выражения.
Узнав об этом, Наташка долго брызгала слюной, кричала, что этого так не оставит, но, в конце концов, заглохла.
Собрав документы, мы вместе с теткой вышли на улицу и направились к Среднему проспекту, чтобы сев на трамвай доехать до ул. Профессора Лебедева в приемную комиссию ВМА. Пока мы шли по 4 линии, я разглядывал окружающее.
По сравнению с 2014 годом в Ленинграде было несравненно чище, все улицы были выметены и вычищены, а дворники в форме и бляхами на груди все работали, пытаясь, вымести несуществующие соринки. Мне навстречу шло множество людей, и в них было некое отличие от времени, в котором я жил. Это были лица знающих себе цену людей, людей, которые были уверены в завтрашнем дне, что никто не выгонит их с работы, не отберет квартиру, а если даже что и случиться, то государство со всей силой закона заступится за них. Никто из них не торопился с загнанным озабоченным видом на работу, как в наши дни торжествующего капитализма.
Большинство людей были коренные жители, это было заметно по их спокойному виду и разговорам без матов и выкриков. Даже стайки подростков, периодически попадавшиеся навстречу, разговаривали тихо и не приставали к прохожим. Боже мой, дойдя до остановки трамвая, я так и не увидел ни одного милиционера. Ни одного нищего, ни одной бабульки с протянутой рукой. И почти ни одного кавказско-узбекского лица. Зато военных на улице было много. В основном старшие офицеры от майора и выше они с деловым видом с тяжелыми портфелями целеустремленно двигались по своим делам.
Дойдя до остановки, мы сели на трамвай и отправились в путь. Из приемной комиссии я возвращался далеко не в таком радужном настроении. Документов у меня не приняли, председатель комиссии пожилой подполковник медицинской службы внимательно ознакомился с моими документами и сообщил:
- Молодой человек, я не могу разрешить комиссии принять ваши документы. Вы к сожалению не подходите нам по возрасту. Об этом четко сказано в правилах приема документов. Мне нравится ваша настойчивость и документы у вас впечатляющие, так, что приезжайте к нам через два года, и мы с удовольствием дадим вам право принять участие во вступительных экзаменах. А пока езжайте домой, и готовьтесь к следующему поступлению в 1966 году.
Пока мы ехали домой, я лихорадочно перебирал варианты, и искал выход из положения, а тетя Нина тихо хлюпала носом, искренне переживая за мои дела.
Неожиданно я подумал, а почему я должен в точности повторять свой путь первой жизни. Ведь в нашем городе есть университет, пусть он и не сравним со столичными, но, тем не менее, медицинский факультет там есть, и уже несколько лет.