- Ядовитый газ, намного более мучительный, чем знакомый тебе по фронту иприт или хлор. Люди умирали от него в страшных корчах чуть ли не полчаса. А культурные, - Арчегов так протянул голосом это слово, что царь отшатнулся, - германцы смотрели в окошечки и делали записи, рассчитывая наиболее экономичную дозу газа. Скупые они - пусть смерть будет дольше людей мучить, зато какое сбережение ядовитой гадости? Трупы разрубали и в печки крематориев отправляли, а пепел на поля. Для лучшей урожайности. Или из людей мыло варили - тоже польза в хозяйстве. Все пригодится. Вот так они и несли свою "высокую культуру" для русских.
- …?!
- Это правда, Мики, чистая правда. - Арчегов произнес слова настолько тихим голосом, что Михаил Александрович моментально взмок и принялся вытирать платком обильно потекший пот.
- Семен не мог этого делать…
- А я и не говорил, что он такое творил. Придушил бы враз за такое! Но вот руки свои к сему мерзкому занятию Фомин приложил!
- Он воевал с большевиками!
- Заладил! Не горячись, Мики. Да, воевал с коммунистами, считая их врагами. Это так!
- Но разве большевики не враги?! Посмотри, что творится кругом. Ты же их дела хорошо видишь, в Москве был, переговоры с ними вел.
- Да я не возражаю тебе! Враги они России, враги. Иначе я бы с ними не воевал сейчас. Но дело в том, что после 22 июня 1941 года их уже надо оценивать совсем по-другому!
- Что, они в один день совсем другими стали? - Михаил Александрович спросил с иронией, его затрясло самым натуральным образом - кровавая, совершенно безумная цифра в 20 миллионов погибших соотечественников намертво вплавилась в разум и душу.
- Да нет, конечно. Только они смогли поднять народ на войну, спасти его от уничтожения нацистами. Видишь, Мики, большевики не только несли зло, иначе бы их просто скинули и раздавили.
- Ты хочешь сказать, что вторая война с германцами есть война добра против зла, большевиков супротив нацистов? - Теперь ирония прорезалась в голосе монарха, и особенно жгучее неприятие прозвучало на предпоследнем слове, такое, что Арчегов его сразу ощутил всей кожей. Генерал натянуто усмехнулся, раскуривая папиросу.
- Большевики для нашего народа зло привычное. А вообще, я что-то не припомню, чтобы наше государство для народа всегда добрым было. Разве не так? Стоит поковыряться в нашей истории хорошенько - такое там найти можно, что волосы дыбом встанут. Понимаешь, о чем я?
На слова генерала Михаил отвечать не стал, только кивнул в ответ - как говорится, крыть на такой риторический вопрос было нечем. Арчегов же продолжил разговаривать дальше, медленно и спокойно, делая неторопливые затяжки папиросой.
- Привычное зло, я бы так сказал. Зато нацисты с Гитлером не зло… нет, не зло! Это наяву оживший кошмар, который нормальному человеку и представить нельзя. Это как сам… Ну тот, не к ночи будь упомянутый, рядом с мелкими бесами. И с ним самим, чтобы покончить с последними тварями, наш Семен Федотович соглашение подписал. С сатаною! Причем пролитой русской кровью, и это не аллегория. Натуральная кровь лилась, потоками! И он к этому делу руку приложил. Ну и как такое оценивать?
Михаил Александрович молчал, только под смертельно бледной кожей на щеках заходили желваки. Арчегов затушил окурок и наклонился, тихо, с нескрываемой горечью выплевывая слова.
- На фронте наши солдаты в атаку на немцев шли - а их пулеметами слоями косили. Вина в том советских "енералов" велика, они по-другому и воевать тогда не умели. Вот и получали каждый раз сотни новых "ржевов". А немцы патроны спокойно везли через Брянщину и Орловщину, совершенно не боясь наших партизан, что повсюду диверсии оккупантам устраивали, из пулеметов продолжали дальше наших бойцов скашивать. А потому спокойно везли, что в тех местах "борцы с коммунистами" в услужение нацистам подались, против своего собственного народа. И как их после этого называть прикажешь? Молчишь? Тогда я скажу - это каины, предатели!
- Они с большевиками воевали!
- Заладил, как заевший патефон! Эти ребята в первую очередь со своим народом воевали, который за свое существование, за право жить и дышать всем миром на войну с немцами поднялся! Понимаешь это?! За право жить, растить детей, а не подыхать в газовых камерах! Большевики просто этот народный подъем грамотно использовали!
- Так ведь они же ничего не дали людям после победы!
- Не дали! Но разве они первыми такое проделали? Брат твоего прадеда тоже народный подъем использовал и французов из России вышвырнул, как Сталин фашистов. И что потом было? Освободил ли царь-батюшка крестьян от крепостного рабства?! Или цинично произнес, что благодарный наш народ получит свою мзду от Бога? Не так ли, Мики?! А ты представь на секунду, как бы сам назвал тех, что в прошлую войну с немцами не только агитацию вели, но и восстания в нашем тылу устраивали, когда ты Дикой дивизией на фронте командовал?!
Михаил вздрагивал, словно горячечные слова генерала жгли хлыстом - безжалостно. Но он потрясенно молчал, не находя ответа. Да и что говорить, если с подобным несколько лет назад сам сталкивался.
- И закончили свою жизнь они в томмире, как крысы, отринутые и собственным народом, и родной землей, по которой ходили. Нет, дрались отчаянно, в трусости не упрекнешь. Но ведь и здоровенный крысюк, в угол загнанный, до последнего вздоха дерется. Героем его тоже называть?! Родная земля их отринула, как гадов мерзких, в болотину, да под Поганым Камнем они свой путь и окончили! Как крысы!
Арчегов вздохнул и дрожащими пальцами достал из коробки папиросу. Сломал пару спичек, лишь потом смог закурить. Михаил продолжал молчать, только трясущейся рукой вытянул папиросу и после нескольких неудачных попыток тоже закурил. Оба молча сидели рядышком, дымя папиросами. И затянувшуюся паузу нарушил генерал, еще не остывший от гнева:
- Семен мог здесь по новой свою жизнь начать, Провидение ему такой шанс предоставило. Я потому поначалу за то прошлое… вернее, за будущее, ему глотку не порвал. Думал, поймет! Да ни хрена. Первый раз мы стрелять друг в друга прекратили, шаткий мир вроде установился, русские русских перестали резать. Радоваться всем нужно, а что он со Шмайсером натворил?! Снова русской крови полить захотелось?! Людей под пули, наших, в Москве под пулеметы подставили?! Нет, Мики, запомни на будущее - предавший раз, предаст два и три, он уже не остановится! И пусть Фомин не столько предатель, намного хуже - ненависть переполняла его, а потому принести добро в новой жизни он не мог! И я рад, что нарыв лопнул в мае, было бы намного хуже, если они ударили бы в спину потом, воспользовавшись нашей неготовностью. Вот об этом я ему и сказал, и он сам сделал свой выбор… Неожиданный для меня, не скрою!
- Почему неожиданный?
После долгой паузы глухим голосом Михаил Александрович нарушил свое затянувшееся молчание:
- Это я ему хотел отдать сегодня утром. - Арчегов вытянул из кармана наган, натянуто усмехнулся, скривив губы: - В нем один патрон. Но он сам выбрал себе смерть. И такую, какую приняли его подчиненные и товарищи. Танкисты не гибнут от пуль, они в огне сгорают!
- Я понимаю…
- Семен сам этого захотел, здесь его право. Но лучше так жутко смерть принять и хоть этим свою вину, вольную или невольную, искупить, чем на виселице вздернутым покачиваться, что было уготовано генералам Краснову, Шкуро и прочим.
- Их казнили за то, что они воевали вместе с нацистами?
- Да. Но многие русские генералы, хотя и ненавидели большевиков всей душою, предателями не стали. И воевать с собственным народом не пошли. Того же Антона Ивановича Деникина для примера взять…
- Дай мне!
- Зачем?
Удивление Арчегова было искренним, но генерал наган протянул. Царь внимательно взял оружие в руки, посмотрел камеры барабана. Усмехнулся с горестной гримасой, натянув на лицо улыбку:
- А ведь меня Семен от смерти спас. И в мае…
- Что в мае?
- Я чувствовал, что не то происходит. Мог их остановить, но…
- Что ты темнишь, Мики? - Арчегов напрягся, тон друга ему сильно не понравился.
- Ведь я тоже предатель, Костя. Потому что догадывался об их планах. И не остановил!
Последнее слово Михаил Александрович чуть ли не выкрикнул и с исказившимся лицом прижал ствол нагана к своей груди. И тут же потянул пальцем спусковой крючок…
Москва
(30 июля 1920 года)
- Что с тобою?!
Начальник особого секретного отдела ВЧК Глеб Бокий вскочил со стула в полной растерянности. Только сейчас его заместитель Лев Мойзес уверенно разворачивал перед ним перспективный план, чертя карандашом стрелки, но неожиданно лицо чекиста, и без того безобразное от уродливых шрамов, мучительно исказилось, а багровую от страшных рубцов кожу будто известкой обсыпали. Единственное око "уродца" (так его мысленно называл Бокий) выпучилось, словно решило вылезти из глазницы.
- Твою мать!
Терять Мойзеса было сейчас некстати, и он рванулся к двери с криком. Бокий прекрасно знал, что жизнь в главном здании бурлит только по ночам - допросы и пытки предпочитали проводить именно в это тихое время, когда человеческий организм наиболее восприимчив к внешнему и внутреннему воздействию, особенно когда оно проводится комбинированно. А раз так, то и чекистские медики основную работу проводили именно в эти ночные часы, постоянно наблюдая за узниками. А то многие подследственные контрики и прочие сволочи так и норовили "отдать концы" и "сбежать" таким образом от проводимого дознания.
- Врача быстрее!
- Стой! Не надо врача!