- До-ко-ле?! - слаженным многоголосым басом подхватили из толпы крикуны-подпевалы.
- Доколе? - отозвалось-таки взбудораженное заводилами вече.
Толпа разогревалась, и конопатый принялся за главное:
- А ведь в сем княже Александр пови-и-инен! Пошто князь бесерменами себя окружи-и-ил?! Пошто в дружину свою иноверцев принима-а-ает?! Пошто чернокнижие и колдовство богопротивное привеча-а-ает?
- По-што? - вновь ладно, как по команде, вопросили луженые глотки купеческих людишек.
На этот раз вече, однако, замялось, засомневалось, загомонило вразнобой. Одно дело возмутиться бесчинствами пришлых иноверцев, и совсем другое - кричать супротив князя, не единожды уже спасавшего Новгород от лютого ворога.
А Мишка Пустобрех все гнул свое, припоминая до кучи былые "грешки" Александра Ярославича:
- Пошто князь свеев бить ходил по своему разумению, не дожидаясь воли веча Новогородского-о-о?!
О том, что лишь благодаря стремительному рейду и внезапному нападению был разбит шведский ярл Биргер, Мишка не упомянул.
- Пошто немецкое небесное воинство князь воевал оружьем адовым - богопротивными громометами, губя свою и наши души-и-и?!
О том, что у неведомого и могущественного "небесного воинства", принявшего сторону ливонцев, имелось "адово оружие" похлеще, Мишка тоже благоразумно умолчал. И о том, что могло сотворить это оружие с новгородской ратью и Новгородом - не заикнулся.
- По-што? - азартно ревели крикуны.
Людской котел на площади волновался, бурлил, пыхтел паром, но взрываться не спешил. О Ледовом побоище со смертоносными громами, свистом незримых стрел и ревом невиданных боевых машин здесь еще помнили хорошо.
- Кабы князь не злил ливонцев, так шли бы товары беспрепятственно и от нас в неметчину и из неметчины к нам! - кричали одни.
- Кабы князь не противился немцам, лежал бы Новоград под ливонской пятой! - возражали другие.
- А не лежал бы! Немцы промеж себя нонче разобраться не могут. Новым магистром никак не обзаведутся. Мир нам с ними нужон. Тогда бы торговлишка процветала. Тогда бы богател Новоград!
- Купчины бы богатели да бояре, что дружбу с орденом водят, а простому люду от того какая польза?! Да и немцы за мир большую плату хотят - на колени поставить господина Великого! Все верно Ярославич творил!
- Долой Александра!
- Не слушай Пустобреха, люд честной!
Страсти накалялись. Спорили до хрипоты. Но замелькали дубинки - и сторонников князя слышно не стало.
- А пошто князь при себе чернокнижника Ваську, незнамо откуда взявшегося, держи-и-ит?! - вопил Мишка Пустобрех. - Пошто возвысил его-о-о?! Пошто воеводой постави-и-ил?!
Возгласы одобрения, согласный гомон... Нового княжеского воеводу тут побаивались даже больше, чем Арапшу, а потому и недолюбливали больше. Но все же и этого оказалось мало, чтобы окончательно всколыхнуть народ. И Мишка добавил:
- Так я вам сам скажу пошто, братия-а-а! Да за ради того, чтоб колдовством бесовским и балвохвальством вольного нашего господина Великого Новогорода под себя подмять, аки какую-нибудь "свинью" ливонскую-у-у!
А вот это уже серьезное обвинение. Мишка Пустобрех высказал вслух то, что подспудно давно уж терзало многих.
- Не люб нам такой кня-а-азь! - У конопатого от натуги аж глаза на лоб полезли. - Не лю-у-уб, братия-а-а!
- Не лю-у-уб! - вторили купеческие глоткодеры. - Во-о-он!
- Так нет же князя в городе! - пытался кто-то образумить баламутов. - Обождать надоть, браты! Пускай вернется спервоначалу Александр Ярославич, а уж после держит ответ перед вече, коли виновен.
- Не надо-о-о нам князя-а-а! Не пущать более Александра в Новогоро-о-од! Смерть княжьим людя-а-ам! Смерть бесермена-а-ам! Смерть Ваське чернокнижнику-у-у!
Оратору Ивановской ста еще пытались перечить из толпы, но десятки луженых глоток ладными выкриками заглушали отдельные разрозненные голоса. А где криков было недостаточно, в ход снова шли дубинки. Приготовленные загодя ослопы быстро утихомиривали недовольных. Пару раз уже сверкнула на солнце и обнаженная сталь. Оно и понятно: какое ж вече без доброй драки-то? Но в этот раз до массового мордобоя дело не дошло. Проворные купеческие наймиты шустро валили с ног самых голосистых оппонентов. Те же, что горлом не вышли, перекричать Мишку со товарищи уже не могли.
Через четверть часа Пустобрех и его многочисленные припевалы полностью заправляли вечем. Весьма кстати какие-то веселые краснорожие парни с шутками-прибаутками выкатили на площадь невесть чьи бочки с крепкой брагой. Крики у Никольского собора стали радостными, после - хмельными. И живой котел в конце концов взорвался. Сначала площадь вобрала в себя людей, толпившихся на прилегающих к Ярославову дворищу улочках и прослышавших о дармовом угощении, а затем выплеснула шумную человеческую массу к Волхову.
Разгоряченная, нетрезвая толпа направлялась на Софийскую сторону. Толпа валила на детинец. С окрестных улиц подтягивались, сбегались опоздавшие. Вливались, присоединялись, даже не разобрав, в чем дело. По привычному разумению "куда все, туда и я" - лишь бы не стоять в стороне. Людей с дрекольем стало заметно больше. Заточенной стали - тоже.
- Порешить насильников и бесерменов княжьи-и-их! - Мишка Пустобрех вел народ, упиваясь собственной значимостью. Где-то и он тоже раздобыл себе узловатую дубинку, коей размахивал сейчас воинственно и яростно. - В Волх-реку балвохвало-о-ов! Ваську - на косте-е-ер!
- А-а-а! О-о-о! - вторили сотни пьяных глоток.
- Торговая сторона Софийских бить идет! - визжали от восторга мальчишки, облепившие крыши и деревья.
На вечевой площади остались немногие. В сторонке - за Никольским собором под охраной гридей - с довольными улыбками перешептывалась группка богатых новгородцев. За бронями и шеломами плечистых телохранителей виднелись дорогие купеческие кафтаны. Да пара-тройка высоких боярских шапок. Да мозолило глаз черное пятно - ряса странствующего монаха. Что за монах, какой, откуда - и не разглядишь. Огромный капюшон полностью закрывал и лицо, и выбритую на католический манер тонзуру.
Глава 3
В горнице больше не молчали. Кричали, шумели, спорили. Бурцев слушал. Пока только слушал...
- Свое вече скликать надобно, Василь! - наседал Дмитрий. - Собрать народ перед Софией, объяснить... Чтоб супротив Торговой стороны было с кем выступить.
Ага, это для новгородцев обычное дело: созвать два вече перед Софийским да Никольским соборами, а после - на Волхов и стенка на стенку... Кто победит - тот и прав. Только не для того ведь его князь оставил, чтоб бойню кровавую устраивать. Да и нет времени затеваться с альтернативным вече. Если на Торговой за дело взялись предприимчивые ребятки из Ивановской ста, значит, у них там все уж схвачено. Вечевой колокол Николы - это последняя точка. Гудел он больше для порядка, традиции ради. Так что скоро... скоро уж повалит народ через Волхов.
- Дружину на мост выводи, Вацлав, - горячился пан Освальд. - Всю дружину до единого ратника. Стеной встанем, не пропустим бунтовщиков!
И это тоже не вариант. Дружины-то той - кот наплакал. Может ведь и не устоять перед разгоряченной толпой. А если заговорщики еще и на Софийской стороне народ баламутят, если вдруг ударят в тыл - тогда точно конец. Нет, нельзя выводить единственную сотню из детинца - сомнут мужики Новгородские, массой возьмут, задавят, затопчут.
- Гонца слать нужно за князем, а пуще - за владыкою, - заметил писец Данила.
Дело говорит ученый муж: был бы в городе Спиридон, может, и утихомирил бы толпу. Архиепископа-то своего новгородцы уважают. Не одно междоусобное побоище уж предотвращал владыка. Но когда еще тот Спиридон доберется до Новгорода?
За окном застучали копыта. Пронзительный крик ворвался в горницу:
- Идут, воевода!
Так... Вернулся еще один отрок, посланный наблюдателем на Торговую сторону. Парень не из пугливых - понапрасну орать не станет. Раз кричит "идут", значит, в самом деле, катится разгоряченная толпа к Волхову. Эх, революционеры хреновы!..
Совет загалдел с новой силой. Всяк доказывал свою правду. И тут, блин, вече базарное устроили!
- Хва-тит! - Бурцев грохнул кулаком о дубовые доски стола.
Стало тихо. Воевода поднялся. Глянул вокруг хмуро, зло. Все, демократия кончилась. Чрезвычайное положение в городе. Время отдавать приказы и приказы исполнять.
- Гаврила, снаряди двух гонцов к князю и владыке. Пусть выезжают с Загородского конца. Там сейчас должно быть безопаснее всего. Дмитрий, выводи дружинников на стены. И стойте там, покуда весь детинец не разнесут по бревнышку. И после - стойте. Бурангул, на тебе - лучники. Сыма Цзян, ты - в резерве. Жди в оружейной. В моей личной оружейной. Поможешь, если совсем туго будет. Ключ я тебе выдам...
- Моя понялася, Васлав, - кивнул китаец. На княжьей службе Сыма Цзян уже выучился сносно говорить по-русски. - Моя все понялася...
- Данила, ты собирай слуг, смердов и холопов княжьих - всех, кого найдешь в детинце. Пусть дружинникам подсобят - камни и стрелы подносят да готовят котлы с варом. Освальд, Збыслав, дядька Адам, баб и детишек гоните в княжий терем. Там стражу нести будете. Головой за них отвечаете.
Гордый шляхтич Освальд Добжиньский заартачился:
- Не прятаться нам надобно, не ждать бунтовщиков, а самим выходить навстречу, пока не обложили крепость со всех сторон.
- Ты отсюда никуда не выйдешь, пан Освальд, - жестко оборвал Бурцев. - Останешься в детинце. Вместе со всеми.
- Да почему, пся крев?!
- А потому что! Здесь семья князя. Здесь дети и жены княжьих людей. Здесь твоя Ядвига, в конце концов!
"И моя Аделаидка тоже здесь", - чуть не выкрикнул он.