К его немалому удивлению, в третий раз было намного лучше, чем в двух первых. Девушка сама страшно возбудилась, стонала и кричала, как сотня пернатых на "птичьем базаре", а от этого Петр возбуждался еще больше и все более активно прорывался куда-то вглубь, к какой-то сокровенной, ведомой только ему одному, тайне…
- Ваше величество, к вам обер-маршал по поводу поездки завтра утром в Петергоф, - от мягкого голоса девушки Петр вырвался из состояния блаженной неги, - и еще лейб-медик, он просит…
- Пошли они все… - Петр осекся, негоже говорить при даме такие грубости, и резко сбавил тон: - Солнышко, скажи им, все вопросы решим утречком, на свежую голову. А этой волшебной ночью я хочу только тебя одну видеть! И желать, и любить, - добавил после небольшой паузы.
Действительно, глядя на полноватое, но тугое девичье тело, он продолжал сочиться неутоленным желанием, будто провел годы в самом строгом воздержании.
Судя по всему, девушке говорить что-то и не пришлось. Стоящие толпой за дверью все прекрасно слышали и сейчас, и полчаса назад. И, судя по осторожным, но чрезвычайно торопливым шагам, вся шобла куда-то исчезла.
- Вот это у них дисциплинка, - удовлетворенно констатировал бывший гвардии сержант, - видать, для них я здесь крутой начальничек.
За спиной девушки в комнату просочился давешний Нарцисс, в каждой руке державший по шандалу с тремя зажженными свечами, и укрепил их на специальных подставках по обе стороны от кровати. Затем чернокожий сын знойной Африки беззвучно прошелся по опочивальне и задернул на всех окнах прозрачные и легкие на вид шторы. Потом исчез, аккуратно закрыв за собой двери.
Петр пристально смотрел на свою девушку, и та сразу же поймала его напряженный взгляд. Поймала и правильно поняла. У нее был неприкрыто радостный и горделивый вид, будто то, что сказал Петр, сразу поставило ее на недосягаемую для других высоту. Она напоминала ему изголодавшуюся кошку, которая наконец-то дорвалась до свертка с сардельками. Девица повернулась к нему боком и изогнула свой стан.
Через ночную шелковую рубашку просвечивало пленительное тело, а в дрожащих язычках пламени свечей оно выглядело неземным и остро желанным. По телу Петра прошла нарастающая волна возбуждения. Рубашка упала на пол, девушка грациозно перешагнула через нее и подошла к ложу. Наклонилась над ним и принялась ласкать руками и губами. Он даже не шевелился - девушка ласково прижимала его руками, как бы говоря - "лежи, дорогой, я сама все сделаю".
Когда закончилось безумие, она легла рядом с ним. Прижалась всем телом, закинув Петру на живот свое разгоряченное и влажное бедро, ласково поглаживая его теплой девичьей ладошкой по груди.
- Я так благодарна вам, ваше величество. Вы доставили мне огромную радость. Вы в первый раз плотски любили меня, - негромко произнесла девушка, нежно поцеловала Петра в шею и очень тихо, как-то боязливо продолжила: - Вы мой единственный мужчина, и я не знала и знать не буду других, я вам буду верна всегда. После этой волшебной ночи я могу быть в тягости и смогу подарить вам долгожданного сына и законного наследника престола, - последние слова она произнесла с нескрываемой опаской, будто он сейчас ее резко осадит.
"Ага, щас! Так я уши и развесил! Девицей она досталась?! Так я и поверил, уж девственницу распознал бы. Прям с кровати под венец!"
И добавил уже вслух:
- Я буду рад ребенку! Зачинай сегодня и рожай смело, а сейчас нам покушать не помешало бы.
- У Нарцисса уже все давно подготовлено, - последовал немедленный ответ, и девушка, встав с ложа, открыла дверь, тихо распорядилась и тут же вернулась обратно, к нему под бочок.
Дверь опять открылась, и в комнату вошел арап с большим подносом в руках, уставленным всякой снедью, водрузил на столик и, приподняв его, приставил к кровати.
Петр сообразил, присел и чуть отодвинулся к краю постели. Тот же маневр, но в противоположную сторону проделала и девушка. Нарцисс поставил перед ними поднос и застыл у кровати дополнительным столбиком балдахина. Странно, но она не испытывала никакого чувства стыда перед негром за свою наготу, будто тот был предметом мебели, а не мужчиной. А Петру стало не до этих нюансов - он внимательно изучал наглядное меню предстоящего ночного ужина.
Сочная ветчина толстыми ломтями, тонкие пластики сыра, нарезанное кусочками холодное отварное мясо, масло, немного хлеба, небольшая чашка с розовой спелой черешней, три бокала с пивом, вином и, видимо, с водкой, судя по цвету, прозрачности и запаху. Все это изобилие выложено на серебряную чеканную посуду, аккуратно разложены серебряные же двузубые вилки и тупые ножи, несколько салфеток.
- Это немедленно убрать, - Петр показал на бокалы со спиртным, - и больше никогда мне не подавать. Никогда - ни утром, ни в обед, ни вечером. Только когда я сам попрошу эту дрянь!
Арап и девушка вытаращили глаза, у негра буквально отвалилась вниз челюсть, а глаза стали двумя большими белыми овалами. Да и его нечаянная подруга была изумлена не меньше и ошалело смотрела на Петра.
Немая сцена длилась не меньше минуты, наконец арап пришел в себя и быстро переставил бокалы с подноса на столик, а затем взял сию мебель в руки и перенес в дальний уголок опочивальни.
- Принеси воды, Нарцисс, и пусть выжмут сока. Клубника, вишня, земляника, все равно!
- Слушаюсь и повинуюсь, ваше императорское величество, - через пару секунд арап уже затворил за собой двери.
Ужин превратился в трапезу одного Петра, девушка почти ничего не ела, а только щебетала, щебетала и щебетала…
Хорошо, что дистанцию блюла и в рот ему вишни не пихала, как иные влюбленные создания. А новости сообщала все какие-то дебильные. То капитана Пассека арестовали как заговорщика, то еще какая-то Като, судя по всему - изрядная стерва, интриганка и заговорщица, то братовья Орловы опять берега потеряли, видимо, крутые мафиози местного розлива, и всякая подобная дребедень.
Петр сразу девять десятых информации пропускал мимо ушей, а оставшуюся часть немедленно забывал. Но только ее он совсем не перебивал - балдел, слушая, прикольный же сон.
Вернулся Нарцисс, поставил новые три бокала - один с водой, а два со свежим выжатым соком, вишневым и клубничным. Хотел арап снова застыть рядом прикроватным столбиком балдахина, но Петр повелительным жестом отправил его за дверь.
"На кой черт стоять статуей, что мы - сами себя не обслужим?" - под умиротворенное пережевывание ветчины мысли текли сами собой.
Но вот на один вопрос необходимо было срочно узнать ответ. И сержант применил классический прием:
- Солнышко мое, - девица, услышав такие слова, зарделась, - а почему твой отец дал тебе такое красивое имя?
- В честь вашей тетушки государыни императрицы Елизаветы Петровны меня так назвали, - несколько удивленно ответила ему девушка.
А Петр самодовольно улыбнулся, ведь на дешевку купилась. Значит, Елизавета, Лиза. Но надо же, даже имя совпадает.
- Государь, а почему вы вино с водкой отставили?!
- Дитя надо зачинать без этой гадости, чтоб здоровым в твоем чреве росло, - он просто не любил спиртное, тем более крепкое, но правду говорить не хотелось, а момент был удачный - похотливый зверь уже стал во весь рост и пытался скинуть тарелку с колен.
И Петр сразу же приступил к делу, вернее, к телу. Поднос с тарелками улетел на пол, а он, положив Лизу на кровать, взгромоздился сверху. Девушка застонала, но уже не от возбуждения, а от сильной боли.
Рык отшатнулся, кляня себя за поспешность, а девушка спрыгнула с кровати. Петр подумал, что она хочет убежать из комнаты, но ошибся. Лиза набрала в пальцы масла с тарелки, присела и стала смазывать себе промежность. Затем снова легла на кровать и широко раздвинула ноги.
- Простите меня, государь, очень больно было, я же сухая там вся. А так я маслицем смазала все, и вам, и мне легче сейчас будет.
- Нет, Лизонька, давай прервемся, - а про себя добавил: "А то я тебе все раздеру, ни один доктор не зашьет".
Петр искренне пожалел девушку, действительно, видимо, перестарался. Однако девичья рука принялась ласкать достоинство, а голосок зашептал в ухо:
- Мне одна фрейлина рассказала про забавный "французский поцелуй", и я попробую ваше величество таким способом ублаготворить. Я не умею, но буду стараться.
И через несколько секунд Петр понял, что такое "французский поцелуй". Лиза делала ему классический вариант оральных премудростей любви, компенсируя неумелость страстностью.
Петр такой способ видел только в порнофильмах, а сейчас впервые испытал на себе. Подавив инстинктивное опасение за немаловажную часть тела, Петр положил руку ей на голову и закрыл глаза. Он отключился от происходящей вокруг действительности, волнами его возносило к блаженству, подняло на немыслимую высоту, с которой он рухнул в сладкое беспамятство…
Петр открыл глаза. Дурманящее наваждение еще витало в воздухе.
- Приснится же такое! - Он потихоньку приходил в себя. - Куда ночь, туда и сон!
Это нехитрое, но крепко забитое в память правило он знал уже давно и испытал его правоту на себе не раз. Так же как и то, что нельзя рассказывать сны до обеда, иначе они непременно сбудутся. Полагалось еще куда-то там поплевать, постучать, в общем, полный набор для любителей фольклорного творчества.
Однако сейчас у него были тяжкие сомнения насчет того, куда нужно было плевать, и какие вообще правила и приметы он нарушил, попав туда, как говорится, не знаю куда.
Окружающая его обстановка так и не давала до конца понять - явь это или нет. Правда, его нынешняя явь мало чем отличалась от ночного кошмара. Нелепый сон (или все-таки полноценное психическое расстройство?) все еще продолжался.