- Войны?! - охнул Кирилл.
- Войны, войны, - отмахнулся Фанас и воскликнул, мешая нетерпение с волнением: - Вы слушайте! Слушайте! Ваша встреча с генералом Алексеевым задумана на двадцать восьмое сентября, а местом рандеву выбрана улица Галерная - там ещё на углу расположена булочная Филиппова… Так?
- Так, - покорно согласился Авинов.
- Встреча не состоится, - спокойно договорил гость. - Вас убьют.
- Что-о?!
Кирилл вскочил и тут же упал обратно на диван. Он "поплыл" как после нокаута. "Парабеллум" выскользнул из пальцев и свалился на пол.
- Известный налётчик по кличке "Секач" пристрелит вас, Кирилл, - с безжалостной настойчивостью врача продолжал Фанас. - После февральских событий "Секача" выпустили из тюрьмы, как узника царизма, и теперь он рядится в красногвардейца - на нём кепка, кожанка, кобура с "маузером", пышный алый бант. Особые приметы "Секача" - нос, свёрнутый набок, и брови, поднятые на разную высоту. Вы его сразу узнаете. С ним промышляют ещё два уголовника, изображающие солдат. Втроём они выбирают жертву, отводят в тихий закуток на предмет проверки документов, грабят и убивают.
- Этого не может быть… - пробормотал Авинов, потрясённый и уничтоженный. Он всё переживал близкую кончину, рисуя в воображении гранитную плиту с выбитой надписью: "Кирилл Антонович АВИНОВ", а ниже две даты - "19.08.1891 - 28.09.1917". Корниловец принюхался - и уловил запах разрытой земли. Или это из окна сыростью тянет?
- Этого не может быть… - механически повторил он.
- Может! - жёстко сказал пришелец из сорок первого века. - И будет, если вы не дослушаете меня! Генерал Алексеев явится на встречу прежде вас, а вы должны подойти не ровно в десять, как договаривались, а буквально на четыре минуты позже. Тогда банда "Секача" задумает ограбить не вас, а генерала. Но вы окажетесь рядом и примете меры…
- Приму! - выдохнул Кирилл. - Уж будьте уверены! Фу-у… Ну и напугали же вы меня! Я чуть не… это самое!
К нему возвращались способности дышать и мыслить. Сердце стучало так, словно морзянкой отбивало: "Я жив, я жив, я жив, я жив!.." Все мы не вечны. Жизнь - это как отсрочка приговора к смерти. Однако, зная судьбу наперёд, нетрудно обмануть безносую!
Внезапно Фанас побледнел, и улыбка сползла с его лица.
- Что? - встревожился Авинов. - Опять?
Гость кивнул и молвил виновато:
- Я не учёл всех опасностей пути… Пожадничал, не поставил хронодинамическую защиту… Переброска и так отняла почти восемь тысяч гигаватт энергии. Вот и… Как говорится, - криво усмехнулся Фанас, - "жадность фраера сгубила". Или это не вашего времени присловье?
- Нашего. А что случилось?
- Понятия не имею. Физика времени даже в нашем веке - предел знаний, область весьма и весьма туманная. Переброску материальных тел в прошлое можно осуществлять лишь через субвремя, из одного мегахрона в другой, а там случаются флюктуации темпорального поля… Короче говоря, попал я под ундуляцию антивремени, - поймав недоумённый взгляд Кирилла, гость попытался объяснить: - Ну, это примерно как радий, понимаете? Как лучи Рентгена!
- А, это те, что засвечивают фотопластинки?
- В данном случае, - сухо сказал Фанас, - они засветили меня. Жить мне осталось недолго - сутки-двое протяну, да и то навряд ли…
- Ничего, - утешил его Авинов, - вот вернётесь обратно, и вас вылечат. Ведь две тыщи лет спустя всё могут, наверное!
Гость печально улыбнулся и покачал головой.
- Вернуться я не смогу - энергоёмкости пусты. Да и нельзя мне… Ведь я преступник. Я бежал из будущего, желая совершить макроскопическое воздействие в прошлом… Я хочу изменить ваше настоящее, Кирилл.
Авинов помрачнел.
- Моё настоящее, - медленно проговорил он, - это разгул, распад, развал. И если существует хоть какая-то возможность избежать гибели России, хоть что-нибудь изменить к лучшему, то располагайте мною - я готов вам помочь.
- Ах, как я рад… - вздохнул человек из сорок первого века, откидывая голову на спинку дивана. - Значит, всё не зря. Ведь я был сотрудником Института Времени и угнал MB… Ах, опять я не о том! Давайте-ка я вас проинструктирую, Кирилл. Когда я умру… - Фанас задышал чаще, всхлипнул и договорил через силу: - Когда я умру, перенесёте моё тело в MB, нажмёте во-он ту красную кнопку-"грибок" и захлопнете колпак. "Эмвэшка" исчезнет вместе со мной, окунётся, так сказать, в реку Хронос - и не вынырнет более, превратится в саркофаг, в гроб хрустальный, хе-хе… Но что я всё о пустяках! Вы слушайте, слушайте, Кирилл, - спохватился он. - Я расскажу вам обо всём, а вы уж делайте выводы сами.
И Фанас повёл свой рассказ - о том, как тёмные силы в России добились отречения царя-императора, человека ничтожного, несведущего, понаделавшего много глупостей, и "призвали всех граждан державы российской подчиниться Временному правительству". О том, как в русской армии вместо одной появились три разнородные, взаимно исключающие друг друга власти: командир, комитет, комиссар.
- Три власти призрачные, - говорил путешественник во времени, будто читая вслух заученное наизусть, - а над ними тяготела, на них духовно давила своей безумной, мрачной тяжестью - власть толпы. Новые правители заискивали перед солдатскими массами - они отменили смертную казнь - далее за шпионаж и измену, упразднили военно-полевые суды, дали комитетчикам право смещать офицеров и выбирать на их место угодных. Иными словами, основа основ всякой армии, главнейший её устой - дисциплина - была не то что подорвана - искоренена. И это в военное время!
- Знаю! - процедил Кирилл. - На своей шкуре испытал.
- Но вам вряд ли известно, что испытывал германский генеральный штаб! Это методичные немцы вели политику братания на русском фронте - они разработали инструкции для своего комсостава, слали в русские окопы надёжных людей, знавших язык Пушкина, - и разлагали, разлагали солдат, твердили и твердили, что война выгодна одним генералам, а посему - бей офицерьё! А в тылу подрывную работу вели министры-предатели и большевики - последние ставили целью своей превратить "империалистическую" войну в гражданскую.
"Отправлением в Россию Ленина, - писал генерал Людендорф, начальник германского генштаба, - наше правительство возложило на себя огромную ответственность. С военной точки зрения его проезд через Германию имел своё оправдание: "Россия должна была пасть!"".
- Сволочь… - пробормотал Кирилл. - Сволочи.
Фанас кивнул и продолжил:
- Армия обезумевших тёмных людей, не ограждаемых властью от систематического разложения и развращения, бежала. На полях, которые нельзя было даже назвать полями сражения, царил сплошной ужас, позор и срам, коих русская армия ещё не знала с самого начала своего существования…
Гость запыхался и смолк, тяжело дыша и утирая капли со лба.
- Сейчас я… - пробормотал он, дрожащими пальцами перебирая кнопочки на поясе-пульте. Где-то в недрах MB загорелся яркий синий ромбик - и на стене гостиной развернулась яркая картина. Авинов узнал шпиль Петропавловки, громоздкие купола Исаакия, Александрийский столп. Но картина не была застывшим отпечатком - всюду колыхались алые транспаранты, суетились люди-мураши, продвигались автомобили-коробочки.
- Это как "волшебный фонарь"? - с восторгом спросил Кирилл.
- Мм… Ну да. В какой-то степени. Это стереопроекция.
В самом деле, "картинка" обрела и цвет, и звук, и объём. Авинов наклонился влево - и рассмотрел окна здания, хотя ранее видел одну лишь мокрую крышу. Неожиданно картинка сменилась. Наплыла, выводя вперёд Генерального штаба генерала от инфантерии Корнилова.
Небольшого ростика, худощавый, с полуседыми волосами ёжиком, с кривыми ногами, Лавр Георгиевич больше смахивал на азиата. В лице его, желтоватом и скуластом, в глазах с киргизской раскосинкой, в усах и жидкой бородёнке - всё дышало Азией. Но вот расположенности к восточной неге и лени, к дремотной покорности судьбе и следа не было - сухую и хмурую фигуру Корнилова просто распирали огромная энергия и сила воли, беспощадная ко всем, а к себе вдвойне. И этот внутренний заряд прорывался наружу с каждым движением маленьких рук, тонких, нервных и длинных пальцев.
Генерал сумрачно огляделся и заговорил нервным, лязгающим голосом, неожиданно низким для щуплой фигуры:
- Русские люди, великая Родина наша умирает! Близок час кончины! Вынужденный выступить открыто, я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное правительство под давлением большевистского большинства Советов действует в полном согласии с планами германского штаба и одновременно с предстоящей высадкой вражеских сил на Рижском побережье убивает армию и потрясает страну внутри.
Тяжёлое сознание неминуемой гибели страны повелевает мне в эти грозные минуты призвать всех русских людей к спасению умирающей Родины. Все, у кого бьётся в груди русское сердце, все, кто верит в Бога, в храмы, - молите Господа Бога о явлении величайшего чуда, чуда спасения родимой земли!..
Авинов застыл, вслушиваясь в генеральский голос. Фанас уныло покивал, словно соглашаясь со сказанным.