Назвал он меня незамысловато - Ники. Слово имело греческие или славянские корни, и, возможно, являлось моим подлинным именем. Личное прошлое до воскрешения я помнил смутно, к тому же сейчас, спустя толщу лет, оно мало для меня значило. Судя по всему, технология воссоздания воспоминаний, применённая моим Спасителем, оказалась не совершенной, хотя, возможно, он поступил так целенаправленно. Так или иначе, что-то я помнил, а что-то обречённо ускользало, пугая тенями во снах и являясь отрывками и кусками во время прогулок и размышлений.
Размышлений, между тем, было много. Восемь месяцев я оставался предоставлен самому себе, и Каин почти не общался со мной, стараясь не отрываться от загадочной, но непонятной работы. Раскопки вокруг лагеря закончились задолго до моего появления, а потому глубокие ямы ледяных шурфов, окружающие куполообразные павильоны, воздвигнутые Каином и называемые им словом "палатки", выглядели заброшенными и пустыми. Иногда я задумывался над тем, как Каин копал эти карьеры в одиночку - на тысячи миль вокруг не имелось ни одного рабочего, робототехники, экскаваторов, даже лопат или кирок. Сомневаться в словах Каина не приходилось - он был последним существом на планете, которое я мог бы назвать "живым", и более полувека бродил в одиночестве по империи льда и смерти, в разряженной атмосфере. Он возродил меня из небытия, и это значило, что возможность рыть ямы неизвестным мне способом является, вероятно, самым ничтожным из его мистических умений.
В моей новой жизни запоминать было нечего, а подробности старой жизни я вспомнить не мог и лишь сравнивал отрывочные картины прошлого с видениями, всплывавшими в голове вместе с каждым добытым Каином артефактом, Дни тянулись за днями и оставались похожи один на другой как крысиные близнецы. Ежедневно Каин садился в маленький транспортер, странно похожий на обычный арктический вездеход с широкими гусеницами - что меня несказанно удивляло - и удалялся из лагеря на раскопки, где проводил целый день. Глубоко за полночь он возвращался, залазил в палатку и сидел несколько часов, перезагружая батареи или изучая добытые артефакты. Чем именно он занимался, я не знал, поскольку Каин просил не беспокоить его в это время. Наконец, робот-господь выходил, и оставшееся до утра время уделялось мне и беседам. Он разжигал костер, хотя мы не нуждались в тепле, и над потрескивающими углями плыли наши долгие разговоры.
Существенно отличалась от прочих только последняя ночь.
- Мы говорили с вами о прошлом, Ники, - сказал в тот вечер металлический бог, обратившись ко мне по имени, что делал неописуемо редко. - Сегодня я расскажу вам о вашем будущем.
Прямота сказанного стальным воскресителем, обескуражила меня, ведь решительные разговоры были не в духе склонного к неспешным беседам Каина. Когда он обратился ко мне, я стоял, а потому, лишь хлопнул металлическими манипуляторами по бедрам, и сдержанно поклонился, ожидая монолога как приговора. Каин не был моим хозяином, отцом или властелином, однако, являлся моим Спасителем, и этот факт впечатлял меня больше, чем что-либо другое.
- Вы считаете меня археологом, однако это не верно, - начал Каин свой странный рассказ. - Такие как я живут вдалеке от населенных миров нашей расы и выискивают Точки Фокуса, поворотные моменты в истории погибших цивилизаций. Иногда меня называют хронокорректором, что в целом довольно точно определяет мою специализацию. Отыскав в космосе вымерший мир, я веду раскопки и волновые замеры рассеянной информации, составляю хронологию прошлого мертвой планеты и определяю даты, в которых слабое воздействие могло быть достаточным для сохранения на ней жизни.
Совершенно по-человечески Каин вздохнул, или, по крайней мере, сымитировал вздох динамиком и движением грудной клетки. Склонность к человеческим жестам, чуждым инопланетному организму поражала меня в Каине. Сначала я не придавал им значения, пребывая под впечатлением от гибели целого мира и личного воскрешения, однако сейчас, вздох меня удивил. Я слушал Каина чуть напрягшись, не отрывая взгляд кварцевых глаз. Должно быть, это выглядело нелепо - два робота, говорящие друг с другом посредством человеческой речи. Иногда я спрашивал себя, почему мы не используем волны, инфракрасные порты, световые сигналы, в конце концов? Спаситель мой тем временем продолжал:
- Нужную Точку Фокуса для вашего мира я отыскал час всего пару часов назад. Завтра утром я уйду вниз по линии времени, и это, - он многозначительно поднял палец, - приводит меня к простейшему выбору. Я могу оставить вас здесь, на мертвой планете, или могу взять с собой. В далеком прошлом я произведу несколько незаметных уколов, которых, надеюсь, хватит, чтобы ваш мир смог выжить. Если хотите, вы сможете разделить со мной этот труд.
Очень внимательно, Каин посмотрел на меня.
- Что скажете, Ники? Вы понимаете мой вопрос?
Я вздрогнул как от удара. Восемь месяцев спокойствия и тишины вдруг закружились вокруг меня, слившись в мелькающий хоровод. Идея перемещений во времени, высказанная столь прямо и столь внезапно, ужасно шокировала меня, ведь после моего воскрешения об этом не говорилось ни слова. Тем не менее, ответил я твердо.
- Выбор действительно прост, мой господин, - сказал я без всяких раздумий, - разумеется, я иду вместе с вами!
Каин кивнул, и его стальной подбородок глухо стукнул о грудную пластину. Эмоций не отразилось на железном лице, и он ушел, ни слова не говоря.
Я же остался сидеть, рисуя линии на песке. Миллионы вопросов вдруг затолпились в моей голове, однако Каин удалился в палатку, и беспокоить спасителя там, в те далекие времена я не смел.
Предложение воскресителя казалось мне странным и незаконченным. Что стало бы, если бы я сказал "нет"? Каин оставил бы меня доживать век на мертвой прародине? Но разве его перемещение в прошлое, не уничтожило бы меня в настоящем? То был выбор при отсутствии выбора, и я был рад, что ответил согласием на предложение железного бога.
Утром, к моему удивлению, все случилось до отвращения просто. На вершине ледяного холма примерно в километре от лагеря, Каин собрал металлический куб, одну грань которого занимала черная дверь. Он усадил меня в свой вездеход, и мы подъехали к кубу. Выбрались, хлопнули дверцами, остановились на миг - два тонких стальных человека рядом с грубой стальной машиной, перед бездонным квадратом, зовущим нас в никуда.
Необычайно печально Каин посмотрел на окружающие нас равнины, словно прощался с чем-то немыслимо дорогим. Затем кивнул мне и тихо скользнул в проем. Что-то скрывалось в этом последнем взгляде, почувствовал я, гораздо большее, чем тяга гробокопателя к черепкам…
На короткое время после ухода Каина, я остался на планете один. Портал манил меня, звал, будто притягивая магнитом. Точки ФокусаФокальные точки, линия времени, хронокорректировка - новых слов было слишком много для короткого дня и быстрой, наполненной светом пламени ночи.
Отбросив мысли, я прыгнул в черный портал. В тот же миг меня проглотила тьма, скользнув по лицу скользким, отвратительным языком.
Псалом 1
Ты ли тот, который должен прийти?
(Евангелие от Матфея, 11:2)
Точка Фокуса.
22 февраля 1917 года. Петроград.
День этот начался на удивление рано. Как и в печальные дни после кончины Царя-Миротворца, увеселения были запрещены, и благотворительный бал, устроенный накануне матушкой Марией Федоровной напоминал скорее помпезные старческие посиделки, нежели торжественный прием самого роскошного двора Европы.
День этот простоял серенький и теплый, никчемный и незаметный, затерявшийся в бесчисленной череде таких же незначительных и печальных дней, которыми наполнена любая другая зима российской Ингерманландии. Покрытые инеем стекла придворных экипажей, снующие через парадный вход потоки сановников и дворян, свита и дипломаты, дамы в роскошных уборах - все было как всегда. И все же, в воздухе, словно насыщенном электричеством, именно в этот совсем незаметный день, будто бы зрело волнение, уколами страха пугающее чуткие натуры, способные уловить флюиды странных энергий, наполняющих воздух противоестественным напряжением.
Заговоры зрели повсюду в Санкт-Петербурге - в роскошных квартирах дворян-демократов, в столичных особняках фабрикантов-социалистов, даже в апартаментах Великих Князей. И, конечно же, в царских Дворцах.
О, Зимний в этот убогий, забытый Господом жалкий день, воистину блистал мистическим великолепием. Сверкая миллионами ламп, украшающих роскошные анфилады, он поражал гостей и проезжающих мимо жителей Русской столицы гордыней своих фасадов, прелестью их убранства и… мертвым холодом света, истекающего из окон в грязный, безликий день и в ужасную, леденящую душу ночь.
У Юсуповых и Долгоруких рекою лилось вино, в особняках бесчисленных аристократов горели не гаснущие электрические свечи. Князья похищали танцовщиц, в салонах обсуждали революцию и романы, а в Александрийском для жителей великого города давали блистательный "Маскарад". Не пьесу, нет, - настоящую фантасмагорию шика, с полудрагоценными декорациями, с гигантскими зеркалами и огромными картинами в золоте, - как гимн безумной неге богатых российских сословий!