На сем наша беседа и закончилась. Пристроив тюк с одеждой на подоконник в вестибюле, я стоял у серьезно зарешеченного окна возле компании из нескольких молодых мужиков, немилосердно куривших, и глядел на улицу через запотевающее стекло. Попутно отметил, что мужики сплошь вооруженные, кто с кобурой, а кто и с чем побольше. У кого ППШ, к виду которых мне никак не получалось привыкнуть, а у кого американские карабины вроде того, что мне только что почти выдали.
Болтали они о чем-то веселом, много смеялись, запуганными или прибитыми жизнью не выглядели, так что я решил, что если бред у меня не закончится, то я здесь тоже как-нибудь проживу. Пока дорогу назад не найду.
– О, "пепелац"! – сказал один из мужиков, и вся компания потянулась к выходу.
Ну и я за ними, подхватив вещмешок и узел.
"Пепелацем" оказался довольно дряхлого вида трехосный грузовик ЗиС, громыхающий и одновременно с тем чихающий двигателем, у которого вместо обычного бортового кузова стояло что-то вроде автобусного салона. Дверь со скрежетом распахнулась, сидевший за рулем мужик в замасленном комбинезоне крикнул:
– Можно садиться. Говори, кому куда.
Остановок оказалось всего две, как Березаев и обещал, "Жилой городок" и "Общага". Водила покивал, и когда все уселись на жесткие дощатые лавки с такими же жесткими спинками, тронул свой "пепелац" с места. Тот заныл натужно, завонял выхлопными, но достаточно бодро покатил по улицам.
– Новенький? – спросил меня усевшийся рядом со мной парень, высокий, худой, но плечистый и жилистый.
– Ага, сегодня провалился.
– Не повезло, – усмехнулся он, – А я уже четвертый год здесь. Откуда сам?
– Из Москвы, если ты про город.
– Про город, – подтвердил он. – Со слоями реальности тут разбираться бесполезно, с ними все очень сложно. Как сюда?
– В сарае закрыло.
– А я у любовницы в доме в шкафу от мужа спрятался, прям как анекдоте, – усмехнулся тот. – Как представлю лидкину морду после того, как мужика своего спровадила, а я куда-то исчез, так до сих пор смех разбирает.
– В портках хоть был? – засмеялся и я.
– Ага, в мужниных. Я их с перепугу в руки с вешалки схватил. А кроме порток ничего и не было. И выкинуло среди зимы.
– И как ты? – удивился я.
– А меня прямо в городе выкинуло, в пустом доме возле самого периметра. Повезло. Паша меня зовут, Павел в смысле.
– Володя.
– Будем знакомы, – пожал он мне руку. – В общагу, как понимаю?
– Ага.
– Значит, у нас работать будешь. В фонарщики определили, естественно?
– В фонарщики. Только объяснить забыли, что делать надо.
– А тут и объяснять нечего, – засмеялся он. – Ездишь по графику по пустым домам, и те места, куда свет не попадает, фонарем освещаешь. Ну и отбиваешься от того, что там успело завестись.
Я лишь вздохнул, потом прокомментировал его объяснение:
– Мне бы еще просветиться насчет того, что там обычно заводится.
– Да тварь всякая, – отмахнулся он. – Бывает с крысу, бывает с собаку, бывает и с медведя. Еще нетелесная бывает, та и вселиться может. Причем всегда через глаза, так что без очков никак нельзя. Вот это все и надо истреблять. Заодно травку темную, но она от света сама пеплом распадается, а бывает еще и по вызовам гоняем. На манер пожарных.
– Ага, понял. А потери в личном составе как?
– Ну как тебе сказать…, – задумался он. – Зимой больше, Тьма крепнет, летом меньше. Бывает, что просто не везет, две мобильных группы за последнее время здорово подвыбило, а бывает, что несколько месяцев никакой убыли в личном составе.
– А вот эта вся разведка, комендачи и прочие – они к таким делам никак? – задал я уже давно крутившийся на языке вопрос.
– Помогают, бывает, но у них и других дел хватает. Разведка вне города действует, у комендачей периметр, патрулирование и с людьми война.
– С людьми? – опешил я. – А чего это? Заняться больше нечем?
– А ты как думал, тут все ангелами становятся? – иронично спросил он. – Тут и конфликты интересов, и за ресурсы война, и вообще какая-то непонятная движуха пошла, говорят, последнюю пару лет. Вроде как секты завелись. Живут не пойми где, и вроде даже Тьмы не боятся. Не трогает она их, вроде как.
– В глаза светят из-за них?
– И из-за них тоже, – подтвердил Паша. – И у одержимых глаза чернеют, правда у всех по-разному. Но это увидишь, как пойдет инструктаж, так все на картинках тебе покажут.
– А чего хотят секты-то?
– А хрен его знает. Хотят, "чтобы всем". И все тут. Им типа свет истины открылся. Ну, тьма истины, если по-нашему говорить. Ну ты сам прикинь, тут же мир такой, как и там, по ту сторону. Тут и Америка где-то есть, и Германия, и Китай с Антарктидой. И всюду проваливаются. Как тут проблемам не быть?
– Это точно?
– Точно, разведка-то катается, до других областей добирается. А те, в свою очередь, еще до других. Так информация и расходится.
"Пепелац" подскочил на колдобине так, что народ чуть со скамеек не послетал. Послышались веселые матюги и всякие пожелания водителю. У меня тюк улетел под переднее сиденье, пришлось доставать.
– Паш, ты вот что скажи: в общаге этой самой поесть можно или как? – побеспокоился я. – А то с утра не жрамши, в желудке волки воют.
– В буфете. Хоть пожрать, а хоть и выпить.
– В общаге выпить? – удивился я, вспомнив студенческую молодость.
– А что? По вечерам шляться не очень принято, вот и разрешают. А не разрешали бы, так по комнатам бухали, какие проблемы? Свинья грязи, а человек водки всегда найдет.
– Но пожрать точно можно.
– Точно, – уверенно ответил Паша. – Разносолов не обещаю, но бутерброды найдутся или пирожки какие, ну и чай там, молоко, или чего покрепче. Ага, первая остановка.
"Пепелац" медленно и тяжко затормозил, дверь открылась прямо напротив ярко освещенной, уже электрическим светом, проходной. Где-то в отдалении тарахтел движок, и я сразу вспомнил предложение Федора. А генераторы ведь точно здесь нужны.
Несколько человек, поднявшись со своих мест, пошли к выходу, быстро выходя из салона машины в освещенный круг света. За окном совсем уже стемнело.
– Тут семейные живут, у них вроде как квартирки, – пояснил Паша. – А мы, холостые, по-спартански.
– Общага мужская? – полюбопытствовал я.
– Ага, мужская, женская в соседнем корпусе. Но тут запретов нет, разве что Нурик, комендант, от такой распущенности душевно страдает. Он у нас другого воспитания. Все в инстанции пишет, чтобы, значит, проход девкам запретить. Даже сам пытался, но по репе схлопотал от населения, задний ход дал.
– А зачем ему?
– Завидно, наверное.
Машина снова тронулась с места, подсадив попутно двоих молодых парней.
– Кстати, мне бы бритву еще купить надо, и там щетку зубную…, – вдруг вспомнил я.
– Это без проблем, прямо в буфете торгуют, – сказал Паша, после чего добавил: – Ну вот, три минуты, и мы на месте.
Так и оказалось. Ровно через три минуты машина въехала в открытые ворота, ведущие в типичный школьный двор, сейчас довольно ярко освещенный до самого крыльца с балюстрадой. Три этажа, примитивные барельефы со всякой музыкальной символикой, надпись под крышей, заметная даже сейчас: "1-я городская музыкальная школа имени Второго Коминтерна". Я попытался вспомнить, когда был Коминтерн первый, и не вспомнил.
– Все, выходим, – поднялся Паша, подталкивая меня к выходу.
На улице было по-прежнему холодно, промозгло, поэтому все сразу резко почесали к дверям, втягивая голову в плечи, хотя в салоне "пепелаца" жарко тоже не было, отапливать его никто не планировал.
Я взбежал по выщербленным ступенькам, толкнулся в стальную тяжелую дверь, пытавшуюся вернуться на свое место на пружине, и словно в своей школе оказался, в которой до десятого класса учился. Вестибюль, колонны, за ними коридор, правда, отделенный серьезной решеткой от вестибюля. По бокам у нас раздевалки были, а здесь такая только с одной стороны. С другой привычная уже клетка-дежурка, рядом с ней дверь с табличкой: "Комендант комплекса. Оразбердыев Нурберды Овесдурдыевич".
– О как, – только и сказал я, прочитав табличку.
Слышавший звук дежурный, сидящий над кроссвордом, негромко хмыкнул.
– На месте комендант? – спросил я его.
– Ага, пока на месте. Заходи.
Постучавшись, ждать ответа не стал, а толкнул дверь, попутно вытаскивая из кармана предписание на заселение.
– Товарищ Оразбердыев?
Среднего роста коротконогий сухощавый мужик с длинным лицом и восточными глазами обернулся ко мне от шкафа, в котором что-то искал, и спросил:
– Чего хотель?
– Пожить типа, – доложил я, протягивая бумагу.
Тот кивнул, взял ее, прищурившись, поднес к свету. Я попутно разглядел его повнимательней. На нога сапоги хромовые, с глажеными голенищами, синие комсоставовские бриджи, дорогая и наглаженная до хруста коверкотовая гимнастерка без погон. Подворотничок на фоне темной шеи пугает белизной. Есть подозрение, что большую часть своего времени комендант уходу за собой посвящает. И одеколоном от него немилосердно шибало.
– Ага, фонарщик, – удовлетворенно заключил он, складывая бумагу. – Оружие получил?
– Нет пока.
– Как дадут, сразу дневальным заступишь, – объявил он мне радостно.
– Чего это?
– Дневальный все ходят, – объяснил он. – Только без оружия такой дневальный как овца, кушай его кто хочет.
– Понял, Нурберды Овец…
Тут я растерялся и почувствовал желание повторно взглянуть на табличку. У меня уже и фамилия коменданта из головы успела выветриться, не то что невыразимое отчество.