Ну что ж - невелика просьбишка. Отчего не уважить. Вдобавок оно и впрямь по самой что ни на есть старине получается. Своего-то сына Василия к новгородцам все одно не подсадишь - опять захворал. Не дал господь ему здоровья. А коли так, пущай и в самом деле Святослав Мстиславич усаживается.
Зато с другим пожеланием намного хуже. Просил Старый, как его на Подоле киевском метко прозвали, чтобы Удатный и других его сыновей пристроил. Пусть не всех троих - хотя бы одного или двух. Ведь и Всеволод, и Ростислав только именуются младшими, а поглядеть - первому сорок лет через два года исполнится, а второму - через пять. То есть оба уже в годах немалых, а звание у каждого - княжич киевский, да и то пока сам Мстислав Романович в Киеве сидит. Едва помрет - и все. Пиши пропало. Придет Владимир Рюрикович из Смоленска, которому нет дела до сыновей двоюродного братца. У него, чай, свои детки имеются, и их тоже куда-то пристраивать нужно - жизнь есть жизнь.
Да и самому Мстиславу, когда он Галич возьмет, верные сподручники ох как понадобятся. А они уже тут, и искать не надо. Один, к примеру, в Перемышле сядет, а другой, скажем, в Звенигороде. А там, глядишь, и для самого младшего, для Андрея, что-нибудь сыщется. Городов-то в галицкой земле довольно - и Ярославль, и Теребовль, и Коломыя, да мало ли. Было б желание, а куда посадить найдется. И им славно, и Мстиславу покойно - всех таки родичи сидят, сыновцы двухродные. Случись нужда, выручат, помогут.
Тут новгородский князь призадумался. Не столь уж велико будущее княжество, чтобы уделами всех наделять. Тут все как следует обмыслить надо. Да и с зятем своим меньшим, Даниилом Романовичем, тоже поделиться придется. И где же ему на всех городов напастись? Словом, уклонился он от ответа, напомнив, что негоже делить шкуру неубитого медведя. Заодно напомнил и про грамотку, кою владимирские князья на Липице перед битвой с ним составляли.
Мстислав Романович про грамотку не в первый раз слыхал, но все равно посмеялся, однако немного погодя лицом посмурнел, поняв, что не расположен его двухродный братец уделы в Галицком княжестве плодить. Тогда иначе вопрос поставил, пожестче. Мол, киевские дружины-то все равно его сынам в сражения вести. Одно дело, если они за свое биться станут, и совсем иное - князю Удатному помогая. Ныне ведь так - без корысти и птичка не запоет, пока ей зернышек не насыплют.
Пришлось соглашаться. Мол, и впрямь прав киевский князь. Сам же в уме иную думку стал держать - как бы ему вовсе без киевлян обойтись. Но с другой стороны, к кому другому обратиться, и там разговор об оплате встанет. Разве что к смоленскому князю - у него хоть один сын, да и тот пока невелик летами. Но уговориться с ним не успел - не до того стало, единственный сын помер. Пока схоронил, пока то да се, а тут вот и грамотка пришла от доченьки-разумницы.
Гм, а ежели ему и впрямь вместо киевских или смоленских дружин дикий народец взять с собой на Галич? Наверняка его тесть, хан Котян, не откажет родному зятю? Померла, правда, дочка его, супруга Удатного, но дружба-то осталась, никуда не делась. Эвон, зимой, когда Удатный заезжал к нему погостить, Котян сам помощь предлагал. Мстислав в ту пору отказался, держа в памяти киевского князя, но не беда. Переиначить-то недолго, и тогда делиться ни с кем не придется.
"Ай да я, ай да молодец, - похвалил он сам себя за мудрую мысль. - А Ростиславе после отпишу", - решил он.
Дочь же ответа от отца и вовсе не ждала. Знала, что зело ленив батюшка на письменные дела. Да и не больно-то ей нужен был ответ на тот вопрос, который она в грамотке задала. Тут совсем иное.
Просто поделился как-то с нею муж Ярослав мыслью о том, что уж нынешней-то осенью он Константина Рязанского точно побьет, а когда княгиня недоверчиво фыркнула, он ей и рассказал свой план, супротив которого нет у рязанцев спасения, ибо когда сразу в три руки бьют - как тут защититься? И какой бы рубеж ни сунулся закрыть Константин, на двух других у него вмиг все оголится.
Поначалу-то она хотела усовестить Ярослава. Мол, негоже так-то. Грех это - самому поганых нехристей на Русь звать, пусть и в помощь против другого князя. Всем известно, что там, где половцы прошлись, на следующий год земля хорошо родит - зола да трупы славно ее удобряют. Жаль, что некому ее, матушку, засевать, некому и урожай собирать. Пустынно там и страшно.
Но Ярослав о такой ерунде никогда не задумывался. Наорал лишь. Мол, ратные дела не бабьим умом решать, и нечего ей совать свой нос туда, где она вовсе ничего не смыслит. Он уж и замахнулся было, но не ударил, в последний момент одумался, вспомнив про тестя. Никак нельзя ему вступать в свару с новгородским князем. Потом когда-нибудь можно Удатному все припомнить, а сейчас цель одна - рязанец проклятый.
Словом, дешево княгиня отделалась. Одни оскорбления ей достались, а они - дело привычное.
Когда же муж в бешенстве выбежал из ее светелки и Ростислава осталась одна, ей почему-то сызнова зимняя встреча с этим рязанцем припомнилась. Особенно восторг, с которым он на нее смотрел, да еще неподдельное восхищение, ясно читаемое во взгляде, и еще что-то эдакое, от чего у нее самой екнуло сердце и стало так томительно и приятно… Вообще-то она старалась о Константине не думать и не вспоминать, но сердцу не прикажешь, и нет-нет да и снились ей сладкие сны, один другого соблазнительнее, один другого несбыточнее. О таких и на исповеди не расскажешь - стыдобушка, потому Ростислава их молчком отмаливала.
Нет-нет, если разбираться, то вроде бы все невинно. Поцелуев - и тех не было, не говоря уж о постельных утехах. Но рязанец с такой любовью на нее смотрел, так ласково улыбался, так нежно брал ее за руку, такие слова говорил… Вот Ярослав так на нее никогда не смотрел, даже в первые дни после свадьбы. У него и взгляд иной был - хозяйский. Словом, никакого сравнения. И мгновенно, как назло, в памяти всплывал голос Константина: "Но ты же не вещь".
Вот тогда-то Ростислава и отписала своему отцу грамотку в Новгород. И вопрос умно задала, и про Галич исхитрилась намекнуть. А когда она выдавливала свою печать на синеватом воске, произнесла странное:
- Живи, купецкий сын, - и ласково улыбнулась.
А к чему слова эти княгинины были, гонцу, что рядом в ожидании стоял, и невдомек вовсе. Да и забыл он про них напрочь уже к вечеру другого дня. Послы же новгородские от князя Мстислава Удатного попали к хану Котяну хотя и с запозданием - люди от владимирских князей чуть раньше у него побывали, - однако своего добились. Твердое ханское слово дал Котян, поклявшись в том, что непременно подсобит он Мстиславу Мстиславичу. Чуть раньше, правда, такое же твердое слово услышали от него послы Ярослава, но в том Котян не видел ничего зазорного. Народ половецкий издавна известен тем, что он, от простого пастуха и до самого хана, подлинный хозяин своего слова. Захотел - дал, перехотел - назад забрал.
К тому же у Котяна еще до прибытия послов Мстислава возникли немалые опасения насчет Рязанского княжества. Уж больно осильнело оно за последний год. Опять же Ярославу укорот изрядный даден под Коломной. Эдак у самого Котяна, чего доброго, столько воев погибнет, что никакая добыча не нужна. Коль худо с воинами, и орда не орда, а так, одно название. Котян - старый волк, а старым в слабых ходить опасно - вмиг молодые в шею вгрызутся, прокусят загривок крепкими зубами. Он и сейчас-то хоть и старейший хан, а выставить может немногим больше, чем тот же Юрий Кончакович. Да что там перед собой душой кривить - считай, поровну.
И вскоре все половецкие отряды, которые были подвластны Котяну, мало-помалу двинулись на новые кочевья, поближе к быстрому Днестру.
Получалось, что набег на юг рязанских земель Юрию Кончаковичу предстояло совершить в одиночку. К нему тоже гонцы от Мстислава наведались. Однако, вызнав - в степи слух летит быстро, - что Котян собрал свои становища и подался на запад, Юрий Кончакович, поразмыслив, решил Ярославу не отказывать. Ни к чему двум волкам одновременно в одну овчарню лезть.
Ярослав его еще и тем привлек, что наобещал, будто самый первый удар нанесут владимирские князья, а черед Давида Муромского и половцев настанет тогда, когда Константин увязнет. Получалось, приходи, дорогой хан, и бери голыми руками хоть Пронск, хоть Ожск, хоть Ольгов, а то и саму Рязань. Везде раздолье для степняка, а в любом из городов ждет славная добыча.
Но едва его передовые отряды стали продвигаться поближе к пределам Рязанской Руси, как пожаловал к Юрию Кончаковичу дорогой гость - хан Данило Кобякович.
Радушно встретил его хозяин. Ссориться им и впрямь было нечего - все степные угодья давным-давно поделили еще их деды и прадеды. Правда, время от времени более сильный утеснял соседа послабее, но тут какие могут быть обиды - сегодня ты у моего стремени бежишь, а завтра я у твоего коня поплетусь. Такова уж жизнь кочевая.