- За семьсот пятьдесят четыре… нет, за семьсот пятьдесят три. Значит, сейчас пятьсот тридцать пятый год со дня рождения нашего Господа. Это по церковной системе. Готы называют его вторым годом правления Теодохада, а византийцы первым годом консульства Флавия Велизария. Или каким-то годом юстинианской империи… Да, запутаться немудрено. - Сириец зажмурился и сделал еще один глоток. - Замечательный напиток! Тебя ждет успех, Мартинус.
- Спасибо. Надеюсь.
- Да, замечательный… Конечно, успех! Как же иначе? Большой успех. Ты слышишь меня, Господи? Проследи, чтобы моего друга Мартинуса ждал большой успех… Я вмиг распознаю человека, которого ждет успех. Годами их подбирал. Поэтому и мои дела идут успешно. Успех, успех. Выпьем за успех. Блестящий успех. Знаешь, Мартинус, а давай пойдем куда-нибудь! Грех пить за успех в такой развалюхе. Есть тут одно уютное местечко с музыкой… Сколько у нас еще бренди? Отлично, бери всю бутылку.
"Уютное местечко" оказалось в театральном районе, на северном склоне Капитолийского холма. Музыку обеспечивала молодая женщина, жалобно дергавшая за струны арфы и тянувшая песни на калабрийском диалекте, который денежные клиенты находили очень забавным.
- Давай выпьем за… - Томасус в тридцатый раз начал говорить "успех", но вдруг замолчал и посерьезнел. - Знаешь, Мартинус, придется купить этого паршивого вина, иначе нас отсюда вышвырнут. Твой божественный напиток можно смешивать с вином? - Заметив выражение лица Пэдуэя, банкир поспешно добавил: - Не волнуйся, дружище, - за мой счет! Могу я хоть раз отдохнуть?! Все недосуг - семья, работа… - Томасус подмигнул и щелкнул пальцами, подзывая официанта. Выполнив необходимую процедуру, он извинился: - Одну секунду, Мартинус, я вижу человека, который должен мне крупную сумму денег. Сейчас приду. - И, пошатываясь, направился в другой конец помещения.
К Пэдуэю неожиданно обратился мужчина за соседним столиком:
- Что это ты пьешь со своим одноглазым стариком?
- Так, чужеземное вино, бренди называется.
- Ага, значит, ты издалека? Я сразу понял, по твоему акценту. - Собеседник Мартина, с густыми и очень черными бровями, задумчиво наморщил лоб. - Знаю, ты из Персии.
- Не совсем, - сказал Пэдуэй. - Моя родина еще дальше.
- В самом деле? И как тебе Рим?
- Я просто в восторге, - ответил Пэдуэй.
- Ты еще ничего не видел, - снисходительно заметил бровастый. - То ли дело до прихода готов! - Он таинственно понизил голос: - Ничего, последнее слово будет за нами!
- А тебе готы не нравятся?
- Конечно, после таких-то гонений!
- Гонений? - удивился Пэдуэй.
- Религиозных, - пояснил собеседник. - Долго мы их не потерпим.
- Я думал, готы позволяют всем свободно исповедовать свою веру.
- То-то и оно! И мы, ортодоксы, вынуждены покорно сносить, как на наших глазах всякие ариане, несториане и монофизиты спокойно совершают свои грязные обряды, будто они хозяева в этой стране! Если это не гонения, то как же это, по-твоему, называется?!
- То есть, по-вашему, вы подвергаетесь религиозным преследованиям, потому что еретики им не подвергаются?
- Ну конечно, разве не ясно? Мы не потерпим… Между прочим, чужеземец, а ты-то какой веры придерживаешься?
- Я конгрегационалист, - ответил Пэдуэй. - У меня на родине так зовутся ортодоксы.
- Гм-м-м. Ничего, мы еще сделаем из тебя настоящего католика. Пока ты не из числа несториан…
- Это кто тут смеет чернить несториан? - К столику незаметно вернулся Томасус. - Мы единственные, кто логически верно понимают природу Сына - как человека, в коем Отец…
- Чушь! - рявкнул бровастый. - Бредни доморощенных теологов! Лишь наши взгляды истинны, ибо двойственная природа Сына многократно подтверждена…
- Все вы безумцы! - вмешался высокий мужчина с песочными волосами, голубыми печальными глазами и гортанным акцентом. - Мы, ариане, люди благоразумные и терпимые. Но если желаете знать истинную природу Сына…
- Ты гот? - перебил бровастый.
- Нет, вандал, ссыльный из Африки. Я вам растолкую. - Светловолосый растопырил пятерню. - Либо Сын был человеком, либо Он был Богом, либо кем-то посредине. Ну, совершенно ясно, что Он не был человеком. Однако Бог только один, значит Он не был и Богом. Следовательно…
Затем события стали развиваться так быстро, что Пэдуэй не мог за ними уследить. Бровастый вскочил и как одержимый что-то нечленораздельно заорал, внятно произнося лишь термин "вонючие еретики". Светловолосый не остался в долгу, и вскоре кричали уже со всех концов помещения:
- Кончай его, варвар!
- Это страна ортодоксов! Кому не нравится, пусть убираются туда, откуда… - …гнусные выдумки о двойственной природе! Мы, монофизиты…
- Я якобит и запросто уложу любого, кто…
- Вышвырнем отсюда всех еретиков!
В воздухе засвистело, и Пэдуэй едва увернулся от кружки. Когда он осмелился вновь поднять голову, комната превратилась в сплетение рук и ног. Бровастый держал якобита за волосы и молотил ею лицом о стол. Светловолосый ревел боевую песнь вандалов и размахивал деревянной скамьей. Пэдуэй пихнул какого-то ревнителя ортодоксальности; на его месте появился другой и немедленно пихнул Пэдуэя. Потом их захлестнул поток тел.
Пока Мартин, словно рвущийся к поверхности воды ныряльщик, пробивался сквозь толщу вопящей и брыкающейся человеческой плоти, кто-то ухватил его за ногу и попытался откусить полступни. Так как Пэдуэй был в надежных, практически неснашиваемых английских башмаках, нападающий ничего не добился. Тогда он переместил свою атаку на лодыжку Пэдуэя. Мартин взвизгнул от боли и саданул обидчику коленом в лицо.
Еретики оказались в меньшинстве. Ряды их быстро таяли по мере того, как побитых выбрасывали за дверь. Пэдуэй заметил сверкнувшее лезвие и понял, что ему давно пора спать. Будучи человеком нерелигиозным, он меньше всего хотел положить жизнь за единую, двойственную или любую другую природу Бога-сына.
Томасус-сириец укрывался под столом. Когда Пэдуэй попробовал его оттуда вытащить, банкир в ужасе вскричал и ухватился за ножки с такой тоской и отчаянием, словно стол был женщиной, а он сам - моряком, шесть месяцев не видевшим суши.
Светловолосый вандал все еще яростно размахивал скамьей, и Пэдуэй окликнул его. Перекрыть стоявший шум было невозможно, но Мартин выразительно показал на дверь. Через несколько секунд путь был очищен. Все трое вывалились наружу, прорвались сквозь собравшуюся толпу и бросились наутек. Раздавшийся вслед истошный вопль заставил их бежать еще быстрее, пока они не поняли, что это кричит пустившийся вдогонку Аякс.
Наконец они уселись на лавочке в парке на краю Марсова поля, недалеко от Пантеона, где Пэдуэй впервые увидел постимперский Рим. Едва отдышавшись, банкир запричитал:
- Мартинус, почему ты позволил мне пить это адское зелье? О, моя голова! Если бы я не был пьян, разве ввязался бы я в религиозный спор?
- Я советовал тебе не налегать, - напомнил Пэдуэй, - однако…
- Знаю, знаю. Но ты обязан был остановить меня - в крайнем случае силой! Несчастная моя голова! Что скажет жена!.. Видеть больше не желаю твое варварское пойло! Кстати, а где бутылка?
- Потерялась в суматохе. Но мы и так уже все выпили, - Пэдуэй повернулся к вандалу. - Я должен поблагодарить тебя за наше счастливое спасение.
Светловолосый мрачно пожевал ус.
- Пустяки. Религиозные склоки - недостойное занятие для порядочных людей. Позвольте представиться: Фритарик, сын Стайфана. - Он говорил медленно, иногда задумываясь в поисках нужного слова. - Некогда я был человеком достойным, из знатного рода… Теперь же - всего лишь бедный скиталец. Жизнь уготовила мне одни только тяготы и страдания. - В лунном свете блеснула, сползая по щеке, крупная слеза.
- Ты, кажется, вандал?
Фритарик вздохнул, как пылесос.
- До прихода греков мое поместье считалось лучшим в Карфагене! После бегства Гелимера и роспуска армии я попал в Испанию, а в прошлом году пришел сюда.
- Чем же ты занимаешься?
- Увы, сейчас ничем. Еще буквально на днях я был телохранителем у римского патриция. Подумать только, благородный вандал служит телохранителем! Но хозяин вознамерился сделать из меня ортодокса. Этого, - с глубоким достоинством произнес Фритарик, - я допустить не мог. И вот результат. Когда закончатся деньги, не знаю, что со мной будет. Возможно, я покончу с собой. Никто и слезинки не прольет. - Он еще раз тяжело вздохнул и продолжил: - Не нужен случайно хороший, надежный телохранитель?
- Пока нет, - ответил Пэдуэй, - хотя через несколько недель… Ты не мог бы до тех пор повременить с самоубийством?
Фритарик пожал плечами.
- Все зависит от обстоятельств. Я совершенно не умею экономить деньги. Человеку знатного рода они ни к чему. Не знаю, увидите ли вы меня живым… - Он грустно прикрыл глаза рукой.
- О, ради Бога! - воскликнул Томасус. - В Риме занятие можно найти без труда.
- Нет, - трагически молвил Фритарик. - Тебе не понять, друг. Моя честь не идет на уступки. Да и жизнь уготовила мне одни лишь тяготы и страдания. Значит, говоришь, через несколько недель?.. - обратился он к Пэдуэю. Мартин кивнул. - Хорошо, дружище. Скорее всего, к тому времени я буду лежать в могиле, но если нет, то обязательно загляну.