– Вожатые у меня в основном девчонки с педтехникума, – смешно дуя на ложку с супом, посетовал Геннадий Викторович. – Энтузиазма много, опыта нет. Про Вилена и говорить нечего – не на те руки мастер, – начальник неожиданно скривился, так что непонятно было, то ли это ему Вилен не нравился, то ли суп оказался уж слишком горячим. – В прошлом месяце родительский день… а, не стоит и вспоминать. Что тут скажешь? Худрука не дали, зато меня потом так на партактиве склоняли, уши в трубку сворачивались. Договаривайтесь, говорят, с райкомом комсомола. Вот и звоню уже вторую неделю. Вас вот наконец-то вызвонил… так и тут только на одну смену. А в августе я что заведу? Может, все-таки согласитесь, а? Ну, что вам стоит? Вы вот как думаете, Евдокия?
– Не знаю, – Евдокся смутилась, бросив быстрый взгляд на Ивана.
– Эх, Иван Петрович, – начальник лагеря перехватил взгляд. – Жена у вас какая красавица, а держите вы ее… прямо скажем, патриархат! Не по-нашему это, не по-советски.
Раничев улыбнулся, уже что-то прокручивая в уме и лихорадочно соображая:
– Для нас, для мужчин, лучше уж патриархат, чем матриархат.
– Ну, вы скажете, – товарищ Артемьев шутливо погрозил пальцем. – А вообще, конечно, что-то в этом есть, да простит меня любезнейшая Евдокия… Ничего, что без отчества?
– Ничего, – кивнул Иван, ему уже стал чем-то нравиться этот простоватый парень – начальник. Больно уж улыбка у того была замечательная – искренняя такая, открытая. В конце концов – сорок девятый год, это вам не хухры-мухры: доносы, репрессии, госбезопасность и прочие прелести в одном флаконе. Без документов долго не протянешь, а заклинание – Раничев уже пробовал по пути – пока не действовало. Ладно, с этим после… Главное сейчас – закрепиться, и есть шанс, и не шуточный. Упускать такой не стоило.
– Вас послушать – так тут просто рай земной, – улыбнулся Иван. – Вообще-то, мы с Евдокией в Гагры собирались.
– Да какие Гагры? – положив ложку, Артемьев всплеснул руками. – Чем вам тут не курорт? Судите сами – питание бесплатное, воздух чистый, рыбалка, да и весело, что говорить. К тому же – и деньги сэкономите, если уж на то пошло.
Раничев наконец решился.
– Все бы хорошо, Геннадий Викторович, – осторожно произнес он. – Да ведь, вы, наверное, уже знаете, неприятность с нами произошла… документы украли… теперь пока восстановим…
– Ну вот, – лицо начальника лагеря озарилось вдруг лукавой улыбкой. – А вы говорите – Гагры… Куда ж вам без документов?
– Да будем, как и раньше, в деревне…
– Зачем – в деревне? Я ж вам говорю – давайте ко мне.
– Без документов?
Начальник махнул рукой:
– Вы только согласитесь, а уж я придумаю что-нибудь. Тем более – вас сам товарищ Рябчиков знает. В конце концов, оформлю вас на документы тестя, а жену вашу – как тещу.
– Смелый вы человек, Геннадий Викторович!
– А, пустое… Я ж на Четвертом Украинском, командиром саперного батальона… Чего мне теперь-то бояться? Вы сами-то воевали?
Раничев хмуро кивнул – еще бы. Только этим, можно сказать, и занимался в последнее время.
– Вот! Я почему-то так и подумал, что вы тоже фронтовик, глаз наметан. Где служили?
– Полковая разведка… Больше ничего не скажу.
– А, понятно, понятно, не маленький, – товарищ Артемьев потер руки и поставил вопрос ребром: – Ну, соглашаетесь?
– А куда от вас денешься?
– Ну, вот и славно! – от избытка чувств начальник лагеря едва не поперхнулся компотом. – Жить будете недалеко, во флигеле, мы его меж собой называем по-английски – "коттэдж". Там все наши, кроме вожатых, естественно, – те в бараках, вместе с отрядами. Вечером у нас машина в город пойдет, съездите, переоденетесь да личные вещи захватите. Ну, идемте, покажу ваши владения.
Громко поблагодарив поваров, товарищ Артемьев галантно пропустил в двери Евдоксю, обернулся:
– Красивая у вас жена, Иван Петрович! Кстати, у нас через три дня аванс… Как раз и получите.
Лагерь назывался "Юный химик" и принадлежал Угрюмовскому лесхимзаводу, называемому его работниками просто – "хим-дым". Небольшой – пять пионерских отрядов, десять вожатых, обслуга – медсестра Глафира, сестра-хозяйка, повара, сторож, бухгалтер – и начальник с замом, старшим воспитателем Виленом Александровичем Ипполитовым. Теперь вот к ним прибавились еще двое "худруков", призванных поднять на невиданную высоту лагерную самодеятельность.
Флигель – или "коттэдж" – располагался сразу за территорией лагеря, у забора, невдалеке от главных ворот с пионерским постом в беседке. Второй этаж – мезонин – занимали две комнаты – в одной жил Вилен, в другой теперь – Иван с Евдокией. Внизу проживали все остальные, кроме начальника – тот и ночевал в кабинете. Комната "худруков" – два метра на три, из мебели две койки и тумбочка – прямо скажем, не радовала. Впрочем, не до жиру.
– Ну вот, – Раничев опустился на застеленную серо-голубым казенным одеялом койку. – Пока поживем здесь.
– Здесь? – похоже, боярышня была шокирована непритязательностью уюта. Впрочем, она тут же улыбнулась, – Думаю, ты вскоре наймешься к какому-нибудь местному князю, и он подарит тебе несколько деревень. Да, так и будет, всенепременно. А пока, что ж, поживем и тут. Какая странная у вас одежда… Рубаха почти что прозрачная, сарафан короткий – как будто и нет его.
– Это не сарафан – юбка, – Иван притянул к себе девушку и поцеловал, быстро расстегивая блузку. Обнажив грудь, погладил рукою.
– Какой яркий светильник, – прикрыв глаза, прошептала Евдокся. – Лучше б его совсем притушить…
Иван быстро выключил свет. Скрипнула койка…
Начальник не обманул и в самом деле оформил все, как надо, и выплатил аванс через три дня. Раничев съездил в город, купив на толкучке вполне приличный костюм – только прожженный на локте и лацканах, в лавке кооперации же приобрел черные полуботинки ленинградской фабрики "Скороход", на Евдоксю же подходящей обуви не было, да Иван и не стал показываться на центральных улицах – вдруг милиция? А документов-то – нет! К музею подошел – тот, к сожалению, был закрыт. Решив побаловать боярышню после получки, вернулся в лагерь той же машиной, вбежал по крутой лестнице в комнату… Евдокси не было. А ведь договаривались, что она никуда не пойдет одна. Однако, нет девушки… И где ж она может быть? Пошла на реку искупаться?
Выбежав из флигеля, Иван бросился было к реке… И встретил по пути начальника в окружении смеющихся ребят.
– А вот и Иван Петрович вернулся, – улыбнулся тот. – А я супружницу вашу приспособил с девчонками песни учить. Ух, как она поет, – прямо сокровище! А вы даже и словом про то не обмолвились. Как в городе? Цела ваша квартира?
– Да цела, – шагая рядом, кивнул головой Раничев. – Так где, вы говорите, Евдокия?
– Да на поляне, за линейкой. В клубе ей не понравилось – темно, говорит, сыро… Во, слышите, поют?
Иван прислушался: да, где-то голосили, и довольно стройно.
– Молодцы, – довольно улыбнулся начальник. – Да и вы, говорят, что-то уже репетировали.
– Репетировали, – согласился Раничев. – Так, пару песен. У вас же, оказывается и инструменты есть. Баян, мандолина, контрабас…
– Так вы на всем играть можете?!
– Ну, положим не на всем… Но на этих могу.
– И к родительскому дню, конечно….
– Конечно, – приложив руку к сердцу, заверил Иван. – Всенепременно.
Евдокся, раскрасневшаяся, с распущенными по плечам волосами задорно размахивала руками. Перед ней, прямо на траве, сидело с десяток девчонок в пионерских галстуках и пилотках, все самозабвенно пели:
Уж ты, Порушка, Параня,
Уж как ты любишь Ивана…
И впрямь неплохо получалось. Товарищ Артемьев оглянулся и, строго посмотрев на шагавших рядом мальчишек, приложил к губам указательный палец. Да те, впрочем, и без того не шумели – слушали. А после того как песня закончилась, одобрительно захлопали в ладоши. Евдокся обернулась испуганно, стрельнув зеленью глаз, увидев Ивана, заулыбалась:
– А мы тут песни поем с девушками. Завтра частушки разучим.
– Молодцы, – снова похвалил начальник. – Нравится петь, девчонки?
– Очень! Мы и песен-то раньше таких не знали. Евдокия Ивановна сказала, еще научит.
– Молодец, Евдокия Ивановна! Вот что, – товарищ Артемьев вдруг отвел Раничева в сторону. – А приходите-ка сегодня вечерком ко мне в кабинет. Посидим, побеседуем.
– Обязательно придем, – улыбнулся Иван. – Всенепременно.
– Только вы это… – начальник замялся. – Не надо, чтоб сосед ваш, Вилен, знал – куда. Скажите, что в деревню.
– Понимаю, – Раничев сурово сдвинул брови. – Конспирация есть конспирация. Евдокию с собой брать, или так, в мужской компании?
– Брать, брать, а как же! Тем более, супруга моя приехала. Ну, еще увидимся, – попрощавшись до вечера, Геннадий Викторович, заметно припадая на правую ногу, направился к главному зданию.
– Внимание, внимание. Всех членов совета дружины прошу собраться в пионерской комнате, – голосом Вилена гнусаво проскрипел репродуктор. – Также напоминаю – сразу после ужина состоится политинформация о текущем моменте в международных отношениях. Просьба не опаздывать.
– Рад, что ты так быстро вернулся, любый, – улыбнулась Евдокся. – Пойдешь с нами на речку?
Раничев помотал головой:
– Попозже. Сейчас ребята придут, репетировать. А вы с девчонками идите.