Слыша хулу в свой адрес, – чернь любит позлословить о мертвом господине, – он прятал улыбку. Чернь могла говорить что угодно, чернь могла говорить сколько угодно. Чернь могла говорить…
Человек улыбался. Он мало говорил, он предпочитал действовать. Время слов ушло, возвращалась эпоха действия. На подходе была большая игра. И знали об этом покуда всего двое – тот, что оставил дворец и неприметно затерялся в толпе, и дерзкий похититель, выкравший величайшую святыню мира – тело Императора императоров, тело Александра, нареченного уже современниками Великим.
Часть первая
Император вдыхает степь или Пробуждение Луны
Тигр подкрался к месту, где собрались звери. Те не знали, что тигр уже рядом, и затеяли драку. Ослабили друг друга и были убиты тигром. Поэтому, если бы зверям кто-либо дал знать, что тигр подкрался к ним, они, конечно, не затеяли бы драки!
"Планы сражающихся царств"
Год первый – Многих смертей
Периоха-1
Это был год 3550-й от сотворения мира Иеговой, или год 2901-й по исчислению приверженцев дикой богини Кали, или год железа и дракона 37-го цикла по исчислению не поддающихся счету китайцев…
526 лет назад началась эра великого Набонассара, 322 года – еще более великого Будды, всего 89 лет – величайшего из великих, Селевка Никатора, основателя династии Селевкидов…
Минуло ровным счетом 555 лет с тех пор, как греки отметили первую Олимпиаду, имена победителей в коей не дошли до далеких потомков…
Чуть раньше, 604 года назад, финикияне основали в Африке Новый город, который впоследствии станет известен всему миру под гордым именем – Карфаген…
Чуть позже, 533 года назад, легендарные братья заложили на берегу Тибра стены другого града, коему суждено будет своим звучным именем – Рим – изменить ход истории величайшего из континентов…
Пройдет 221 год, и в городишке Вифлееме, ничтожном и никому не ведомом, родится человек, какой положит начало новой эпохе и новому исчислению. Но, скорей всего, он родится тремя годами раньше…
Это первый год нашего повествования…
Этот год был годом многих смертей.
В Иберии, стране дикой и изобильной, был сражен Гасдрубал, племянник великого Барки. Гасдрубалу наследовал Ганнибал из рода Баркидов, сын Барки, известный покуда лишь славным именем отца. Покуда…
В Македонии скончался Антигон Досон. Он ушел в страну предков в знаменательный для себя год, в год славной победы при Селласии. Дерзкий спартиат Клеомен бежал в далекий Египет, а Антигон, сопровождаемый ликованием толп, вернулся в Пеллу, не зная, что его ждет там не только наследник трона Филипп, но и смерть. Не зная…
В Египте смерть унесла царя Птолемея III, владыку сильного и удачливого, расширившего пределы государства на восток и на запад. Эта смерть была ожидаема, но не менее неожиданна. Она открыла путь к трону Птолемею IV, моту и пьянице, которого, как ни странно, ждала слава Рафии. Как ни странно…
Ну и осталось упомянуть еще три события, оставшиеся за чертою трех вышеперечисленных смертей.
В этом году, при консулах Публии Корнелии Сципионе Асине и Марке Минуции Руфе, римляне успешно воевали в Истрии. Война была не столь и значительной, но мир ее заметил, ибо война шла в самом сердце мира, какой мы привыкли считать своим…
В этом году великое царство Цинь завершило покорение всех прочих царств Китая, подчинив своей власти последнее – Ци. Это было грандиознейшее событие, но мир его не заметил, ибо война шла вне того мира, какой мы привыкли считать своим…
И, наконец, было третье, о чем не знал никто. В небольшой хижине в горах Тибета объявилась некая гостья, намеревавшаяся – ни много, ни мало – покорить мир, какой мы привыкли считать своим…
1.1
Перед глазами плыли кораблики. Небольшие, пузатые, плавные. Словно вырезанные из белой бумаги облака. Не спеша и правильно – по безбрежному синему морю, почему-то перевернутому вопреки притяжению…
Он зажмурил глаза – с силой, тщась отогнать наваждение. Кораблики исчезли. Теперь по морю плыли облака, верней они плыли по небу, подсвеченному справа взошедшим солнцем. Это солнце золотило облака, делая их похожими на комки невесомой розовой сахарной ваты. Сахарной…
Он помнил, что такое сахар, он знал, что есть вата, облако, море, небо. Налетел порыв ветра, и он вспомнил, что такое ветер. Ветер принес с собой тонкий писк, и он знал, что так пищит комар. Он знал и помнил многое, очень многое. Он не мог понять и вспомнить лишь одного – кто он. Да, еще в сонном сознании всплыл вопрос – где он и как здесь очутился. Но для того, чтобы понять, где и как, следовало ответить на вопрос – кто! А может…
Он поднял голову и огляделся. Перед ним, сколь хватало взора, простиралась степь. И направо тоже была степь. И налево. Он с трудом повернул затекшую шею. Судьба не порадовала нежданным изыском: позади, как нетрудно было догадаться, также стелилась, мелко бугрясь, степь.
Степь… Трава, еще зеленая, но местами уже поблекшая на солнце. Тускло сверкающие, с выцветшей желтизной, прогалины солончаков. Далекие пологие, словно стесанные ветром холмы.
Холм… Ближайший холм был выше прочих и рождал смутные воспоминания. Ему вдруг подумалось, что когда-то, очень давно, он стоял вот так на холме, а вокруг клацали клыками крысы – яркие, разряженные в пышные шкуры крысы. Крысы и холм – это было.
Крысы… Он не был крысой. Тогда кем же он был? Память нехотя подбросила тусклые образы созданий, имевших, как и он по две руки и две ноги, гордо посаженную голову с глазами, несхожими со звериными. Создания именовались человеком – он помнил это понятие в разных звучаниях, но сколь ни силился не мог вытащить из тени имена и лица тех, кто упомянутые звучания исторгали. Но каждый из них несомненно звался человеком, а, значит, человеком звался и он, себя потерявший.
Холм… Человек попытался определить направление, где виднелись холмы, и понял, что это – восток. Как понял, не знал, – просто вдруг понял. Степь. Он задумался, припоминая. Он не вспомнил ровным счетом ничего, разве что кроме того, что ему приходилось бывать в степи. Но это было давно. Как давно, человек сказать не мог.
Напружинив мышцы рук, он приподнялся, а потом с неожиданной легкостью вскочил на ноги. Сделав это, он придирчиво осмотрел. Человек был довольно высок, если не сказать более. Скорее, он был даже громаден, но едва ли мог оценить эту свою громадность, ибо ему просто не с кем было себя сравнить. Он был могуч и прекрасен. Вылепленное из резко очерченных мышц лицо поражало суровой, строгой красотой. Большая, гармоничных пропорций голова венчала конусообразный, витой из сухих, но в то же время массивных мускулов торс. Под стать торсу были руки и ноги – также мощные, но и стремительные, налитые той взрывной силой, что редко присуща здоровякам, каким был пробудившийся в степи человек.
Все это анатомическое великолепие можно было наблюдать воочию, так как человек был совершенно наг, если не считать небольшой повязки, стянутой узлом на узких, крепко сбитых бедрах. Он посмотрел сначала на эту повязку, немного удивившую его, а потом принялся изучать свое тело.
Право, здесь было на что посмотреть. Руки, ноги, плечи, а кое-где грудь и спина были покрыты множеством застарелых шрамов. Большинство из них походили на глубокие, не к месту и времени проявившиеся на коже морщинки, но попадались и настоящие рубцы – отметины от серьезных рваных ран, нанесенных тупым мечом, скользнувшим по коже копьем или стрелой. Шрамов было столь много, что он имел полное право предположить, что в своем прошлом, пожранном обманувшей памятью, он был воином, и быть может, великим воином!
Итак, воин?
Он вскинул руку и покрутил над головой воображаемым мечом. Кисть привычно завибрировала, перебрасывая невидимый клинок из одной плоскости в другую. Воин удовлетворенно прищурил глаза. Он владел мечом и, судя по всему, владел великолепно – как правой, так и левой рукой. Щит… Воин помнил про щит, но, кажется, пользовался им довольно редко. А это значило, что он имел хороший доспех. Воин убедился в этом, осмотрев свою грудь и на обнаружив на ней ни одного серьезного шрама, кроме тех, что мог получить в тренировочных поединках.
Солнце жгло кожу. Та покраснела. А еще недавно она была белой. Значит…
Значит, он очутился здесь совсем недавно. Но как? Откуда он взялся и кто он? Вопросы, на каких не находилось ответа.
Сверху долетел негромкий клекот. Воин поднял голову. Высоко в небе кружила хищная тварь, питающаяся мелкой живностью и падалью. Но воин не был ни живностью, ни тем более, падалью. И не собирался ими становиться. Но для того, чтобы не стать, он должен был раздобыть одежду и пищу. Но как?
Поблизости не было видно ничего, что могло бы стать источником пищи и что могло б послужить одеянием.
– Я должен найти! – сказал воин самому себе, с удивлением прислушиваясь к незнакомому звучанию голоса. Затем он повторил ту же фразу примерно еще на десяти языках, но память не дала ничего, кроме сухих звуков, лишенных жизненного содержания. Память…
Он не помнил, но подозревал, что уже попадал в передряги, ничуть не уступавшие той, в какой очутился сейчас. И он был жив, а это значило, что он благополучно выбирался из передряг. Он выберется и в этот раз.
Сложив руку козырьком, воин пристально посмотрел на солнце, пытаясь хотя бы приблизительно определить место, где очутился. Сделать этого ему не удалось, и воин ограничился тем, что распознал стороны света.