Часть первая
"Над всей Испанией безоблачное небо"
Моя Испания
Пробил час - просыпайтесь, долг зовет - поднимайтесь, созывает бойцов наш набат.
Полыхающим пламенем, холодным железом, за страдания брата мстить готовится брат!
Барабаны гремите, а трубы ревите - а знамена везде взнесены.
Со времен Македонца такой не бывало грозовой и чудесной войны!
Шаг в колоннах ровняйте, в небо гордо бросайте победный и яростный клик.
Гордо вниз смотрит солнце, разорвавшее тучи, на клинках наших видя свой лик.
Заревые пожары, огневые гусары, землю древнюю чистите вновь.
За победу оплатой - итальянцев и немцев и славянская алая кровь!
Наше время настало, мы сметем с пьедестала золотой и неверный кумир.
Смерть иудам вселенским! Гибель слугам Маммоны! Нам - сияющий, новый мир!Н. С. Гумилев 1936 г.
Капитан Всеволод Соколов. Испания. 1936 год
Я сижу у закопанного по башню танка и смотрю в небо. Там "собачья свалка", к которой лично я не имею ни какого отношения - на верху десяток "Гладиаторов" пытался порвать в клочья тройку "Юнкерсов" с двумя парами 51-ых Хейнкелей. Порвал бы, но на помощь "Кондорам" явились наши "Ястребы" в количестве шести "ишачков", и гордым бриттам сразу стало не до немцев… Вот еще один кувыркнулся. Комету изображает. Если бы ночью, то очень похоже…
Пресвятая Богородица, Перун-батюшка, да что ж за невезение такое? И ведь так всю жизнь…
Когда полковник Малиновский нам приказ зачитал, я, грешным делом, подумал, что сбрендил соратник на почве неумеренного возлияния испанских вин и долгого пребывания на солнышке южном с непокрытой головушкой. Атаковать танками без поддержки пехоты и кавалерии! Да мне даже на двухмесячных казанских курсах крепко-накрепко в голову вдолбили, что танки без пехоты (или кавалерии) в атаку не ходят. И сам я в лагере "Кама" потом будущим танкистам вбивал на занятиях по тактике: "Вы, латники современные, оборону противника проломить должны! А окопы чистить, врага добивать и на позициях закрепляться будет "махра", серые "топтуны"…" Правда, если подумать, Родион Яковлевич все же был прав: "лягушатники" и "томми" в Испанию как вмешались, так фалангистов крепко попятили. А итальянцы, которые положение выправлять кинулись, еле-еле сами полуживые уползли. Дивизию "Литторио" на ноль помножили, а от дивизии "Божий промысел" дай Бог, чтоб половина уцелела. Потеряли союзнички полста танкеток фиатовских, да добрую сотню орудий, да человеков - двадцать тысяч без малого. Генерал Грациани в истерике бился, у генерала Врангеля в ногах валялся. А Петр Николаевич - человек мягкости необычайной и доброты бесконечной, ну и согласился помочь сразу, не дожидаясь, пока остальные войска генерала Франко подойдут. Еще и "кондоров" уговорил. И пошли помогать…
Если разобраться, то все и хорошо кончиться могло. Тут к соратнику Малиновскому претензий нет. Разведка пролопушила. Поначалу-то наступали лихо и бодро: опрокинули два французских полка, раздавили парочку республиканских бригад, вошли в контакт с британцами, и как следует, потрепали островитян. Позавчера вон на поле 18 "Виккерсов" Mk II небо коптили, а рядышком веселенько так десятка полтора разведывательных "Карден-Лойдов" потрескивают. Ну что твои костры. А под гусеницами кто-то верещит дурноматом. Еще бы, заверещишь, если тебя, родимого, на гусеницы наматывают… А вчера в 10.32 попалась моя вторая рота первого танкового батальона добровольческого корпуса "Варяг" в огневой мешок. Проглядели недотепы разведчики дивизион 4,5 дюймовых гаубиц. В сравнении с грамотно организованной артиллерийской засадой на картине академика Бюлова "Гибель Помпеи" изображен курорт в разгаре сезона. А уж грамотных офицеров в британской армии достаточно…
Сколько моих экипажей обратно повернуло, я не знаю. Но думаю, что не меньше половины. А вот вперед прорвались только моя коробочка и поручика Булгарина. Кстати, потомок того самого, Фаддея Венедиктовича. Одну батарею "томми" мы все же с ним нащупали. Сейчас эта батарея на небесах паек получает. Но обратно уже не повернуть: две другие батареи нас бы быстро в капусту нашинковали.
Пошли вперед. Булгарин часа через два "Виккерс" повстречал. "Витек" его подбил, а мы - "Витька" спалили. Булгарин с экипажем остались свою коробочку в чувства приводить, а я на разведку двинулся. Еще одного "Витю" встретил, во-о-он за тем холмиком стоит, обгорелый. А на том холмике, под которым я сейчас сижу, нас английская пехотная рота прижала. Вообще-то, мы бы и их к ногтю взяли, но у них 40 миллиметровый "антитанк" отыскался…
Когда наш "два-шесть" содрогнулся от удара, кто-то дико заорал: "Назад, мать-перемать!" И орал так все время, пока мы съезжали задним ходом под уклон. И только когда мы оказались за гребнем холма, вне досягаемости этих маленьких бронебойных, подлых штучек я понял что сам и ору. Хорошо еще, что экипаж так, кажется, и не понял, как же мне страшно…
В принципе, я человек мирный. Вернее сказать: меня воспитывали мирным. Тихая, спокойная семья, какие во множестве проживали в Москве, тогда еще не столице. "Не шали, не кричи, не бегай, не прыгай! Не мешай папе - он со службы вернулся уставший, ему покой нужен". А за окном горел 14-ый год. Осенью 1914 я в первый класс гимназии ходил. На фронт мне тогда хотелось - не передать. Вот если б меня туда, я б и Самсонова из мазурских болот вывели, и Кенигсберг взял, и… да ладно, чего говорить. Что никто из Вас мальчишкой не был, десятилетним… А как же я завидовал тем, у кого на фронте родные были. Мои-то все в тылу. Это я теперь понимаю, что одними солдатами войну не выигрывают. А тогда переживал ужасно: как же так, что ж моего отца не берут на фронт? Он бы им там всем показал… Вот и сочинил я тогда себе брата-героя, офицера и георгиевского кавалера, который вышел со своим батальоном из окружения второй армии. Полгода славой в классе наслаждался, потом обман раскрылся… Мы на Знаменке жили, до гимназии - две минуты прогулочным шагом. Как же я завидовал приготовишкой тем, кто далеко жил - им и поиграть по дороге можно, и на юнкеров посмотреть, и много еще чего. А тут оценил прелести близкого жилья. Никогда всем классом не били? После классов только успеть бегом, бегом через дорогу, в знакомое парадное с атлантами из черного камня. Полгода так пробегал. Потом, конечно, забылось, а только друзей в гимназии я так и не завел. Уже не хотелось. Соратники вспоминают, как в корпусах кадетских учились, в гимназиях, в "реалках", про однокашников говорят, а мне и вспомнить нечего…
После гимназии - в юнкера, а там Красный мятеж. Ну после того, уже на последнем курсе нас разогнали тогдашние правители. Слишком уж армия в подавлении отличилась. Пришлось идти в технологический. А куда еще, если отец - инженер, дед - инженер? Ну и пошел. Учился ни шатко - ни валко. Интереса особого не было, друзей - тоже.
Вот в двадцать третьем - в партию вступил. Как раз во время "трехмесячной" польской компании. Случайно. По улице шел, а там - митинг. Офицер, кавалер георгиевский рассказывает, как нас иудеи продали и купили с потрохами. Мы немцев сдержали, а после войны как бы еще не больше немцев платить Антанте должны. Антанта и поляков на нас натравила. А заправляют в Антанте не британцы и не французы, а Ротшильды, Рокфеллеры, Ллойд-Джорджи всякие и прочие иудеи. Я подумал-подумал: а ведь верно выходит. Потом спрашивает: "Неужели среди Вас, братья, нет таких, кто готов жизнь свою положить на борьбу с иудами?" Ну, меня ноги и вынесли. "Готов, Ваше благородие!" Он сперва на меня уставился, еще и крестик нательный показать велел. Помню, как объяснял ему, кто такой, из кого родом. А после он меня в партийный комитет привел. Там меня приняли и билет вручили. За номером 8 961 А. Как меня угораздило в первые десять тысяч попасть - сам до сих пор не пойму. Сейчас завидуют: еще бы - золотой значок, на жетоне партийном золотом выбито "10 000". А ведь случайность.
Только выиграл я от того случая не много. Первая жена ушла именно из-за партии. Она, изволите видеть, из курсисток в банк подалась. А там как эти жидовские морды узнали, что муж - партиец, так сразу взяли в оборот. Ну и ушла. Спасибо, хоть сына оставила. "Я, - говорит, - не желаю, чтоб из-за твоей животной страсти у меня карьера не сложилась!" И адью.
Я тогда психанул и после курса в армию пошел. Сильно мне "повезло". На комиссию пришел с партийным значком, а в комиссии офицеры - все соратники-партийцы. Посмотрели и решили, что по долгу партийному, по призыву сердечному меня в армию потянуло. Ну, я так всем и говорю, и говорить буду, и детям, и внукам, если доживу, конечно. Но себя обманывать - толку не много. Сдуру пошел, сдуру…