Пустельга поглядел вниз. Высоковато, но по решетке спуститься не так и трудно. Зэк, похоже, понял:
– Я быстро освоился. Ну что, сходим? Заодно торта попробуем. Этот биохимик – большая шишка, чуть ли не академик. Обожает сладкое, и его, естественно, снабжают. Вы как насчет торта?
– Положительно.
– Прекрасно. Только… – Сорок Третий замялся. – Имейте в виду, он сразу же начнет жаловаться на то, что его бросила жена. Придется выслушать, а потом уже поговорим…
– А что, жена его действительно бросила? – невольно заинтересовался Сергей. Зэк, обернулся, посмотрел ему прямо в глаза:
– Зачем вам?
– Ну… – растерялся Пустельга. – Все-таки, мы, вроде, в одной лодке…
– Мы с вами не в одной лодке, гражданин старший лейтенант госбезопасности… Но если вам, так сказать, интересно… Они с женой пытались покончить с собой. Его спасли, ее нет. Ясно?
Сергею стало не по себе. Он чуть было не спросил о причине, но вовремя сдержался. Крупный ученый, возможно академик, пытается покончить с собой, причем не сам, а вместе с супругой. Это никак не походило на бытовую трагедию. Не так давно покончили с собою Гамарник и Путна, еще раньше Любченко, Иоффе, Скрипник… Этого, выходит, спасли – очевидно, его мозг еще нужен…
Сорок Третий еще раз глянул вниз, кивнул и начал быстро спускаться по решетке. Пустельга последовал его примеру – получилось удачно, даже халат, не очень приспособленный для подобных упражнений, не особо мешал. Через несколько секунд оба они уже стояли на балконе третьего этажа. Зэк подошел к стеклянной двери и постучал.
С минуту ответа не было, а затем неярко вспыхнул свет. Пустельга взглянул на Сорок Третьего, тот лишь пожал плечами:
– Ничего, ему разрешают. В прошлый, раз во всяком случае, нам никто не помешал.
Наконец, дверь открылась, гости подошли поближе.
– Торт еще не съели? – Сорок Третий шагнул первым к вышедшему на балкон маленькому сгорбленному человечку. – Добрый вечер, гражданин Тридцать Первый.
– Добрый вечер, – послышался тихий, немного дребезжащий голос. – Торт я не съел и даже согрел чаю… Заходите, товарищи…
Все трое прошли в палату, которая оказалась точь-в-точь такая же, как у Пустельги – с единственной койкой, новой мебелью, и, вероятно, заранее встроенными микрофонами. Впрочем, бывшего академика могли "опекать" не так плотно, едва ли охрана интересовалась каждым словом, сказанным в этих стенах.
– Прошу знакомиться, – продолжал зэк. – Тридцать Первый. А это ваш сосед сверху, соответственно Сорок Первый…
В голосе звенела ирония. Похоже, эта арифметика забавляла государственного преступника.
– Виталий Дмитриевич, – человек протянул руку и вздохнул. – Хотя, конечно, Тридцать Первый – это правильнее.
– Сергей.
– Простите, а как полностью? Знаете, привык…
– Сергей Павлович, – Пустельга с любопытством разглядывал того, кто предпочел номер фамилии. Виталий Дмитриевич Тридцать Первый был не просто мал ростом – он походил на карлика, на сказочного человека, обитателя подземных глубин, а еще больше – на домового. Сморщенное, почти с кулак, личико, узкие плечи, короткие ручонки, казалось, неспособные удержать даже авторучку. На вид ему было за семьдесят, и, лишь присмотревшись, майор понял, что Тридцать Первому едва-едва стукнуло полвека. Что-то страшное сломало и мгновенно состарило этого человека.
– Проходите, – Виталий Дмитриевич засуетился, приглашая к столу. Там действительно стоял торт, а рядом с ним – чайник, накрытый полотенцем. Тридцать Первый явно ждал гостей.
– Пражский? – осведомился зэк, приглядываясь к угощению. Карлик невесело рассмеялся:
– Увы, пражский. В хорошие времена я бы сам приготовил, да такой, что сам шеф-повар "Берлина" позавидовал бы… А это – прислали. Не забывают…
Они принялись за торт. Виталий Дмитриевич ел жадно, кусок за куском.
У Сергея почти не было аппетита, да и Сорок Третий явно не был поклонником сладостей. Было ясно, что он пригласил сюда Пустельгу совсем не за этим.
– Что ж вы не едите? – карлик откинулся на стул и вздохнул. – Знаю! Вы, любезный Юрий Петрович, просто уговорили нашего новенького навестить меня. Так сказать, повысить мне настроение. Ну, спасибо…
Пустельга удивился – оказывается Сорок Третьего звали Юрием Петровичем! Здесь зэк не скрывал своего имени. Итак, Юрий Петрович Сорок Третий…
– Юрий Петрович наверно успел рассказать вам, – Тридцать Первый повернулся к Сергею. – Здесь все считают, что лишился ума, после того, как меня бросила супруга…
Зэк еле заметно кивнул, но Сергей предпочел отделаться неопределенным угуканьем. Карлик вздохнул.
– Смешно, правда? Старик, похожий на какое-то чучело… Но ведь я все еще не разучился думать! Почему? Не могу понять…
Он заговорил быстро, так, что Пустельга еле различал отдельные слова: Тридцать лет, тридцать лет мы жили вместе, ни разу по-настоящему не ссорились. Что же могло случиться? Почему она меня бросила? Может, я чем-то ее обидел? Но чем? Даже если так, почему она ни разу не навестила меня, не написала? Я ведь действительно болен! Почему? Они не говорят мне, не хотят волновать. Но я не могу. Я должен узнать…
Сергей постарался незаметно отвернуться. Виталий Дмитриевич тоже не мог вспомнить прошлое, как Сорок Третий, как и он сам. Что сделали с этим безобидным человеком? Или это просто защитная реакция психики, спасающая от самого страшного?
Речь Тридцать Первого стала совсем тихой, неразличимой. Наконец он затих, глаза закрылись, и он недвижно застыл, прижавшись к спинке стула. Зэк чуть заметно дернул щекой и достал папиросы.
– Курите, Сорок Первый! Ну его все к черту, никак не привыкну… Курите, потом проветрим. Сейчас он очнется…
Действительно, не прошло и двух минут, как Виталий Дмитриевич открыл глаза.
– А? – дернулся он, но тут же успокоился. – Кажется, я опять… Извините, товарищи… Юрий Петрович, вы говорили вчера, что наш новенький…
– Да, он, кажется, по вашей части…
Карлик вскочил со стула. Пустельга тоже встал, но решительный жест маленькой ручки остановил его:
– Сидите, сидите, Сергей Павлович. Я быстро. Надеюсь, Юрий Петрович все же ошибся. Если ваши с ним случаи сходны, то волноваться нечего. Сама по себе амнезия конечно, малоприятна…
Не прекращая говорить, Виталий Дмитриевич осторожно взял Сергея за руку, пощупал пульс и замер. Затем сморщенное лицо дернулось, Тридцать Первый проговорил нечто вроде: "Ох ты!" – и легким движением прикоснулся сначала ко лбу, а затем к шее Сергея – там, где проходила артерия.
– Сергей Петрович… любезнейший… если можно, к свету. Я должен осмотреть глазное яблоко…
Осмотр на этот раз длился долго. Карлик хмурился, вздыхал, а затем кивнул на стул:
– Садитесь… Рассказывайте, и поподробнее…
Слушал он внимательно, время от времени кивая. Затем вздохнул и покрутил головой:
– Несколько вопросов, если можно. Только не обижайтесь…
– Ни в коем случае, – Пустельга тут же вспомнил психиатра.
– У вас, как я понял, очень плохой аппетит, предпочитаете все жидкое и, желательно, теплое. Так?
Сергей кивнул. Сейчас должен последовать вопрос о бифштексах.
– Привкус крови во рту ощущали?
– Нет! – Пустельга удивился. – По-моему… Нет, ни разу…
– Так… А желание… уж, извините… попробовать свежей крови…
Поразил не сам вопрос, а то, что его об этом уже спрашивали. Вот они, бифштексы с кровью!
– Нет. Я даже кровяной колбасы не ем.
– Ну и хорошо…
Виталий Дмитриевич прошелся по комнате, затем опустился на стул и легко ударил ребром ладошки по дереву:
– Так. Порадовать ничем не могу, Сергей Павлович. Разве что – болезнь ваша проходит в самой легкой форме. Это единственный положительный момент…
– Какая болезнь? – еле выговорил Пустельга. Значит, никакой травмы на боевом посту! Его обманули и в этом…
– Так называемая болезнь Воронина. Открыта моим близким приятелем перед самой мировой войной на Среднем Урале. Василий Воронин был тогда молодым земским врачом. Однажды его вызвали в одну глухую деревню где-то под… Впрочем, это неважно. Воронин был умница, сразу понял, что перед ним нечто совершенно неизвестное науке…
Виталий Дмитриевич замолчал, а затем махнул рукой:
– Ну, это все в далеком прошлом. Василий пропал без вести в 18-м, на юге. К этому времени мы уже выделили вирус – возбудитель болезни. Искали метод лечения… Мне поручили создать состав, в котором возбудитель болезни Воронина мог существовать в течение длительного времени. Дело в том, что в обычных условиях он быстро погибал, и слава Богу… Увы, мне это удалось. Состав назвали ВРТ.
"Почему?" – хотел спросить Пустельга, но удержался. "В", похоже, означало "Воронин". Возможно, остальные буквы тоже были инициалами.
– Да… И в том же 18-м я был вызван на Лубянку. Со мной беседовал некто Кедров, он, кажется, тогда был заместителем Дзержинского. Меня уверяли, что большевики чрезвычайно заинтересованы в лечении болезни, обещали новую лабораторию, сотрудников… Тогда я был еще в здравом уме, Виталий Дмитриевич усмехнулся и покачал головой. – Да, я был в здравом уме и решил на следующий день уничтожить все запасы ВРТ, а заодно и документацию. Увы, Кедров оказался сообразительнее, его люди захватили лабораторию тем же вечером. Меня арестовали, и до 21-го я был в специальном лагере под Псковом…
Тридцать Первый вновь умолк и замер, прикрыв глаза. Молчание тянулось долго, наконец он вздохнул, попытавшись улыбнуться: