Ветер наконец разогнал облака, и солнце осветило жаркими лучами городскую стену с крытыми башнями, седую ленту Волхова, мост с купеческими лавками и галдящим народом. За мостом, над детинцем, сияли золотом купола Софийского собора, "Софьи" - главной церкви Великого Новгорода. За Софьей вздымался зеленым холмом земляной город - насыпной вал вокруг новгородского Кремля-детинца, за холмом в розоватой дымке яблоневых садов угадывалась невидимая с моста Прусская. Улица, где стояла усадьба знатной боярыни Софьи Михайловны Заволоцкой - любимой женщины Олега Иваныча.
Он представил на миг ухоженный двор, распахнутые ставни и милое лицо в окне… Большие золотисто-карие глаза, длинные ресницы, волосы по плечам золотым водопадом. Кое-кто из новгородских красавиц уже не стыдился ходить вот так, простоволосыми, наплевав на все установления для замужних женщин, коим предписывалось обычаем прятать волосы под плотным платком-покрывалом. "Мы - свободные жены новгородские, как хотим, так и ходим!" Молодцы, женщины…
Эх, Софья, Софья…
Однако ж именно сегодня может случиться событие, которое позволит Олегу Иванычу превратиться из любовника Софьи в законного супруга. Помолвка. Софья давно согласна, но он понимал, что это будет неравный брак, даже по здешним вольным меркам. Кто Софья? Знатная боярыня из уважаемого древнего рода. А кто он, Олег Иваныч? Человек служилый. Хоть и в авторитете, а все ж роду… неизвестно какого. Хорошо хоть, теперь не беден - "приватизировал"-таки усадебку, что на Ильинской. Выправил Феофил-владыко все бумаги, подарил усадьбу - "не так просто, а за нелегкую службу для-ради Новгорода, Господина Великого"! Теперь бы Гришаня не подвел, приятель старый, хоть и молод - едва пятнадцатое лето пошло.
Должен уж Гришаня вернуться из монастыря дальнего, Спасо-Прилуцкого. Обитель та - в Вологодских землях, что теперь Москве принадлежат, а было время - Новгород владел ими. По книжным делам уехал Гриша - житие святого Николая, что в монастыре том издревле хранилось, перебелить да списком лично Феофилу-владыке доставить. Ну, то официальная причина была. Неофициальную никто, ни сопровождающие отрока воины, ни сам Феофил, не ведали. Никто не ведал. Кроме самого Гришани и Олега Иваныча. Опасная та дорога для Гриши была. Да ведь Олег Иваныч его не неволил, сам отрок вызвался, не сказав ничего, уехал. Только девчонке своей, Ульянке, шепнул на ухо, чтоб передала Олегу Иванычу слова тайные, да не перепутала. А слова такие: "Что написано пером, не вырубишь топором… но ножичком аккуратно подчистить можно". Олег Иваныч понял, о чем речь. По всему, пора бы уже и вернуться Грише, отправлялся-то по снегу еще…
На владычный двор въехав, перекрестился Олег Иваныч, кивнул Олексахе. Тот к конюшням подался, лошадь перековать, да потом - в путь, по делам важным. Условились вечерком встретиться, в корчме посидеть, на Лубянице, поговорить, на людей посмотреть, новостей послушать. Каурого служкам отдав, остановился Олег Иваныч у владычного крыльца сапоги травой почистить - забрызгались, пока ехал.
Кто-то неслышно подошел сзади, прибаутку произнес ехидно:
- У вас продается несгораемый шкаф?
Олег Иваныч аж вздрогнул - ну кто тут такое спросить может? Либо Олексаха, так тот на конюшне, либо…
Обернулся…
Ну, точно! Гришаня! Синеглазый, улыбающийся, довольный. В новом кафтане из красного аксамита с канителью из позолоченной нити. Ишь, вырядился! Не иначе - к Ульянке на свидание собрался.
- Гришка! Гришка, волк тебя дери! Ну, здрав будь, охламонище! - Олег Иваныч широко расставил руки.
- Стой, стой, Иваныч! Полегче. Кафтанец помнешь ведь!
- Кафтанец… Ну, рассказывай, как ты?
Гришаня замялся. Выпростался из объятий, оправил кафтанишко. Видно было - не до разговоров ему, к Ульянке спешил с гостинцами. Та все на Нутной у Олексахиной Настены жила, с тех пор, как из Москвы выбралась, с Олег-Иваныча непосредственной помощью.
Олег Иваныч подмигнул:
- Ну, беги-беги… Завтра жду в гости, расскажешь. С Ульянкой и приходите.
- Придем, Олег Иваныч. Ужо непременно заявимся… Да, там тебя владыко в нетерпении дожидается. Поспешай-ко!
Владыко? В нетерпении? Интересно…
Олег Иваныч степенно поднялся по высоким ступенькам крыльца владычной палаты. Стражники, поклонясь, распахнули двери…
Феофил, новгородский архиепископ-владыка, согбенный сидел у стола, кашлял. Да, со здоровьицем, видно, проблемы. А ведь не так и стар еще - вспомнить, так и двух лет не прошло, как летал соколом, а вот теперь… Не прибавляют здоровьишка тяжкие государственные заботы, ой не прибавляют. Это Олег Иваныч и по себе знал - после всех дел кошмары по ночам снились.
Феофил поднялся с лавки, очами блеснул по-прежнему, огнем молодецким, задорным:
- Ну, друже Олеже, оказывается, ты у нас боярин знатный?
Олег Иваныч морду поглупее состроил, дескать, ничего такого не знаю… Ан не проведешь Феофила, бывшего игумена Вежищского! Вмиг тему просек, засмеялся, закашлялся:
- Вижу, узнал уже. От Гришани, поди?
- От него. - Олег Иваныч кивнул с самым простецким видом. Потом выслушал владычный рассказа о списках земельных, что в обители Спасо-Прилуцкой хранились. Там-то и вычитал отрок про бояр Завойских, что от Рагнара Синеусого, воеводы Рюрикова произошли.
- Что ж ты раньше-то род свой скрывал, друже Олеже?
- Стеснялся, отче… Обеднел наш род давно, захирел, так что и говорить-то не о чем было…
- Ну, уж ты зря так зря. Ин ладно, чую - теперь о помолвке говорить будешь? Знаю, знаю Софью-боярыню. Краса-вдовица, да несчастлива… Может, ты ее счастием будешь? - Феофил вновь закашлялся.
- Дай-то Бог! Благослови, владыко! - Олег Иваныч упал на колени…
Отстояв обедню в Софийском храме (сам Феофил служил, во здравие новгородского люда молился), Олег Иваныч, не дожидаясь возвращения Олексахи, отправился на Прусскую, к Софье.
Сияло жаркое майское солнце, припекало, парило. В малиннике пели жаворонки и прочие мелкие птахи, радуясь погожему дню. Ушли, улетели злые черные тучи, в лужах весело щурилось солнце, из вымокшей за ночь травы поднималась в небо быстро тающая белесоватая дымка.
У перекрестка двух улиц - Прусской и Новинки - заново отстроенная усадьба Софьи. Сквозь распахнутые ворота видно было, как на дворе, меж цветущими яблонями, копошились слуги. Олега Иваныча впустили сразу, для того и ворота распахнули: ждала его Софья. Выбежала на крыльцо - в платье атласном, словно бы зеленовато-голубыми волнами переливающемся; серебряный ремешок охватывал тонкий стан боярыни, такой же ремешок, только более узкий, стягивал волосы, падавшие на плечи золотым водопадом. Больше уж не носила вдовьего платка Софья.
Олег Иваныч взбежал по ступенькам, словно молодой вьюнош. Обнял боярыню, закружил, поцеловал в губы. Потом отстранился, вгляделся внимательно в глаза - два омута - золотисто-карие. Постоял с минуту… Софья улыбалась… Потом опустился на левое колено:
- Прошу вас, уважаемая боярыня Софья Михайловна, немедленно решить вопрос о нашей помолвке!
- Чего ж немедленно? - Софья засмеялась лукаво. - Аль боишься, что убегу?
- А чего ждать-то? Думаю, завтра удобно будет. Дел срочных нету пока. Созовем гостей да в церковь… В какую вот только? Может, у Федора Стратилата?
- Да ну, в этакую даль тащиться! Красив Федора Стратилата храм, спору нет. Только мне больше люба наша Михаила-архангела церковь, будто не знаешь?
- Что ж. Как скажешь, так и будет.
Ближе к вечеру сели обедать. Белорыбица, жареный гусь, щи с кислой капустой, блины с медом, икрою, маслицем, вареные раки, копченый осетровый бок, перепела в соусе из застывшего сока лопухов, пироги с горохом, соленой зайчатиной, форелью, калачи московские, круглые, татарский сыр-брынза, моченые яблоки… Запивали белым рейнским. Говорили больше о делах хозяйственных. В отличие от Олега Иваныча суженая его в таких делах оказалась большой докой - дебет с кредитом сводила умело, и сальдо в ее личных владениях всегда было положительным. Отяжелев от еды, Олег Иваныч едва не уснул, слушая ее вычисления, а уж как стала Софья примеры правильного землепользования приводить из Плиния да Агриколы, так вовсе заскучал. Из-за стола встав, присел у оконца на лавочку, на улицу взирая тоскливо…
- Эй! Что, заснул, что ли? - подсела рядом Софья. - О чем задумался, милый?
- Да вот… Олексаха должен бы с докладом явиться. Нашел он человечка в Явдохину корчму аль нет? Думаю…
- Ох, и все-то ты о делах, любезный Олег Иваныч, все-то о делах… - Она придвинулась ближе, обдавая жарким дыханием. - Успеются еще, дела-то. Лучше помоги-ка расстегнуть фибулу. Вон там, сзади. Ну… Не здесь же… Пошли… Пошли. В спальню… Встретишься и завтра с Олексахой. Велю пораньше разбудить слугам…
Ночь нынче выдалась ясная, звездная, по-летнему теплая. На небе - ни облачка, ни тучки. Слава богу, не то что вчера творилось! Разгоняя ночную мглу, ярким серебристым фонарем висел над городом месяц. Вдоль по Пробойной гуляли влюбленные парочки. Доходили до Федоровского ручья, сворачивали направо, в заросли, целовались. Гриша с Ульянкой тоже прохаживались, за руки взявшись. Соловей насвистывал в орешнике, а в темных водах ручья отражался месяц. Где-то неподалеку пели…
- И, черти, не спится им! - выглянув в окно, недовольно скривился козлобородый Митря Упадыш.