Глава четвертая
I
Миноносец "Живой"
Ночь и половина следующего дня прошли в отчаянных попытках удержать миноносец носом к волне. Слабосильный "Херсонес" не справлялся, не выгребал против крепчающего ветра. Караван ушел вперед, оставив их наедине с морем, низким осенним небом, дождем.
Качка выматывала душу. Глебовский, человек сугубо сухопутный, неожиданно оказался стоек к морской болезни. Остальные же и казачьи офицеры, и гражданские, до отказа заполнившие миноносец, мучились ужасно. В отсеках висел густой запах рвоты и немытых человеческих тел; Адриан Никонович только сунулся туда, и ему сразу сделалось дурно. На палубе инженеру полегчало, не пришлось даже "травить за борт". Беженцы, жавшиеся к надстройкам в тщетных попытках укрыться от брызг и дождя, вполголоса ругались, сетовали на погоду, материли красных. Рассказывали о казачьем уряднике, который застрелился, не выдержав качки, тесноты, безнадеги. Адриан Никонович верил: в скитаниях по охваченному войной югу России он навидался и не такого.
Миноносец сносило к осту. Буксирный трос лопался уже раза три, и каждый раз с "Херсонеса" подавали новый. В последний раз вместо каната завели якорную цепь, но неудачно: "Живой" навалился на буксир, свернул набок форштевень и проделал в его борту изрядных размеров дыру, по счастью, выше ватерлинии. Боцман стервенел, матами разгоняя пассажиров, мешавших аварийной партии; кто-то заорал: "Тонем!", и вспыхнула паника. В давке инженеру заехали локтем между лопатками и он, не взвидя света от боли, полетел с ног. Схватившись за какую-то трубу, он сумел подняться. Рядом хлопнул выстрел, закричали женщины, и чей-то голос проревел в рупор, перекрывая вой ветра: "Кто сойдет с места, застрелю!" Инженер, притиснутый к надстройке, совсем было упал духом, но тут его пальцы нащупали скобу трапа. Спасение! Глебовский судорожно вцепился в ледяной металл и полез вверх.
На круглой, с парусиновым ограждением площадке никого не было, лишь торчал в середине укутанный брезентом прожектор. Внизу колыхались головы в фуражках, папахах, котелках, платках, шляпках, а дальше, за полосой вспененной воды, валяло с борта на борт несчастный "Херсонес". Адриан Никонович видел, как матроса, разворачивавшего пластырь, смыло за борт. Его не спасали. И тут с мостика буксира засемафорил фонарь Ратьера.
Глебовский, как путеец, неплохо знал и телеграфный код Бодо и азбуку Морзе. "Не можем помочь, – писали с "Херсонеса", – принимаем в пробоину воду. Уходим на вест, спаси вас Бог…"
Над головой раздался треск, запахло грозовой свежестью. Глебовский поднял голову – в проволоках антенны мелькала бледно-лиловая искра. Радиотелеграф, сигнал SOS, как на "Титанике"?
Глупости. Кто сможет им помочь?
Обессиленный инженер уселся на рифленое железо. Саквояж он прижимал к груди – и как только удалось сохранить его в этой свалке! Ратьер продолжал торопливо мигать, а "Херсонес" уже удалялся. Сомнений нет, их покинули на произвол судьбы, на старом корабле с неисправными машинами, в шторм, вблизи враждебного берега! Глебовский, чтобы не заорать от ужаса, вцепился зубами в руку. Их бросили!
II
ПСКР "Адамант"
Призыв о помощи был получен меньше чем через час после того, как была установлена связь с "Можайском". Когда в наушниках старшего лейтенанта Батукаева, заменившего на должности командира БЧ-4 Никиту Бабенко, запищал SOS, отряд уже повернул к норд-осту и миновал траверз Казачьей бухты.
Поймать международный сигнал бедствия у берегов Крыма, охваченного Гражданской войной, – это было как минимум необычно, но морская солидарность не позволяла оставить призыв без внимания. Сначала хотели поднять "Горизонт" (на "Адаманте кроме легкого "Ка-226 ТМ" имелось два БПЛА), но порывы ветра зашкаливали за семь баллов – в таких условиях хрупкий беспилотник не имел ни единого шанса. Связались с Зариным. Он быстро сориентировался в ситуации и поддержал решение Кременецкого: "идем на выручку!"
Корабли выполнили поворот "все вдруг" и направились к терпящему бедствие судну. По расчетам, до точки рандеву идти было часа три – волнение не позволяло дать "фулл спид" ни сторожевику, ни тем более старенькому, хоть и прошедшему "процедуры омоложения" крейсеру.
Дали знать на "Можайск". Куроедов одобрил их решение и сообщил, что высылает "Помор": "Лишний корабль при спасательных работах не помешает, к тому же в районе Евпатории замечена подводная лодка красных. Вряд ли они решатся атаковать в такую погоду, но мало ли? Осторожность еще никому не вредила, а средств ПЛО у вас нет…"
* * *
Андрей вышел на палубу. Дождь закончился, но ветер по-прежнему дул, холодный, порывистый. До семи баллов он, правда, не дотягивал – так, "свежий", не более того. Тяжелые, отливающие холодным блеском волны шумно дробились о борта сторожевика.
Значит, сигнал SOS? Андрей представлял, кто может звать на помощь, но все же не стал доверять памяти, а открыл ноутбук:
"Трагично сложилась судьба эскадренного миноносца "Живой", который шел на буксире "Херсонеса". (…) Беспомощный из-за порчи машин миноносец был оставлен на милость стихии. Высланные корабли не смогли найти "Живого"; по-видимому, судно старой конструкции было повёрнуто поперёк волны и, не выдержав шторма, пошло ко дну…"
На миноносцах типа "Лейтенант Пущин" имелась искровая станция, но, видимо, на судах эвакуационного каравана было не до того, чтобы слушать эфир.
Что ж, теперь у них есть шанс на спасение. "Алмаз" – не хилый буксирный катерок и легко дотащит миноносец до Севастополя.
Вот только подводная лодка… Андрей неплохо изучил в свое время историю черноморского подплава и знал, что возле берегов Крыма может находиться только одна красная субмарина – "АГ-23", ныне "Имени тов. Троцкого". "В прошлый раз" ее поход закончился ничем, но тогда лодке не попалось такой соблазнительной цели, как крейсер с поврежденным миноносцем на буксире. Погода улучшается, высота волны позволяет атаковать и в надводном положении, и под перископом. Конечно, ничего у красных подводников не выйдет: хоть на "Адаманте" и нет противолодочных бомбометов и торпед с гидроакустическими головками, но гидролокатор имеется, так что ни о какой внезапности речи не идет. А скоро к отряду присоединится "Помор", который легко может разделаться хоть с десятком таких субмарин.
Так-то оно так, но неужели "АГ-23", будущий "Шахтер", которому предстоит служба аж до 42-го года, когда лодку с разобранными механизмами взорвут при оставлении Севастополя, погибнет от рук моряков-черноморцев XXI века?
Командир "Адаманта" сразу все понял. "Не волнуйтесь, Андрей Геннадьевич, постараемся избежать ненужных жертв. "Помор" предупрежден, уверен, обойдется без пальбы…"
Ну, дай-то бог, подумал Андрей, поднимая воротник куртки. Не хватало еще убивать тех, кем он восхищался в юности – революционных матросов, героев Гражданской войны. В том числе и командира "АГ-23".
Энтузиаст-подводник, в Красном флоте с 17-го года. В РККФ будет занимать разные командные должности, но адмиралом не станет: в 38-м его уволят в запас и арестуют. Александр Алексеевич Иконников умрет в лагере в 42-м.
Но что делать, если этот герой собирается со всем революционным пылом вкатить им под мидель торпеду?
III
Подводная лодка "Имени тов. Троцкого"
– Наглецов надо учить, – проворчал Иконников. – Война им не война, вишь ты!
Лодка "Имени тов. Троцкого" держалась в стороне от каравана беляков, милях в полутора-двух. В предутреннем сумраке красвоенморы ясно видели три корабля: самый большой, освещенный, как рождественская елка, шел впереди, волоча на буксире угольный миноносец. Узлах на восьми идут, прикинул Иконников. Лодка под водой могла дать и десять, но он никогда не пробовал выжать из электромоторов паспортные обороты. Да это сейчас и не нужно: сумрак, туман, можно рассчитывать на внезапную атаку.
Третий корабль, с надстройкой неуместного в военное время ярко-белого цвета, держался в стороне и позади. Его пока можно не брать в расчет…
– Приготовить первую и вторую трубы! – скомандовал Иконников. Пожалуй, надо погрузиться до позиционного положения, чтобы из воды торчала только рубка. Он знал об этом приеме, применяемом кайзеровскими подводниками для ночных атак, и даже опробовал его на учениях. Тогда команды судов Каркинитского отряда, противостоявшего субмарине, не заметили опасности, и, если бы начальство со страху перед подводной угрозой не загнало корабли на мелководье, лодка записала бы на свой счет два, а то и три успешных выхода в атаку.
Но сегодня не учения. Сегодня все взаправду.
Комиссар опустил бинокль.
– Александр Лексеич, они вроде быстрее пошли? Вот болваны, даже огней не погасили!
Иконников кивнул. Даром что крыса сухопутная, а разглядел: у форштевня головного корабля вырос ходовой бурун.
– Если промажем, второй раз выстрелить не получится, – заметил комиссар.
– Второй раз стрелять будет нечем, – сухо ответил Иконников. – Запасных торпед нет, а вытаскивать из третьего и четвертого да перезаряжать – такой фокус быстро не проделать. Малеев, давай дистанцию до головного, уснул, что ль? – крикнул он матросу, приникшему к переносному дальномеру.
– Шишнадцать кабельтовых, тютелька в тютельку!
– Вот и руби каждые пятнадцать секунд! – буркнул Иконников и наклонился над люком.
– Водяницкий, слышишь, что ль? Становись сам к клапанам затопления. Как скомандую – отдраивай и будь готов опять запирать. Понял?
Из люка отозвались в том смысле, что не маленькие, мол, сами все понимаем.