Едва я посадил машину и еще не успел отереть пот со лба, как к моему истребителю набежал народ. Были там и представители местного городского управления тайной государственной полиции, которых весьма интересовало, почему это я без всякого предупреждения столько времени летал над городом. Меня настолько возмутило это наглое и беспочвенное обвинение, к тому же не станешь же гражданским лицам объяснять цель и задачу маневров, совершающихся над Оснаабрюкке, так что я грубо отослал их обращаться за информацией в штаб полка. Не моя обязанность информировать всех заинтересованных лиц о предстоящем вылете или пролете над городом.
В тот момент я не обратил особого внимания на эту пустую стычку и тут же забыл о ней. А затем меня вопросами атаковали инженеры-техники всех эскадрилий по поводу бесшумной работы отремонтированного двигателя истребителя. Мне ничего не оставалось делать, как вину за это с положительной точки зрения, разумеется, возложить на золотые руки своего инженера-техника обер-лейтенанта Норта. В этот момент Норт стоял невдалеке, он то краснел от видимого удовольствия из-за моих похвал, то страшно бледнел, пытаясь вспомнить, как работал прошлой ночью. Тут я понял, что эти коллеги Норта наверняка, чтобы выпытать у него секрет "золотых рук", подвергнут его испытанию. Поэтому, пользуясь имеющейся возможностью, набросил на него и на себя "полог тишины" и в доли секунды сплел и наложил на Норта заклинание, по которому он во временное пользование получил конкретный набор знаний о нанотехологиях и о методике их применения, а также я выделил ему в подчинение пару-тройку туменов наномеханизмов. Только я успел наложить это заклинание, как инженеры-техники, захватив с собой ошеломленного Норта, покинули стоянку моего истребителя. А я решил переговорить с пилотами своей эскадрильи, обменяться с ними мнениями. Парни расселись, и мы в спокойной обстановке начали разговаривать. Я поделился своими соображениями по поводу того, что отметил в полете, и мы принялись обмениваться мнениями.
Кроме того, пришло время выбрать себе ведомого. Еще перед моим вылетом со мной связался подполковник Арнольд Цигевартен, новый командир полка и мой старый товарищ, и предложил мне, чтобы я остался его ведомым, потому что между нами уже установилось взаимопонимание и то, что называется "мы уже слетались". Правда, он не скрывал, что теперь, в новом ранге, ему вряд ли придется много летать. Конечно, я согласился выступать в качестве ведомого подполковника Цигевартена, когда тот будет совершать боевые вылеты, но в то же время мне и самому, как старшему летчику-истребителю и командиру эскадрильи, требовался свой ведомый. Истребительная авиация Люфтваффе уже в середине тридцатых годов прошлого века во время гражданской войны в Испании вела воздушные бои парами и тем самым весьма эффективно проявила себя в испанском небе, в то время как штурмовая и бомбардировочная авиация Германии сохраняла звенья из трех самолетов. Моя эскадрилья имела три звена - двенадцать самолетов-истребителей. Когда вчера мне представляли летчиков первой эскадрильи, то их насчитывалось двенадцать человек, все они уже давно работали в парах и хорошо слетались. Прежний командир эскадрильи мало вылетал на боевые задания и не имел постоянного ведомого, всякий раз менял их в зависимости от предстоящего задания. Но в те времена военные действия авиации на Западном фронте велись не столь активно, второй фронт еще не был открыт, поэтому офицеры Люфтваффе позволяли себе воевать, особо не руководствуясь уставом несения военной службы и особо не загружали себя участием в военных действиях. Служба на Западном фронте, в отличие от службы на Восточном фронте, многими боевыми офицерами часто рассматривалась как отдых на курорте. Но я всем сердцем чувствовал, что все это в ближайшее время изменится и наступят трудные времена и на Западном фронте. Поэтому наличие опытного и надежного ведомого я рассматривал как возможность выжить в любом бою.
К этому времени я уже более или менее определился со своим выбором, пригляделся к одному молодому лейтенанту, который только что окончил бременское летное училище. Он был приписан к нашему полку в качестве летчика-стажера и еще не был зачислен младшим летчиком ни в одну из эскадрилий полка. Подполковник Цигевартен, похоже, имел другое мнение относительно этого лейтенанта-стажера, поэтому долго не соглашался переводить его в мою первую эскадрилью. Но когда я пообещал ему из этого тщедушного сосунка вырастить настоящего летчика-истребителя, своего ведомого, то подполковник смягчился и уступил мне. Таким образом, численность моей эскадрильи увеличилась на одну пару, сейчас в ней было семь пар истребителей, в то время как в остальных эскадрильях по-прежнему оставалось по шесть пар.
День пролетел быстро, и уже совсем стемнело. Взлет на учебной спарке, выполнение задания в учебной зоне, посадка и взлет с новым вторым пилотом. Снова взлет и снова посадка - и так до бесконечности, пока я не слетал в учебную зону со всеми летчиками своей эскадрильи. На первый взгляд может показаться, что это простая работа: сиди себе спокойно в спарке, в кресле второго пилота, и наблюдай, как работает первый пилот, не вмешивайся в его управление истребителем, но на деле такой труд требует хорошей сосредоточенности и забирает много физических сил, да и психологически это не просто. Иногда хотелось выругаться на манеру пилотирования, взять ручку в руку и самому показать, что и как надо делать. Но каждый вывезенный мною пилот обладал свойственной только ему манерой управления истребителем, и мне приходилось держать себя в руках. Каждый раз в промежутках между полетами я вылезал из кабины на крыло истребителя, насквозь взмокший. И снова полет с очередным пилотом! После окончания тренировки наша эскадрилья строем направилась в полковую столовую на ужин и громко распевала песню "Лили Марлен", я же плелся сбоку, едва переставляя ноги и думая, как бы не свалиться на землю на глазах у всех офицеров полка.
Когда мы пришли на ужин, столовая уже опустела, только в дальнем углу подполковник Цигевартен и майор Киммель неторопливо доедали свои порции. Нас обслуживали две девушки, русские переселенки, они уже неплохо знали немецкий: принимая у нас заказ, ни разу не оговорились и не ошиблись в названиях блюд, а между собой болтали только по-русски. В какой-то момент я обратил внимание на то, что неплохо понимаю, о чем они говорят. Но самым примечательным было то, что Зигфрид Ругге, прослужив на Восточном фронте почти два года, так и не научился русскому языку. После всего этого можно было сделать вывод, что это я, а не Зигфрид понимал этот язык. Следовательно, я могу заключить, что в одной из своих прошлых жизней, когда я путешествовал между звездами, русский язык был моим родным.
Глава 2
1
С момента нашего появления в Оснаабрюкке, когда я сбил свой первый самолет на Западном фронте, прошло две недели. Кстати, разведывательный самолет британских королевских ВВС мне так и не засчитали. Что я мог сказать, когда майор Киммель пододвинул мне карту и попросил показать на ней место падения британца, он был готов направить туда разведывательную группу для подтверждения факта падения самолета. Подполковник Цигевартен только улыбнулся, когда я, злой как черт, развернулся и вышел из кабинета Киммеля.
За две недели своего командования подполковник Цигевартен внес небольшие изменения в структурную организацию полка и много времени посвятил переучиванию старых пилотов, они должны были овладеть новой методикой ведения боевых действий в воздухе, апробированной и освоенной, а теперь и широко применяемой немецкими летчиками-истребителями на Восточном фронте. К тому же западные границы рейха были оснащены новыми станциями раннего оповещения РЛС воздушных целей, которые обнаруживали цели на гораздо большем расстоянии, чем раньше. Несколько раз дежурные диспетчеры этих РЛС на экранах своих мониторов обнаруживали метки устойчивых воздушных целей, направляющихся к границам рейха. Штаб полка по тревоге поднимал дежурные звенья, операторы РЛС пытались вывести нас на эти цели, но ни одна попытка не увенчалась успехом. Когда наши истребители вылетали по их заявкам, то в указанных операторами местах не обнаруживали вражеских самолетов. Штабные аналитики проанализировали все эти наши попытки и пришли к двум выводам. Либо цели по каким-либо причинам резко изменяли курс следования, либо сказывалась несработанность цепочки: операторы РЛС - штаб - дежурное звено. Если бы спросили мое мнение, то я поддержал бы второй вывод.
Эти первые две недели я не вылезал из кабины истребителя и летал с утра до позднего вечера. Мы много тренировались поодиночке, кроме того, я работал со всеми парами нашей эскадрильи и, в частности, со своим новым ведомым - лейтенантом-стажером по имени Динго, который не сразу и только после долгих раздумий согласился стать ведомым командира своей эскадрильи.