Инопланетянин с нескрываемым презрением поглядел на с готовностью распустившийся серый бутон кресла. И остался стоять.
– Позволь мне узнать, друг Дарующий Ветер, – сказал тогда вице-секретарь, – почему ты покинул родной мир? Ты подвергался преследованиям? Тебя мучили голод и болезни? Поверь, я имею право спрашивать…
– Ты вождь, – без мельчайшей доли смирения отозвался индеец и продолжил после некоторого раздумья: – Охота была хорошей, и голод не мучил меня. Я не знал болезней с момента воплощения. Преследовать меня не может никто, я – охотник. Мною движет любопытство, друг Роман. Я хочу видеть новые земли.
Силантьев удовлетворенно кивнул. Ответ Дарующего Ветра полностью совпадал с результатами ксенопсихологических исследований, проводимых сотрудниками Контакт-Центра со дня первой миграции обитателей Медеи. Индейцами двигало исключительно любопытство. Может быть, поэтому индекс доверия к ним был равен единице.
– Что же, друг Ветер, ты их увидишь, – произнес он. – Есть ли у тебя какие-нибудь пожелания?
Индеец кивнул и сказал:
– Пусть мне вернут мою куртку… И еще, я хочу подняться наверх.
"Ну и чутье у него! – мысленно восхитился вице-секретарь. – Откуда бы ему знать, что он находится в подземных помещениях?.. Впрочем, для существа, которое не знает иного жилища, кроме своего вигвама, любое ограниченное со всех сторон пространство должно казаться пещерой…"
Он связался по видеокомму с Костей и сообщил о просьбе индейца. Вскоре они, в сопровождении Октавиана-Клавдия, поднялись на одну из опоясывающих галерей здания космовокзала. Силантьев опасался, что Дарующий Ветер замерзнет в своем, довольно легкомысленном для январского холода одеянии, но медеанский вождь отказался от одежды, которую ему любезно предложил "эмпатический шкап". Отлитой из бронзы молчаливой фигурой, долго смотрел Дарующий Ветер в ночную даль – на слитные ряды запорошенных елей, на самоцветную друзу города вдалеке, на небо, расцвеченное огнями пролетающих автогравов и глифов – леденящие струи уральской пурги обтекали его, словно боясь прикоснуться. Наконец вождь улыбнулся и произнес:
– Хорошая охота, друг Роман. Хорошая охота.
Глава 4
Тимур Коршунов. Хашараппа
Лагерь беженцев лежал посреди заснеженной степи серым пятном. Ярко освещенный установленными по периметру прожекторами, он выглядел замызганным и невзрачным по меркам Земли. Аккуратным и уютным по меркам Ракшаса. Двухэтажный дом бургомистра разместился в самом его центре, на пересечении двух широких проспектов. Войти в него или выйти и остаться незамеченным с геостационарного спутника и барражирующих над лагерем круглые сутки субэл-наблюдателей не было никакой возможности.
Крупный, затянутый в кожаный на меху черный плащ милицмен услужливо распахнул дверь перед Коршуновым. Прокаркал:
– Прошу, господин старший инспектор! Господин милицмейстер вас ждут.
По-русски он говорил довольно прилично, сразу ясно – вырос на Земле. В старооскольском лагере таких было много, потому Тимур не удивился. Начальник туземной милиции с помощниками действительно были уже в доме, ждали сотрудников Кей-Кей. Начальник поднялся с кресла, коротко, с достоинством кивнул.
Надежды Самотехи, что информация окажется ложной, не сбылись. Все обитатели дома были мертвы.
Вторая жена бургомистра лежала в передней комнате, в метре от входной двери, босая, в ночной рубахе. Она словно убегала от кого-то в ужасе, пыталась выскочить прочь из дома. Не успела, – короткий арбалетный болт торчал у нее из-под лопатки. Убийца попал прямо в сердце. Профессиональный стрелок. Впрочем, все ракшасы-мужчины, выросшие на родной планете, были профессиональными солдатами.
– Сильный яд, – сообщил туземный лекарь, топтавшийся рядом с милицмейстером. – Убивает быстро и наверняка.
Врач из группы Самотехи присел рядом с мертвой, открыл портативный диагност. Через двадцать секунд сообщил:
– Все верно, яд ракшасской синей жабы. Смерть наступила около получаса назад.
– За последние шесть часов в дом никто не входил и никто не выходил, – возразил Самотеха. – Техники только что закончили обработку видеозаписей.
– Да, дверь была заперта изнутри, – поддержал его милицмейстер. – Нам пришлось взломать.
То, что дверь взломана, Коршунов видел и сам. Примитивно, грубой силой выбиты все замки – и кодовый цифровой, и дактилоскопический, и механическая задвижка. Дор Каррохос заботился о собственной безопасности. Но это его не спасло.
– Мы спешили, – понял его взгляд милицмейстер.
– Если из дому никто не выходил, значит, убийца до сих пор здесь?
– Нет, когда мы пришли, живых в доме не было.
Тимуру осталось только хмыкнуть на такое утверждение.
Частые бомбежки и артобстрелы приучили ракшасов оборудовать спальни на первых этажах домов, – поближе к подвалам и убежищам. Эта традиция настолько закрепилась, что даже те, кто родился и вырос на Земле, не могли от нее отказаться. Дом Дора Каррохоса в этом походил на все прочие. Первой шла спальня старшей жены бургомистра. Женщина умерла в кровати, во сне, – болт торчал у нее из затылка, так что яд оказался избыточным дополнением. Затем была пустая комната с разбросанной постелью – наверняка спальня второй жены. Затем – спальня самого Каррохоса.
Яд синей жабы действует быстро, но не мгновенно. Бургомистр не только успел проснуться, но и бросился на своего убийцу. Он лежал посреди комнаты навзничь, широко раскинув руки. Два болта попали ему в живот, один – в грудь. Конечно, все три раны были смертельны. Но убийца, не доверяя яду, выстрелил еще дважды – в глаза. Стрелял в упор, в уже упавшую, агонизирующую жертву. Вряд ли наемный убийца поступил бы так. С Дором Каррохосом расправился тот, кто его ненавидел. Или те.
Тимур вышел из комнаты, уступив место криминалистам чрезвычайки. Поинтересовался у поджидавшего его в коридоре милицмейстера:
– А откуда вы, собственно, узнали о случившемся?
– Пока убийца стрелял в Дора, младшая жена успела подать сигнал дежурному в милицейский участок, – в углу за кроватью замаскирована тревожная кнопка. Дежурный сразу перезвонил бургомистру, но коммуникатор не отвечал. Тогда он вызвал меня. Мы приехали, вскрыли двери… Остальное вы знаете.
– Младшая жена? И где она?
– Там, где ее застрелили. За кроватью.
Обругав себя за невнимательность, Коршунов быстро вернулся в спальню. В комнате в самом деле было не одно тело, а два. Женщину он не заметил под взбитым в ком громадным толстым одеялом. Она свалилась в узкую щель между кроватью и стеной и застряла там, худенькая, миниатюрная, как ребенок. На запястье вытянутой руки не было еще ни одного кольцевого шрама, обозначающего число рожденных детей. Скрюченные пальцы прочертили ногтями бороздки от едва заметной квадратной кнопки.
Коршунов осторожно убрал одеяло. Видимо, киллеру оно тоже помешало как следует прицелиться: болт застрял в плече жертвы. Если бы не яд, рана была бы не смертельной. Даже легкой для живучих ракшасов.
Скрюченные пальцы едва заметно вздрогнули.
– Она жива! – поспешно крикнул Коршунов. – Жан, сюда!
Врач мгновенно оказался рядом. Приложил к ране диагноста. Нахмурился. Туземный лекарь тоже заглянул в комнату. Возразил:
– Она уже не жива. Нет противоядия.
Врач развел руками:
– Он прав, мы ей ничем не можем помочь. Я вообще удивляюсь, что она до сих пор дышит. Должно бы из-за того, что крупные кровеносные сосуды не задеты, яд медленно распространялся. Если бы ее сразу отправили в больницу, на переливание крови…
У Тимура кулаки сжались сами собой. Он шагнул к милицмейстеру.
– Как скоро после сигнала вы были на месте?
– Около пяти земных минут.
– И вы не заметили, что она жива? Почему вы не доставили ее в больницу?!
– Зачем? Она не представляет ценности.
Он был искренне удивлен. Коршунову захотелось врезать в его квадратную челюсть. Бесполезно, не поймет. Как и большинство из них.
Он вернулся к женщине, осторожно взял ее, уложил на постель. Спросил у врача:
– Вы можете привести ее в сознание?
– Да, но это ее убьет. – Врач встретился взглядом с Коршуновым, смутился: – Извините, старший инспектор, я сказал глупость.
Приложил к шее женщины инъектор. С полминуты ничего не происходило. Затем веки ее дрогнули, поднялись. На Коршунова глянули светло-серые, вполне человеческие глаза.
Он склонился к женщине, заговорил, четко выговаривая слова на языке черных ракшасов, – надеялся, что не ошибся с национальностью:
– Ты видела, кто стрелял? Ты его узнала?
Милицмейстер каркнул себе под нос. У ракшасов это означало смешок. Презрительный.
– Что она может понимать? Это же не человек, женщина!