- Должно быть, вы видели мало Медведей, - это было правдой: хотя рожденные под звездой Медведя были отличными воинами, они плохо переносили жаркий климат колоний. - Они все друг на друга похожи как братья. Нет, Брэм - сын младшей сестры вашей матери. Ну, и моей матери, соответственно.
- Если это так, как он попал в банду "мальчишек"?
- Долгая история, - Эйзенхарт отвел взгляд. - Лучше спросите у него как-нибудь сами.
- Спрошу, - пообещал я, больше себе, чем ему.
- Ладно, вернемся к нашим баранам, то есть, Быкам, - Виктор сменил тему, за что я был ему благодарен. - Как вы уже поняли, никто не знает, чем в последнее время занимался Хевель. Бумаги, которые он добыл, исчезли. Поскольку они нигде не всплыли, мы предполагаем, что они так и не были доставлены его нанимателю. Вероятно, именно по его приказу было совершено нападение на вас - в надежде узнать, куда делись документы. Вернуть бумаги - наша самая большая проблема и наиглавнейший приоритет в расследовании. Вторая наша задача - раскрыть личность его заказчика. К сожалению, ни у министерства внутреннего порядка, ни у четвертого отдела нет никаких сведений на этот счет. Единственная наша зацепка - это татуировка Хевеля. Но и тут возникает сложность: в Лемман-Кливе нет активной анархистской группировки. Мы запросили сведения о связи Хевеля с другими подпольями, но не получили никакой информации. Возможно, он находился в связи с анархистами с материка, но об этом мы ничего не знаем. Вообще странно, раньше у Хевеля не было никакой тяги к политике…
- Потому что это не анархисты, - перебил я его.
Виктор пару раз моргнул, пытаясь осознать новую информацию.
- Что?
- Это не анархисты, - повторил я.
Эйзенхарт налил себе новую порцию виски и внимательно посмотрел на меня.
- Откуда вы знаете?
- У вас есть ручка?
Заинтригованный, Виктор достал из кармана перо и протянул ее мне. Я оглянулся в поисках бумаги, но это было не то заведение, где давали салфетки или хотя бы картонные подставки под кружки. Порывшись в карманах, я сумел найти потрепанный чек из книжной лавки.
- Вот это - знак анархистов, - я изобразил на обратной стороне большую букву "А", уложенную на бок. - А вот это - татуировка с груди Хевеля.
- Я не вижу между ними никакой разницы, - признался Виктор, подавшийся вперед, чтобы рассмотреть рисунки получше.
- Здесь и здесь. Видите, горизонтальная перекладина пересекает диагональные линии и выходит за них?
- И что? Татуировщик был не слишком внимателен.
- Дело не в этом, - я покачал головой. - Это вообще не буква "А".
Детектив скептически ухмыльнулся.
- Знаете, доктор, это одна их самых бредовых теорий, с которыми я сталкивался. Если это не "А", то что же?
- Эта теория не более нелепа, чем ваш рассказ о том, что сержант полиции и ваш кузен, - "наш кузен", поправил меня Виктор, - на самом деле является одним из наиболее разыскиваемых преступников империи, - парировал я. - Это "алеф". Первая буква кенаанского абджада .
Эйзенхарт повернул зарисовку к себе.
- Вы что-то такое говорили, верно? По телефону. Что мы неправильно описали татуировку. Я тогда еще не обратил внимания… Так в чем же разница, доктор?
- В том, что "алеф" обычно переводится как "бык". И изображается поэтому как голова Быка.
- Хевель был Быком, - задумчиво протянул Эйзенхарт.
- Как и те двое, что напали на меня сегодня, - подтвердил я. - И у них я видел такие же татуировки.
За столом повисло молчание.
- Что вы думаете о Быках, Роберт? - спросил после некоторой паузы Эйзенхарт.
- Хорошие солдаты и жестокие командиры.
Ответ пришел незамедлительно. На войне мне довелось встретить многих Быков: физически выносливые и туповатые, они все же понимали, что военная служба - один из немногих способов для них сделать настоящую карьеру и выбиться наверх. А многие из них еще и предпочитали контракт с армией гниению в тюрьме, куда нередко попадали после кабацких драк или по обвинению в убийстве в состоянии аффекта.
- Это вы говорите об отдельных людях, - отмахнулся от меня Эйзенхарт. - Но что насчет Быков как группы?
- Тогда я сказал бы, что Быков как группы не существует. Каждый из них видит в другом конкурента и ненавидит за это. Чтобы объединить их и заставить следовать приказам, нужна очень сильная личность.
- Вот именно! И вы предлагаете мне поверить в то, что в Лемман-Кливе действует тайная религиозная группировка, восхваляющая культ Быка?
- Необязательно религиозная, - поправил я Эйзенхарта. - И, хотя объединения Быков редки, они все же возможны. Если найдется лидер… Вспомните, к примеру, Бунт землепашцев.
- Это было три века назад!
- Но это не значит, что подобное не может повториться.
Эйзенхарт затих, обдумывая мои аргументы.
- Я проверю эту версию, - наконец пришел он к решению. - Но только из моего уважения к вам. Самому мне кажется, что это пустые домыслы - хотя и, должен признать, весьма художественные.
Впрочем, скорость, с которой Эйзенхарт после этого заявления покинул трактир, подсказывала мне, что на самом деле он так не считал.
Глава 3
Виктор любил свой отдел. Подобно кулику, хвалившему свое болото, он любил свой кабинет, заваленный от пола до потолка неразобранными бумагами, любил продавленную раскладушку, на которой часто оставался ночевать в управлении, любил шум и гвалт общей комнаты, где двадцать четыре часа в сутки горел свет и пахло свежезаваренным кофе - к кануну прошлого года они с коллегами сбросились все-таки на паровую экспрессо-машину. К мертвякам, как их называли в народе, он пришел в восемнадцать, отработав до того положенные два года на улице, и с тех пор ни разу не думал о том, чтобы сменить место работы. Седьмой отдел стал для него домом, который Эйзенхарт знал как свои пять пальцев: вот и сейчас он знал, что через стенку от его кабинета сейчас вздыхал над отчетом Берт, как всегда оттянувший его написание до последнего, а по коридору через пять минут поплывет запах вишневого табака - это комиссар Роббе, начальник седьмого отдела, страдавший после смерти жены от бессоницы, войдет в свой кабинет в шесть утра и сразу же начнет раскуривать трубку. И, как это случается с любимым домом, его несовершенства вроде вечного беспорядка и старой скрипучей мебели только добавляли в представлении Эйзенхарта уюта.
Четвертое отделение, напротив, уютным никто бы не назвал. Эйзенхарт дотронулся до выкрашенных в стальной цвет стен: в их отделе их скрывали дубовые панели. Здесь их сняли после сделанного в прошлом году по поводу приезда нового начальника ремонта, заодно поставив новую мебель, строгие геометрические формы которой навевали мысли о прозекторской двумя этажами ниже. Все столы в общей комнате были девственно чисты - они не говорили ничего о своих владельцах, но зато многое об их начальнике. В образцовом порядке глазу было не за что зацепиться.
Атмосфера в отделе тоже была близка к лакедемонийской. Вынужденный ждать на стуле для посетителей, пока его пустят к комиссару, Эйзенхарт попробовал переброситься парой слов с коллегами, но был вынужден отступить. Из столов сейчас была занята треть, за ними молча корпели сержанты. Сосредоточенное молчание прерывалось, лишь когда в зале появлялись телеграфисты (на секунду Виктор даже позавидовал: они могли позволить держать в штате собственных телеграфистов! В их отделе порой приходилось платить за марки из собственного кармана) с новыми сообщениями. На посетителя из соседнего отделения никто не обращал внимания, заставляя того изнывать от скуки.
- Вы опоздали, - не отрываясь от бумаг, сообщил ему Конрад, когда секретарь наконец пригласил Эйзенхарта к нему в кабинет. - Совещание уже закончилось.
- Я бы непременно пришел вовремя, если бы мне сообщили, когда оно состоится, - нахмурился Эйзенхарт. - Послушайте, я к вам по делу. У меня появилась идея…
Он пересказал комиссару озвученную эту ночью теорию - безумную и фантастическую, на его взгляд, - но удивить его не смог.
- Долго же до вас доходило, - комиссар иронически изогнул бровь. - Сами додумались, или кто подсказал?
- Сам, - не моргнув глазом соврал Эйзенхарт. - Так вы об этом знали?
- Разумеется, и уже давно.
Виктор почувствовал, как в груди нарастало возмущение.
- Послушайте, мы не можем работать вместе, если вы не раскрываете информацию.
- Детектив Эйзенхарт, - комиссар отвернулся к окну, холодное зимнее солнце осветило орлиный профиль. - Позвольте мне напомнить, что первым информацию скрыли вы. Да, мне известно о нападении на вашего родственника. И о двух трупах, лежащих - или, точнее, лежавших - в морге, о которых вы забыли мне сообщить. Не перебивайте, - он предупреждающе поднял руку, - и не пытайтесь оправдаться. Ваше поведение прошлой ночью было непрофессиональным и недопустимым. Я не буду подавать на вас рапорт, учитывая занимаемую вашим отцом должность, это все равно было бы бесполезно, но с сегодняшнего дня я отстраняю вас от расследования.
- Вы не имеете на это права, - возразил Эйзенхарт.
- Не имею. Протокол требует, чтобы в подобных делах был задействован представитель убойного раздела, в данном случае, вы, как полицейский, обнаруживший труп Хевеля. И вы будете задействованы. Номинально. Мы сообщим вам, когда найдем убийцу.
Эйзенхарт не удержался и спросил.
- А если я найду его первым?