- Не думаю, что вы сейчас в состоянии разговаривать с мальчиком.
- Еще как в состоянии, черт побери!
- Я сказала, нет.
Бёртон с трудом вытолкнул себя из кресла и встал, покачиваясь из стороны в сторону; в глазах его зажегся гнев:
- Замолчи, женщина, и делай, что тебе говорят! Дьявольщина!
- Нет, сэр. Вы пьяны и сквернословите. И напоминаю вам, что, хотя я - ваша экономка, вы живете в моем доме, и я могу разорвать наш договор тогда, когда захочу. Я сама поговорю с мальчиком и передам его слова вам.
И она вышла, затворив за собой дверь.
Бёртон шагнул было к двери, но передумал и остановился посреди комнаты. Его взгляд упал на книжные полки с толстыми томами по географии, истории и этнологии; потом он посмотрел на сабли и мечи, висевшие над камином, на пистолеты и копья, гордо красовавшиеся в нишах по обе стороны от него. На стенах висели картины, одна из которых принадлежала кисти Эдварда, его младшего брата: последние три года парня держали в сумасшедшем доме в графстве Суррей - печальный результат событий пятилетней давности, когда Эдварда до полусмерти избили в Цейлоне местные деревенские жители, оскорбленные охотой на слонов. В комнате находились также три больших стола, сплошь заваленные бумагами, рукописями, картами и диаграммами; повсюду стояли и лежали сувениры, привезенные из путешествий: идолы, фигурки из дерева, кальяны, коврики. Дверь на противоположной стене вела в маленькую гардеробную, где Бёртон держал обмундирование для экспедиций.
Наконец, он прекратил оглядывать комнату и сосредоточился на собственном отражении в темном окне. Опять этот проклятый вопрос, на сей раз он произнес его вслух:
- Черт побери, чем же мне заняться?
Вновь появилась миссис Энджелл, с сурово поджатыми губами.
- Оскар говорит, - произнесла она медленно и подчеркнуто холодно, - что мистер Спик находится в Пенфолдской частной лечебнице.
Бёртон кивнул.
Мисс Энджелл повернулась, собираясь выйти.
- Подождите, - окликнул он ее.
Она остановилась.
- Я вел себя невежливо, - смущенно пробормотал Бёртон. - Да и характер у меня порой несносный. Прошу извинить меня.
Она какое-то мгновение молчала, пристально глядя на него.
- Хорошо. Но, пожалуйста, удалите всех ваших чертей и дьяволов из этого дома, понятно? Иначе вам придется удалиться самому!
- Согласен. Вы дали Язве еще кусок пирога?
Она снисходительно улыбнулась.
- Да, а также яблоко и немного конфет.
- Миссис Энджелл, я исправлюсь, обещаю.
Она примирительно кивнула и исчезла.
Бёртон задумался. Уже вечер, в больницу идти поздно. Надо подождать до утра, а если Спик не переживет эту ночь, значит, так тому и быть. А вот в Клуб каннибалов надо обязательно сходить. Если промочить горло в компании друзей-либертинов, настроение сразу улучшится. Тем более если там будет Алджернон Суинберн. Бёртон совсем недавно познакомился с этим подающим большие надежды молодым поэтом и не упускал случая пообщаться с ним.
Приняв решение, он переоделся, еще раз глотнул бренди и уже собирался выйти из комнаты, как кто-то постучал в окно. Нетвердой походкой он пересек комнату и увидел попугая на подоконнике.
Он поднял раму. В комнату вплыло облако тумана. Болтун посмотрел на него в упор.
- Сообщение из канцелярии премьер-министра, - затараторил попугай. - Ожидайте болтливого старикашку лорда Пальмерстона на Даунинг-стрит, 10, завтра ровно в девять утра. Поняли, черт побери? Конец сообщения.
Брови Бёртона, обычно низко посаженные, словно надвинутые на глаза, так что казалось, будто он всегда хмурится, внезапно поползли вверх. Неужели премьер-министр хочет встретиться с ним? Зачем?
- Ответ. Начало сообщения. Встреча подтверждается. Я там буду. Конец сообщения. Лети.
- Бывай, чертов ублюдок! - грубо крикнул болтун и взлетел с подоконника.
Бёртон закрыл окно.
Он встретится с лордом Пальмерстоном.
Еще не все потеряно!
Клуб каннибалов располагался в помещениях над итальянским рестораном "Бартолини" на Лейсестер-сквер. Там уже находились странноватый Ричард Монктон Мильнс, утонченный Алджернон Суинберн, а также капитан Генри Мюррей, доктор Джеймс Хант, сэр Эдвард Брэбрук, Томас Бендиш и Чарльз Брэдлаф - все завсегдатаи.
- Бёртон! - крикнул Мильнс, как только тот вошел. - Поздравляю!
- С чем?
- Кто-то застрелил этого прохвоста Спика. Надеюсь, ты к этому приложил руку, точнее палец, нажав на курок? Только не говори, что нет!
Бёртон опустился на стул и закурил.
- Нет.
- Ну и жаль! - воскликнул Мильнс. - А я-то надеялся, ты нам расскажешь, как чувствует себя человек, убивший другого человека. Белого, я имею в виду.
- Да ему не впервой! - вмешался Брэдлаф. - Ты же убил того мальчишку араба по дороге в Мекку, верно?
Бёртон взял стакан виски у Мюррея.
- Черт побери, все вы прекрасно знаете, что я его не убивал, - ответил Бёртон. - Этот ублюдок Стэнли пишет всякую мерзость.
- Нет уж, Ричард! - раздался высокий пронзительный голос Суинберна. - И не думай возражать! Неужели ты не согласен, что убийство - одна из величайших границ, которую мы должны пересечь, чтобы понять, действительно ли мы живы?
Бёртон вздохнул и покачал головой. Суинберн еще молод - ему всего двадцать четыре года! Но его интуитивный ум привлекал к нему даже зрелых людей, хотя его доверчивость порой казалась чрезмерной.
- Глупости, Алджи! Не дай этим либертинам сбить тебя с пути истинного своими ошибочными идеями и странной логикой. Все они в своем роде извращенцы, особенно Мильнс.
- Ха! - гаркнул Бендиш от противоположной стены. - Суинберн такой же извращенец, как и все. Он обожает страдать, бедный! Для него поцелуй кнута слаще меда!
Суинберн хихикнул и щелкнул пальцами. Все его движения были быстрыми, резковатыми и дергаными, выдавая в нем нервную натуру.
- Верно. Я последователь маркиза де Сада.
- Заразная болезнь, - заметил Бёртон. - Я как-то раз был в борделе в Карачи - выполнял одно исследование для Нейпира… - Раздался взрыв хохота. - И на моих глазах человека так отхлестали бичами, что он едва не потерял сознание. Так ему это понравилось!
- Восхитительно! - сказал Суинберн.
- Однако, согласись, убийство - не бичевание!
Мильнс, сидевший рядом с Бёртоном, наклонился к самому его уху.
- Ричард, - прошептал он, - разве ты никогда не задумывался о том, какое упоение свободой чувствуешь, наконец-то разделавшись с врагом? В конце концов, заповедь "Не убий" - это тягостное табу, верно? Нарушь его, и ты избавишься от кандалов, надетых цивилизацией!
- Мне не слишком нравятся теории отрицания цивилизации, - заметил Бёртон. - Я не склонен возводить в абсолют благонравие, вежливость и приличия - иногда хочется послать их к чертям собачьим. Меня порой бесят глупые ограничения, налагаемые на меня общественной моралью и культурой, но убийство - явление из другого ряда.
- Приличия - к чертям! Браво, Ричард!
- Удовольствия нас порабощают и доводят до тюрьмы, а без них вся жизнь - как в тюрьме. Где, я спрашиваю, свобода? - вмешался Мильнс.
- Не знаю, - ответил Бёртон. - Это туманное понятие.
- Обратитесь к природе, исследователь! Там диктат клыков и когтей. Одно животное убивает и поедает другое. Признают ли они кого-нибудь виновным? Нет! Вот правда жизни! Сильный свободен делать то, что хочет, и убивать столько, сколько нужно; сильный вновь и вновь нападает на слабого. Как говорит де Сад: "У Природы вовсе не два голоса, один из которых осуждает то, что приказывает другой".
Бёртон одним глотком осушил стакан.
- Ты прав, старина Мильнс. Дарвин показал нам, что Природа жестока и безжалостна, но ты, похоже, забыл, что животное, которое нападает и убивает, тоже со временем будет убито другим животным. Точно так же убийца - в цивилизованной стране, конечно, - рано или поздно будет повешен за свое преступление!
- Ты хочешь сказать, что существует естественная справедливость, от догм которой мы не можем избавиться? Что закон выше культуры, независимо от стадии ее развития?
Джеймс Хант, проходя мимо, заботливо наполнил стакан Бёртона до краев и пошел к Брэдлафу и Брэбруку, о чем-то оживленно спорившим в стороне.
- Да, естественная справедливость существует, - заключил Бёртон. - Я, например, считаю, что понятие кармы у индусов намного убедительнее, чем доктрина первородного греха у католиков.
- А как Изабель? - спросил Бендиш.
Но Бёртон, не обратив внимания на провокационный вопрос, продолжал:
- Карма, по меньшей мере, служит противовесом - наказанием или наградой, как хотите, - тем действиям, которые мы совершили или собирались совершить, но не наказанием уже за то, что мы родились, или за нарушение насквозь искусственных предписаний так называемой морали. Карма - это функция Природы, естество которой доказано, а не Бога, существование которого эфемерно.
- Клянусь Юпитером! Стэнли прав - ты действительно язычник! - усмехнулся Бендиш. - Слышали? Бёртон един с Дарвином во мнении, что Бога нет!
- Дарвин так не утверждал. Нашлись другие, кто подобным образом интерпретировал происхождение видов.
- "Бога не существует. Природе вполне достаточно самой себя; она никоим образом не нуждается в авторе", - процитировал Суинберн. - Опять де Сад!