– Как скажешь, муж мой… О чем мы, то бишь? Да… Прием пищи, это одна из важнейших и древнейших функций любого живого организма. Основополагающая, можно сказать. Важнее может быть лишь инстинкт продолжения рода, и то не всегда. Прием пищи влияет на мозговые центры в древней подкорке. Эти сигналы забивают сигналы более высокоорганизованных, молодых отделов больших полушарий, ответственных за тонкую душевную организацию. Если совсем упрощать, глубоко страдать и в то же время жевать невозможно. Вот так примерно. Нужно глубже?
– Пока достаточно, – вздохнул Алексей. – Спасибо, Юльчик, сыт я. Посуда на мне сегодня. А на тебе разговор… с родителями Володькиными. Сможешь?
– Придется, – без улыбки ответила Юля.
Вода из крана с шипением била в тарелку – он нарочно сделал погорячее, чтобы почти ошпаривало руки, отвлекая… В комнате было слышно, как Юля разговаривает с телефонисткой, заказывая разговор с деревней, куда уехали Володькины старики, оставив сыну московскую квартиру… Чекалов скрипнул зубами. Да, и в этом тоже часть его вины. Ведь знал же, видел, что из себя представляет Карина. Высокая, яркая, стройная… тьфу! Такие дамы любят победителей. И, по большому счету, вообще любить не способны, искренне обожая только себя. Мужчинам они предоставляют право… Он криво усмехнулся. Цена-то любой такой красивой-яркой – десять долларов в час, и если дама не согласна, следует просто выбрать другую. Как мог Володька купиться? Вопрос, однако… что есть красота? И почему ее обожествляют люди? Сосуд она, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде? Уж это кому как… Володьке вот достался пустой сосуд, со змеей внутри… Это ему, Чекалову, сказочно повезло…
В комнате вновь заговорила Юлька – похоже, дали соединение… Надо бы подойти, поговорить с дядей Сережей… нет. Нет. На похоронах встретиться, это ладно еще…
– Леша, иди сюда! На, поговори с дядей Сережей!
* * *
Дверь аптеки отворилась со стеклянным, мелодичным перезвоном. Чекалов мельком глянул на настенные часы – шесть минут до закрытия, успел…
– Доброго окончания рабочего дня, девчата.
– О, кто к нам пришел!
– Ох, рано встает охрана!
В аптеке к концу рабочего дня было малолюдно. Какая-то бабулька, старательно укладывающая в недра клеенчатой хозяйственной сумки времен товарища Сталина многочисленные упаковки лекарств, поджав губы, исподлобья глянула на Чекалова. Очевидно, по мнению старушки, такому парню следовало валить лес в Сибири, а не кормиться возле аптеки… все они тут собрались, паразиты, норовящие урвать кусок от ее, бабулькиной, кровно заработанной пенсии… Следующий за бабулькой клиент, костлявый мужичок с явными признаками алкогольной абстиненции, нетерпеливо переминался с ноги на ногу, то и дело поглядывая на часы. Более посетителей не имелось.
– Вам что?
– Два по сто настойки пустырника! – фраза была сказана таким тоном, что поневоле ожидалось продолжение: "… в один стакан!"
Дождавшись, пока отоварившийся клиент покинет аптеку, заведующая подошла к двери и вывесила на стекле табличку "Закрыто".
– Однако, что это инкасса не едет, давно пора… Ага, вот они, легки на помине!
Алексею с какого-то момента казалось, что он раздвоился. Одна часть, грубо-телесная, разговаривала, отвечала на вопросы и даже сама задавала их… Ехала куда-то на автобусе, считала на калькуляторе расходы на погребение, звонила в похоронную контору… На почту сбегать успела, кстати, чтобы получить телеграмму-подтверждение, дающее гражданину Чекалову А. Б. право организации похорон. За неимением в деревне, где жили родители Володьки, других официальных лиц телеграмма была заверена каким-то председателем сельсовета, удивительным образом сохранившегося со времен СССР, но этого, по идее, должно хватить… И сейчас эта грубо-телесная оболочка продолжала разговаривать, обмениваться приветствиями с прибывшими за выручкой парнями-инкассаторами и репликами с девчатами-аптекаршами… Вторая же часть, невидимая для посторонних, стояла рядом, отстраненно и безучастно наблюдая за происходящим, и страдала от холода… Может ли ощущать холод несуществующая для грубых материалистов душа? Да еще как может…
– Что с тобой сегодня, Алексей? – наконец-то заметила неладное заведующая.
– Друга у меня сегодня убили, Людмила Павловна, – ровным, неестественно спокойным голосом произнес Чекалов. – Просто так, ни за что… Пьяный сосед ножом пырнул, и точка. А мы с ним всю жизнь… со школы… Вот такие дела.
– Да… – на лице женщины изобразилось сочувствие, для грубо-телесной оболочки Чекалова вполне убедительное. Но второй, невидимый Чекалов, стоящий рядом, отчетливо ощущал – обычное мимолетное чувство. Которое будет смыто уже через пять минут, когда Людмила Павловна полезет в переполненный автобус. И обижаться на это бессмысленно, как на климат средней полосы России за то, что тут имеет место быть холодная зима… Смерть человека – горе для близких. Для самых близких, тех, кому он врос в душу, и теперь из той души выдран с кровью. Для всех остальных это статистика.
– Дать тебе эливел, Леша? – заведующая, проводив инкассаторов, запирала шкафы с препаратами. – От депрессии помогает.
– Спасибо, Людмила Павловна, – чуть улыбнулся Чекалов. – Я как-нибудь сам.
– Ну смотри… Водку только не пей, от этого только горше потом.
– Водку точно не буду, – пообещал Алексей, вновь сумев чуть улыбнуться.
Проверив сигнализацию, он распрощался с аптекаршами и наконец остался один. Постояв у окна, сел на кушетку. В последнее время, в связи с прогрессивным увеличением количества наркоманов, ограбления аптек стали не редкостью. Злоумышленники, не обращая внимания на сигнализацию, нагло и беспардонно разбивали оконные стекла, проникали внутрь, сокрушали шкафы и витрины в поисках вожделенного зелья… Милиция, правда, исправно прибывала к месту событий, и чаще всего злоумышленников ловила. Однако ущерб от разрушений и простоя аптеки никто возмещать не собирался, и поэтому аптечное начальство, как и всякое начальство, остро не любившее любой головной боли, сочло разумным держать в качестве живых пугал ночных сторожей. Поскольку научные сотрудники теперь стоили совсем недорого… Очевидно, мысль о том, чтобы заменить громадные окна советского образца, рассчитанные на высокую сознательность граждан на стальные жалюзи, опускаемые на ночь, в голову начальству пока не пришла. И слава Богу. Так что бывший мэнээс отныне служил во благо Родине в несколько другом качестве.
Самое странное, что благосостояние семейства Чекаловых от такого "апгрейда" даже улучшилось. В отличие от прежней научной деятельности, в последний год с трудом окупавшей проезд в общественном транспорте к месту работы и обратно, новая должность позволяла Чекалову исправно платить за коммунальные услуги, приносить домой хлеб-молоко-сметану и прочие повседневные продукты, существенно разгружая тем самым семейный бюджет, и даже делать жене время от времени маленькие подарки – на день рождения, день свадьбы и 8-е марта. Требовать от подобной должности большего означало "неадекватно оценивать свой социальный статус", как выражался Володька…
Достав из кармана небольшой газовый револьвер, Алексей криво усмехнулся. Булыжник – оружие пролетариата… Этот почти игрушечный револьверчик достался ему от одного сотрудника, катавшегося в заграничные командировки и каким-то образом сумевшему протащить полулегальное оружие через таможню. Недорого, поскольку в тот момент сотрудник остро нуждался в средствах. Ладно, для запугивания наркоманов сгодится… Сегодня супруга уговорила взять пугач с собой, и он не стал возражать. Обычно револьвер находился в сумочке у Юли, в момент же пересечения темных дворов и переулков она попросту держала его в рукаве. Неизвестно, как было бы с боевым оружием – решиться вот так сразу пристрелить человека большое дело – но насчет газового можно было не сомневаться: его жена пальнет без предупреждения и колебания, прямо в нос любому ублюдку. Надо знать Юлю… Это была одна из ступеней защиты от пресловутой злобной реальности, с каждым днем заворачивавшей все круче. Второй ступенью был сам Чекалов, в последнее время старавшийся встречать супругу при возвращении с работы темными зимними вечерами. Ну и третьей, пожалуй, Володька, иной раз подбрасывавший молодую женщину на своем "Москвиче"… Эх…
Алексей достал тяжелую коробку "Имулы", чувствуя, как сжимается сердце. Все. Никогда больше не зазвучит из этой коробки Володькин голос, перемежаемый шелестом помех… Кстати, вот и еще одна проблема. Репитер, конечно, не так часто нуждается в обслуживании, но ключ от того чердака у Володьки… где-то…
Странное раздвоение не уходило. Мысли двух Чекаловых текли, время от времени пересекаясь, дополняя друг друга, но в основном это были независимые мысли двух разумных существ, не иначе… Вот эта мысль, насчет репитера, без сомнения, принадлежит грубо-телесной ипостаси расщепленного Чекалова, мыслящей сугубо конкретно и практично. В то время как бестелесная ипостась, дрожа от потустороннего холода, все-таки успевает задаваться вопросом – отчего так и вообще откуда все эти ощущения?
Ученый может быть счастлив или страдать, но в любом случае он обязан мыслить. Тем более теперь, когда мыслить ему придется за двоих. Все пути к отступлению отрезала Володькина смерть. Теперь проект "Лазарус" будет доведен до конца. Откуда такое ощущение? Тоже пока неясно. Важно, что оно есть, как уверенность в том, что так будет.
– Ты где? – тревожно вопросила коробка рации голосом Юли, и Чекалов ощутил острый прилив раскаяния. Ведь уже пять минут как сидит на кушетке, размышляет, а жена томится в неведеньи…
– Я сейчас позвоню! – торопливо нажав кнопку передачи, ответил он.