Я было хотел вызвать его еще раз, но сообразил, что после такой фразы ничего более важного уже не услышу.
Я вышел из машины, достал из рюкзака фляжку с коньяком (собственно не с коньяком, а с дешевым греческим бренди "Александр") и сделал глоток на добрую треть стакана.
"Ну, вот и все, старина, – сказал я себе. – Был ты начальником издательского отдела, членом Союза писателей, когда-то совсем давно был спортсменом, потом инженером, потом мелким коммерсантом, мужем и отцом. Да, и сыном. Совсем недавно. А еще – гражданином СССР. Была такая удивительная страна на карте планеты. И жил в ней неплохой в общем-то парень – Мишка Разгонов, молодой специалист, литератор и мастер по самбо. Но все это было. И прошло. А теперь ты – Ясень. Ясень – и все. Понял меня хорошо? Понял отлично. Конец связи. Или конец всему? Но, но, но!.. Мы еще повоюем! Я еще покажу этим тополям и дубам, кто такой Разгонов! Я так просто не сдамся…
И я уже был готов сделать второй жадный глоток из своей фляжки, когда от дороги послышался визг тормозов и резкий хлопок закрывшейся дверцы. Я сжал в кармане рукоятку "ТТ" и выглянул из-за машины.
Глава вторая
А ВОТ И ДЕВУШКА!
Сквозь сгущавшиеся сумерки я разглядел яркие задние габариты шестерки, темно-синей или, может быть, черной, заляпанный грязью и потому плохо читаемый частный номер новейшего образца с трехцветным флажком и около машины – две фигуры: женскую, буквально сорвавшуюся с переднего сиденья и быстро двинувшуюся по дороге, и мужскую, вылетевшую из-за руля ей вдогонку. Водитель в два скачка догнал свою спутницу и схватил за локоть.
– Ну, вот что, сука, никуда ты не пойдешь! – закричал, а точнее заревел он несуразно громко и зло.
"Шизик, – подумал я. – Или просто пьяный. Но даже если это муж с женой, все равно есть повод поразвлечься".
И, сделав пару шагов в сторону шоссе, я окликнул их:
– Эй, на палубе!
Они обернулись одновременно, и женщина, воспользовавшись замешательством обидчика, выдернула свой локоть и, очень ловко увернувшись от его второй руки, кинулась ко мне с криком "Помогите!"
За те считанные секунды, пока она пересекала разделявшие нас пятнадцать шагов, я успел увидеть, что ей не больше тридцати, что одета она со вкусом и явно по-городскому, что бежит она красиво, как профессиональная спортсменка, даже в такую минуту, что сумочка у нее совсем маленькая, что ее недлинные и очень рыжие волосы уложены в изящную прическу у хорошего парикмахера, что лицо у нее в веснушках, а глаза – голубые даже в вечернем сумраке и что я в нее уже влюбился. Последнее я, конечно, не увидел, а почувствовал, почувствовал сразу, а когда на какое-то мгновение задержал в своей руке ее ладонь, сладостный озноб удивительного, забытого ощущения – ожидания счастья – охватил все мое тело, но я не расслабился, нет, а только наоборот осмелел, если не сказать обнаглел.
– Быстро в машину! – скомандовал я ей, кивнув назад, в сторону "ниссана".
И она исчезла за моей спиной. А мужик уже шел ко мне, и теперь я вынужден был обратить внимание на него. И очень своевременно. Мужик был лет, наверное, сорока, лысоватый, на голову выше меня и заметно шире в плечах. Из-под коротких рукавов клетчатой рубашки буквально выпирали его тяжелые бицепсы. Да-с, весовая категория не моя. Нет, я, конечно, без боя не сдамся, но нужен ли мне сейчас этот бой.
– Ты кто такой?! – рявкнул громила из "жигулей".
– Какая разница? – ответил я. – Вали отсюда.
И сделал осторожный шаг назад. Я отступал с достоинством, принимая откровенную боевую стойку, даже руку из кармана вынул, а про себя подумал: "Возможно, он просто здоровый от природы. Но вряд ли. Все-таки это руки настоящего спортсмена. Дай Бог, не боксера и не самбиста, но все равно дело может принять серьезный оборот. Пролить кровь за прекрасную незнакомку – это, конечно, красиво, но только в том случае, если выходишь победителем, а если очнешься утром, а вокруг ни прекрасной дамы, ни соперника, ни бумажника с деньгами… А то бывает, и вообще не очнешься…"
Все эти мысли промчались у меня в голове примерно с той же скоростью, с какой горнолыжник размышляет, куда ему повернуть перед очередным флажком на трассе гигантского слалома. И вывод был готов через две секунды: рука нырнула обратно в карман.
– Да ты кто такой?! – снова взревел громила, надвигаясь.
– Стоять! – сказал я с холодным бешенством, усилием воли заставляя не дрожать поднятую руку с пистолетом.
Все-таки первый раз в жизни целился в живого человека.
– Да ты что, офонарел, что ли? – как-то неправдоподобно тихо спросил мой враг и напряженно замер, по-моему, оценивая расстояние между нами спокойным взглядом профессионала.
Когда выхватываешь оружие и не стреляешь в ту же секунду, как учат учебники и инструктора по боевому самбо, ты рискуешь в основном тремя вещами: первое – кто-то может тоже выхватить оружие и выстрелить раньше; второе – оружие могут вырвать и применить против тебя; и третье (специфика нашей замечательной страны) – от тебя удерут, а потом накапают в ментовницу. В данном случае третье исключалось: он не знал меня, а стоящий позади "ниссан" должен был отбить всякую охоту от знакомства. Второе он исключил сам, внимательно просчитав свои и мои возможности. А первое оставалось, строго говоря, под вопросом, но кажется, он все-таки был безоружен.
– Вали отсюда, – повторил я почти добродушно. – Девушка попросила меня о помощи. Этого достаточно. Так что садись в свою тачку и чтобы через десять секунд тебя здесь уже не было. Я начинаю считать. Раз…
Он медлил.
– Два… – я держал теперь пистолет обеими руками.
– С-сука, – процедил он сквозь зубы, сплюнул, повернулся и не торопясь зашагал к "жигулям". Наверно, он был из тех людей, которые совсем не привыкли убегать.
И я подумал: "Ну, ладно, приятель, сейчас мы тебя испытаем".
Когда я громко произнес "Девять!", он уже закрыл дверцу, но машина еще стояла. По счету "десять" я выстрелил (в воздух, разумеется). Уж очень было интересно, как он себя поведет. И этот персонаж не обманул моих ожиданий: "жигуль" взревел, очевидно он вдавил педаль в пол на первой передаче, и рванул с места, как "мерседес", причем сильно вильнув вправо (то ли занесло, то ли он специально вывернул руль из соображений безопасности).
Я громко и радостно расхохотался, уронил "ТТ" обратно в карман и лишь тогда оглянулся.
Спасенная мною красавица стояла совсем близко и смотрела на меня в упор, но в глазах ее была вовсе не благодарность и обожание, а растерянность, недоверие, страх и еще что-то странное, чего я не мог назвать, но понимал: именно это чувство для нее сейчас главное. Упрек? Разочарование? Обида? Бессильное отчаяние? Ей было плохо, и я брякнул первое, что пришло на ум:
– Не бойся, дурашка, я тебя не обижу.
Ноль эмоций. Точнее, эмоции все те же – ноль изменений.
– Пистолет-то газовый, – соврал я. – С этим парнем все в порядке.
Этот новый заход тоже не дал эффекта. Она лишь нервно втянула носом воздух, и я счел нужным прокомментировать:
– Ветер не в нашу сторону.
Но она, кажется, даже не поняла, к чему я это сказал, и еще раз шмыгнула носом. Она плакала.
– Господи, да что с тобой?! – я вдруг словно проснулся.
И тут она, покачнувшись, сделала два неверных шага, упала мне на грудь и заревела в голос.
– Вот-те на! Девочка моя, я что-то не так сделал? Может, надо было ему помогать? Или вам обоим? Я бы сказал, обеим.
– Нет-нет, извини меня, все нормально, я просто очень перепсиховала, просто испугалась очень, у тебя сигареты есть, дай закурить, а еще бы лучше сейчас выпить, холодно очень, холодновато, устала я как собака, ты-то здесь чего делаешь, на ночь глядя, грибы что ли собираешь, тачка у тебя крутая, спасибо, спасибо, что "Голуаз", я люблю "Голуаз", особенно синие, а выпить дашь, коньяку бы сейчас неплохо…
Вот так она и говорила: без пауз, без интонаций, тихо, неуверенно, словно заученный текст на незнакомом языке. А я смотрел на ее лицо, на мокрые голубые глаза, на бледные щеки, где веснушки перемешались со следами размазанной туши, на дрожащие губы и таял от нахлынувшей нежности. Я вдруг вспомнил, кого она мне напоминает. Майку Глумову из "Малыша" Стругацких, Майку Глумову с иллюстраций Рубинштейна в питерском издании семьдесят пятого года. А потом я вспомнил, кто еще напоминал мне мою любимую Майку – знаменитая фигуристка Лозова, имя которой гремело лет пятнадцать назад. Лозова… Чистякова… Боже! Ну, вот я и вспомнил о Маше Чистяковой. К чему это сейчас? Скоро уже тринадцать лет, как ее нет на этом свете…
– Тебя зовут-то как?
– Татьяна.
– Ну, слава Богу, не Маша, – сказал я какую-то глупость и добавил, представляясь: – Михаил Разгонов, известный писатель.
– Правда, что ли? – спросила она, словно и впрямь знала такого писателя.
– Могу показать членский билет.
– Не надо.
Мы стояли на узкой тропинке очень близко друг к другу и курили. Стало уже совсем темно, и только огонек сигареты при каждой затяжке выхватывал из мрака ее чумазые щеки и крохотные капельки, застывшие на ресницах.
– Пошли, – сказал я, – чего тут стоять? Я же коньяка обещал.
"Ниссан" уютно светился изнутри маленькими внутрисалонными лампочками и мне вдруг пришло в голову, что прежде чем доставать свою походную фляжку, следует, как выразился этот Тополь, "пошукать в багажнике". Почему-то я решил, что там и коньяк будет. И, можете удивляться, но я не ошибся.