- Здесь говорится, - муж перешел в режим проповеди, поправляя очки и постукивая указательным пальцем по газете, - что даже правительство вынуждено признать: Запас глупости представляет собой гораздо, гораздо большую проблему, чем казалось поначалу.
Я приложила недовязанный полосатый дронточехол к розовому пупырчатому тельцу Пиквик, чтобы сверить размер, и она надулась в надежде выглядеть более внушительно, но без толку. Затем она возмущенно заплокала - единственный звук, какой когда-либо издавало это существо.
- Как думаешь, может, связать ей еще и праздничный? Ну, знаешь, такой черный, с открытым плечом и в блестках?
- Но, - продолжал Лондэн с пеной у рта, - премьер-министр облил презрением предложение Траффиконе сбагрить невостребованную глупость в страны третьего мира, которые будут только счастливы забрать ее в обмен на несколько мешков бабла и "мерседес"-другой.
- Он прав, - вздохнула я в ответ. - Экспорт идиотизма - грязное дело. Глупость - наша собственная проблема, и разбираться с ней надо по принципу индивидуального "отпечатка тупости". А захоронение определенно ничего не даст.
Я имела в виду катастрофу в Корнуолле, где в шестидесятых закопали сорок тысяч тонн полоумия, и всего двадцать лет спустя оно просочилось на поверхность, в результате чего тамошние жители начали делать необъяснимо глупые вещи, как то пользоваться электросбивалкой в ванне или расчесывать волосы на прямой пробор.
- А что, если, - задумчиво продолжал Лондэн, - все тридцать миллионов обитателей Британских островов в одночасье поведутся на электронное письмо-удочку из серии "сообщите ваши банковские реквизиты", или, не знаю, провалятся в люк, или еще что-нибудь?
- Во Франции уже ставили массовый эксперимент "впилиться в столб", ради смягчения La Dette Idiote, - напомнила я, - но серьезность, с какой этот план был осуществлен, сделала его де-факто разумным, так что в итоге пострадали только гордые галльские лбы.
Лондэн глотнул кофе, развернул газету и, пробежав глазами оставшуюся часть передовицы, рассеянно заметил:
- Я воспользовался твоей идеей и на прошлой неделе послал издателю несколько набросков для книг о самопомощи.
- И кому предположительно ты будешь помогать?
- Ну… себе и, наверное, другим - разве не так это должно работать? По-моему, все предельно ясно. Как тебе такой заголовок: "Мужчины с Земли, женщины с Земли - просто смиритесь с этим"?
Он взглянул на меня и улыбнулся, и я улыбнулась в ответ. Я любила его не только за красивое колено, высокий рост и умение меня рассмешить, но еще и потому, что мы были двумя половинками одного целого и ни один из нас не представлял себе жизни без другого. Жаль, не могу описать это лучше, но я не поэт. В частной жизни Лондэн был мужем и отцом троих расчудесных детей, но по профессии он был писателем. К сожалению, полоса неудач после полученной в 1988 году литературной премии "Армитидж Шанкс" за "Скверный диван" сделала его отношения с издателем немного натянутыми. Настолько натянутыми, что предложения свелись к написанию заведомо коммерческой документальной классики типа "Книжечка о хорошеньких домашних зверьках, которых очень хочется обнять" и "Самые ужасные детские высказывания". Когда он не работал над этим, то присматривал за нашими детьми и пытался оживить свою карьеру по-настоящему сильным романом - магнум опус. Это было нелегко, но он это любил, а я любила его, так что жили мы на мое жалованье, которое размерами напоминало мозг Пиквик, только поменьше и без надежды на увеличение.
- Это тебе, - сказал Лондэн и запустил по столу сверточек из розовой бумаги.
- Любимый, - я по-настоящему разозлилась и в то же время по-настоящему обрадовалась, - я не праздную день рождения.
- Знаю, - отозвался он, не поднимая головы от газеты, - так что тебе просто придется выполнить мой каприз.
Я развернула бумагу и обнаружила маленький серебряный медальон на цепочке. Я не фанат драгоценностей, но фанат Лондэна, поэтому подержала волосы, пока он застегивал замочек, затем поблагодарила и поцеловала его. Он чмокнул меня в ответ и, зная о моем отвращении к дням рождения, полностью закрыл эту тему.
- Пятница встал?
- В это время?
Пятница, следует заметить, старший из трех наших детей и единственный мальчик. К тому моменту ему исполнилось шестнадцать, и вместо того, чтобы готовиться к успешной карьере в элитном подразделении Временной промышленности, известном как Хроностража, он представлял собой образец вялого подростка - бурчащего, шумно вздыхающего в ответ на малейшую просьбу, валяющегося в койке до полудня, а потом слоняющегося по дому в полубессознательном состоянии, каковое сделало бы честь профессиональному зомби. Мы могли бы и не знать, что он живет в доме, если бы не грязные миски из-под хлопьев, загадочным образом возникающие на отдаленных подступах к кухонной раковине, приглушенное уханье хеви-метал из его спальни, благодаря которому, по мнению Лондэна, слизняки обходили наш сад стороной, и последовательно возникавшие на пороге столь же апатичные горемыки, бормотавшие: "Пятница дома?" - на что я, не в силах удержаться, отвечала: "Можно только догадываться".
- Когда ему снова в школу? - спросил Лондэн, который управлялся с подавляющей частью повседневных родительских обязанностей, но, как многие мужчины, с трудом запоминал конкретные даты.
- В следующий понедельник, - ответила я и пошла забрать почту, только что выпавшую из щели в двери. - Исключение из школы - это меньшее, что он заслуживал. Хорошо, что полиция не вмешалась.
- Он всего-то швырнул кепку Барни Плотца в грязную лужу, - задумчиво произнес Лондэн, - а потом наступил на нее.
- Да, но кепка в тот момент находилась у Барни Плотца на голове, - напомнила я, подумав при этом, что неплохо бы вывалять в грязной луже всю семейку Плотц. - Пятнице не следовало так поступать. Насилие никогда ничего не решает.
Лондэн вскинул бровь и взглянул на меня.
- Ладно, - кивнула я, - иногда решает, но не для него. По крайней мере, пока.
- Интересно, - оживился Лондэн, - а нельзя ли израсходовать излишки глупости, подбив всех подростков страны на грандиозный кутеж, где они смогут выплеснуть всю свою дурь?
- У нас излишки глупости, а не стереотипной тупости, - ответила я, выбирая наобум конверт и разглядывая марку.
Я по-прежнему получала ежедневно как минимум полдюжины писем от фанатов, даже при том что, согласно рейтингу Отдела по содействию развлечениям, течение времени милосердно сократило мою популярность до уровня Z-4. Подобные мне персонажи появляются в заметках типа "А что случилось с N?" и заслуживают отдельной колонки только в том случае, если попадают в тюрьму, разводятся, ложатся в клинику или (если редактору по-настоящему повезет) все это разом - либо же в какой-нибудь отдаленной связи с мисс Корби Старлеткой или какой-то другой очередной знаменитостью дня.
Фанатская почта состояла в основном из писем закоренелых поклонников, которых, к их чести сказать, рейтинг не волновал. Обычно они задавали невразумительные вопросы о публикациях моих многочисленных приключений, или рассуждали о том, насколько дерьмовый вышел фильм, или спрашивали, почему я оставила профессиональный крокет. Но по большей части писали поклонники "Джен Эйр", жаждавшие узнать, как могла миссис Фэйрфакс оказаться убийцей-ниндзя, действительно ли мне пришлось стрелять в Берту Рочестер и правда ли, что я спала с Эдвардом Рочестером, - три самых упорных и далеких от действительности слуха, окружавших небезупречную в плане фактов первую книгу о моих приключениях "Дело Джен, или Эйра немилосердия".
- Что там? - ухмыльнулся Лондэн. - Кому-то не терпится выяснить, будет ли Лола Вавум играть тебя в следующем фильме про Четверг?
- Больше никакого кино. Особенно после провала первого фильма. Нет, это от Всемирной федерации крокета. Они хотят, чтобы я вела презентацию видеофильма, озаглавленного "Пятьдесят величайших спортивных моментов в истории крокета".
- Твой пятидесятиярдовый на Суперкольце входит в первую десятку?
Я пробежала глазами список.
- Я у них на двадцать шестом месте.
- Пошли их на фиг.
- Они заплатят пятьсот гиней.
- Отставить "на фиг"! Скажи им, что почтешь за честь и с радостью приступишь.
- Это рекламная акция. А я не участвую в рекламных акциях. Во всяком случае, не за такие деньги.
Открыв небольшую бандероль, я обнаружила в ней третью из книг про меня, "Кладезь погибших сюжетов". Я продемонстрировала ее Лондэну, и тот скорчил рожу:
- Они еще продаются?
- К сожалению.
- Я там есть?
- Нет, дорогой. Ты только в пятом томе. - Я взглянула на приложенное к посылке письмо. - Автограф хотят.