– В опорный пункт его, – распорядился старшина и, развернувшись, устремился на запах беляшей, а захлебывающегося от негодования и обиды Кочеткова вздернули на ноги и потащили в сторону недавно покинутого вокзала.
– За что взяли? – Веселый парнишка лет шестнадцати, с надвинутой на глаза кепкой и в ярких кедах на ногах, сидел напротив Пашки и с интересом оглядывал вновь прибывшего арестанта. Здоровенный, темноволосый, с острыми скулами и выпяченным вперед подбородком, Кочетков мог бы быть похож на аристократа, графа или князя, или на актера с амплуа любовника, за одним исключением – картину портили глаза.
Ну, не вязались они с общим обликом Кочеткова, хоть ты тресни, и как говорил суровый родитель, отправивший отрока в дальнюю дорогу, перешли к нему по наследству от бабушки. Когда Пашка был маленький, то очень живо представлял, как пожилая старушка вынимает свои "очи ясны" и, складывая их в конверт, пишет аккуратным ровным почерком: "Внучку Пашеньке, в наследство, от любящей башки Алевтины".
– Ну так за что взяли?
Вопрос застал Кочеткова врасплох.
– Да ни за что вроде, – честно признался он подростку, однако в ответ услышал только веселый смех.
– Все мы здесь ни за что, – охотно пояснил сокамерник причину своего веселья. – Так уж повелось. Однако?
– Не в том месте и не в то время, – сухо отрезал Пашка. Парень ему откровенно не нравился. Конечно, в опорный пункт попадают не каждый день, и далеко не любой, на это нужно сделать поправку. Однако за блеском глаз, показной бравадой и модными шмотками явственно ощущалась некая фальшь.
– Суров, – усмехнулся мальчишка, выставив напоказ ряд белых ровных зубов – таких, что можно увидеть разве что в рекламе стоматологической клиники.
На этом, впрочем, их общение и закончилось. Паренек приставал к Пашке еще какое-то время, пока не понял, что собеседника из того не получится, и, отстав, принялся насвистывать себе под нос, предоставив Кочеткова самому себе.
Вскоре появился сержант, но уже другой, не из вокзальных стражей, гладко выбритый и в новой форме, поблескивая свеженькими лычками на плечах. В руке полицейский держал бумагу, которую Пашка идентифицировал как протокол.
– Гражданин Кочетков, Павел Андреевич? – поинтересовался сержант из-за стальных прутьев, с сомнением осматривая крепкую фигуру задержанного.
– Ну? – хмуро кивнул Пашка.
– В город зачем прибыли?
– Работу искать.
– И много нашли? – ирония в словах полицейского скользнула еле заметно, но острый слух Кочеткова слова резанули хуже ножа. Выходит, не работу себе нашел, а неприятности на ровном месте, да еще и денег лишился. Дома такого точно не могло произойти. На районе Кочеткова уважали за пудовые кулаки, добрый нрав и отзывчивость, и даже самая прожженная шпана старалась здороваться с Пашкой и лишний раз проказ при нем не учинять. Тут же и город другой, и люди, и даже жулики. Что уж говорить, культурная столица.
– Молчишь, значит. – Сержант сменил гнев на милость и, покачав головой, пошел к входной двери.
– Долго держать-то будут? – взмолился Кочетков из-за прутьев. Перспектива остаться в клетке с новым словоохотливым другом не впечатляла.
Полицейский на секунду остановился и пожал плечами.
– В протоколе написано, что ты по двадцать один, часть вторая. Дадут тебе пятнадцать суток, и потопаешь в изолятор. К концу месяца свободен будешь аки сопля в полете.
– И адвокат мне не положен?
– Если настаиваешь, – нехотя пожал плечами полицейский. – Но это не ко мне. Начальство поутру придет, с ним и потолкуешь.
– А звонок?
– Ну, ты, парень, я смотрю, попутал, – раздался довольный смешок из-за спины Кочеткова. – Прям борзометр зашкалил. Я протестую, господин судья! Я требую звонок и бесплатного государственного защитника! Я…
Кочетков повернулся и так посмотрел на мальчишку, что тот посчитал за благо заткнуться и убраться в дальний угол клетки.
– Звонок можно, – вдруг легко согласился сержант, – только один раз и со своей мобилы. Принести?
– Неси, – обрадованно закивал Пашка. Какой никакой, а козырь в рукаве у него все же был.
Вечером пятницы тишину уютной квартиры полномочного представителя президента в северо-западном федеральном округе, Дениса Панкратовича Кочеткова, нарушила телефонная трель мобильного аппарата. Жил Денис Панкратович с некоторых пор один, в трехкомнатной квартире на Васильевском острове, оставив бывшей супруге жилплощадь в Москве и дачный домик в Карловых Варах. Но, оставшись один, особо не отчаялся, а строил существование по старым холостяцким законам. Поддержание порядка и готовку перепоручил домработнице, хотя та и раньше выполняла данные функции, по квартире ходил в трусах и смотрел футбол, прихлебывая немецкое пиво и соря чипсами на двуспальной кровати. В этот вечер Денис Панкратович прибыл с работы, отослав шофера домой, и, сбросив опостылевший за день костюм в прихожей, бодро прошествовал к холодильнику. Там на средней полке выстроились, призывно поблескивая стеклянными горлышками, волшебные пузырьки чисто мужского эликсира, кои он собирался употребить за просмотром футбольного матча "Зенит" – "Порта", транслировавшегося по телевизионному каналу в девять вечера. Устроившись в кресле и с наслаждением, впервые за последние двадцать лет, закурив в комнате, Денис Панкратович принялся щелкать телевизионным пультом, коротая время до начала долгожданной программы. Но тут из коридора, прямо из кармана полпредских брюк, заиграл похоронный марш, поставленный Кочетковым на все незнакомые ему номера телефонов.
Сначала он решил не обращать на поздний звонок внимания. Номер этот знали немногие и отлично понимали, что сам полпред не любит деловых разговоров во внерабочее время. Следовательно, ошиблись номером, позвонят и успокоятся. Однако неизвестный настойчиво держал линию, и после четвертого повтора Денис Панкратович со вздохом отложил пульт в сторону и, тяжело поднявшись, зашлепал босыми ногами по испанскому паркету в сторону неприятностей. То, что вечерний звонок не может сулить ничего хорошего, полпред понимал отлично, а внутренняя дисциплина не позволяла окончательно отмахнуться от назойливого рингтона.
– Але. Кто это?
В трубке послышалось радостное кудахтанье и довольный голос из динамика сообщил:
– Дядя Денис, это я, Пашка!
Пашек Денис Панкратович знал троих. Первый, начальник следственного комитета при МВД Павел Андреевич Рубецкой, в данный момент был в опале и потому пребывал на Кубе, желая насладиться последними лучами солнца перед продолжительным вояжем по Сибири. Вторым Пашкой мог оказаться первый зам губернатора, Павел Валетов, мужчина средних лет, мышь серая, и потому смелости бы не набравшийся, чтобы позвонить самому полпреду. Третьим Пашкой являлся его старый школьный знакомый, Павел Марков, третьего дня скончавшийся в городской больнице от обширного инфаркта, и на чьих похоронах он присутствовал сегодня утром. Ни один из двух здравствующих господ не стал бы звонить так поздно, да еще называть его "дядя", так что последовал вполне логичный вопрос:
– Какой еще Пашка?
– Ну Пашка, Пашка Кочетков из Балакова. Сын Андрея.
– Ах, Пашка, – в голосе "дяди" полпреда послышались теплые нотки. С младшим братом Денис Панкратович особой связи не поддерживал, отделываясь редкими звонками в день рождения, Новый год и двадцать третьего февраля, да и то в силу того, что секретарша Леночка, придирчиво ведя дела патрона, постоянно напоминала ему об этих датах. Однако племяннику Кочетков симпатизировал, потому что, как он сам считал, Пашка напоминал ему покойного отца. – Ты в Питере? Молодец, что позвонил! Ты бы зашел, что ли, к старику на огонек.
– Тут такое дело, дядя Денис… – смутился Кочетков-младший.
– Выкладывай.
С минуту Денис Панкратович слушал нерадивого отрока, иногда останавливая его уточняющими вопросами, и, пообещав помочь, нажал на аппарате кнопку отбоя.
– Вот Андрюхина порода, – покачал головой полпред, возвращаясь к креслу. – Что младший, что старший – клинические идиоты. И надо же так вляпаться!
Сначала хозяин квартиры хотел преподать оболтусу урок и оставить его на ночь в опорном пункте, однако после первого тайма и третьей бутылки пенного Денис Панкратович раздобрел, почувствовал себя расслабленным и решил проявить великодушие. Вслепую нащупав телефон на журнальном столике, он набрал номер одного своего давнего знакомого. По памяти набрал, не задумываясь.
– Привет, Леша, это Денис. Слушай, сделай одолжение. На Московском вокзале в опорном пункте твои бойцы моего однофамильца маринуют. Да, родственник. Попал по беспределу. Ты бы своих архаровцев приструнил, а то ведь всплывет что у журналюг, так потом не расхлебать. Да, протоколы изыми, служивым внушение с занесением в грудную клетку. Ну, доставь его ко мне, хай переночует. Чай не чужой. И за мной не заржавеет.
Казалось бы, слово, простое словосочетание звуков, а имеет силу и не малую. Одно только, но произнесено оно должно быть определенным образом, с расстановкой, с интонацией, от одного мудрого волхва к другому. Скажет дурачок на лавочке – вроде лепет. Скажет седой муж на сходке – заклинание, али приворот получился. Было так испокон веков, и раньше то скорее колдовством называлось. Теперь же просто: блат.
В первом часу ночи Пашку разбудила возня за дверью и скрежет ключа в замочной скважине. Как человек честный, Кочетков никогда на отсутствие сна не жаловался, и только что-то серьезное могло отвлечь его от такого замечательного занятия.