– Прежде чем вы вошли в зал сегодня утром, там раздавалось какое-то ворчание. Ваши королевские дядюшки волновались, сможете ли вы произнести речь до конца – это очень серьезное испытание для человека, не имеющего опыта публичных выступлений. Я знаю, что думали некоторые из них – ведь, откровенно говоря, я думал то же самое, пока не приехал сюда в первый раз. Они опасались, что вы можете запутаться, сбиться, разрыдаться… словом, поведете себя как нервная женщина. Конечно, вас постарались бы извинить, но вы доказали, на что способны, ведь с вами не случилось ничего подобного.
– Могу себе представить, как волновались мои дядюшки, – заметила Виктория. – Они милые, добрые люди, но я чувствовала, что им было бы легче, если бы вместо меня сегодня утром речь произнес кто-либо из них. Разве это не страшно, лорд Мельбурн? Столько людей желали бы стать королем…
– Вы тоже почувствовали это, мадам, когда узнали о своем предназначении?
– Это так, – откровенно ответила ему Виктория. – С тех пор как я узнала о своей будущей судьбе, больше ни о чем не думала и не мечтала. А знаете, как я узнала об этом?
Он покачал головой.
– Мне сказала об этом Лизен. То есть она не сказала мне об этом напрямую, но как-то, открыв книгу, чтобы начать заниматься историей, я обнаружила вложенный в нее листок с изображением генеалогического дерева. Я увидела, что мой отец, герцог Кента, старший из братьев короля и если он переживет короля, то заменит его на троне. А я была его дочерью. Лизен подчеркнула мое имя. И тогда я поняла: если у дядюшки не будет детей, то когда-нибудь я стану королевой. В то время мне было двенадцать лет.
– И что вы сделали, когда обнаружили это? Вы, наверное, расспросили обо всем свою мать?
– Я всегда старалась по возможности ни о чем не спрашивать маму. Позже я поговорила с Лизен.
Снова Лизен. Лизен рассказывает будущей королеве о ее судьбе. Лизен с ехидством наблюдает, как удалили герцогиню, и продолжает сидеть, пока ей тоже не приказали уйти. Лизен, кажется, имеет огромное влияние на королеву. Ему следует побольше выяснить об этой женщине.
– Мадам, по-моему, баронесса вам весьма предана, – заметил Мельбурн. – И вы, видимо, хорошо к ней относитесь.
– Это так, – подтвердила Виктория. – Я очень ее люблю. Она с детства воспитывала меня. Вы же знаете об этом. И если бы не она, сомневаюсь, чтобы я знала, что означают слова «любовь» и «приязнь». – Она неожиданно улыбнулась. – Между прочим, лорд Мельбурн, как странно. Я никогда за всю свою жизнь так откровенно не разговаривала ни с одним человеком. Я никогда не обсуждала свои чувства. Надеюсь, мои откровения не показались вам слишком скучными?
– Скучными, мадам? Да я молю Бога, чтобы вы всегда разговаривали со мной о всех важных для вас проблемах. Если я почувствую, что вы мне доверяете, то стану самым счастливым человеком!
– И мне это тоже будет весьма приятно, – серьезно ответила ему Виктория. – Кроме баронессы, я никогда никому не открывала душу. И хотя она дорога мне, но теперь я не могу всего ей рассказывать – она гораздо ниже меня по социальной лестнице. Мне весьма важно, лорд Мельбурн, чтобы я могла позвать вас и обратиться к вам за помощью.
Премьер-министр всегда был сентиментальным человеком. С ранних лет в его характере эта черта превалировала надо всеми остальными, вступая в конфликт с циничным и высокомерным миром эпохи Георга, на которую пришлась большая часть его жизни. Его мать, властная амбициозная женщина, ни за что бы не простила своего любимчика-сына, если бы узнала о существовании в его характере такой смешной буржуазной черты.
Его семья и окружение ценили превыше всего интеллект. Чувствам же не отводилось сколь-нибудь важного места в человеческой натуре.